Конрад был мертв, и надо было выбрать нового короля, так как Ги де Лузиньяна никто в расчет не принимал. И вновь Изабелла передала право на трон. Не без проблем. Вдова маркграфа, за которого ее выдали замуж против воли, хотя она была женой Онфруа де Торона, могла вновь сделать последнего своим законным мужем. Чтобы прекратить спор, молодая вдова, двадцатиоднолетняя Изабелла, даже несмотря на то, что носила под сердцем ребенка Конрада, 5 мая 1192 г. вышла замуж за Генриха Шампанского, что вызвало всеобщее одобрение, так как он был одновременно племянником короля Франции (по отцу) и короля Англии (по матери, сводной сестры Ричарда). Скорость, с которой была проведена свадьба (всего через неделю после смерти предыдущего мужа), свидетельствует о том, что возникла угроза возможной реакции и беспорядков. Амбруаз приписывает эту спешку лихорадочности французского лагеря и с улыбкой отмечает, что сам бы поспешил жениться на молодой женщине, «так как она была слишком хорошенькой и учтивой»^27[412]. Однако новый король Иерусалима, благодаря своей жене, бесприданной Изабелле, никогда не будет носить этот титул, но будет править до последнего дня, до 1197 г. После его смерти Изабелла к тому моменту выйдет замуж за нового «политического» мужа — Амори де Лузиньяна, брата Ги, который, в свою очередь, умер в 1205 году. Эта молодая тридцатилетняя женщина передавала корону подряд четырем королям, пока сама не умерла некоторое время спустя. Ее случай идеально отражает отношение аристократии к браку в эту эпоху — это был лишь способ решить политические проблемы... или создать их.

Это решение, которое получило поддержку большинства баронов, сделало Ричарда настоящим предводителем армий крестоносцев, объединенных под его руководством. Таким образом, он мог попытаться снова захватить основные крепости побережья, чтобы облегчить будущий захват Иерусалима. 22 мая Ричард занял крепость Дарон, находящуюся на пути в Египет и Синай. Там он отметил праздники Троицы вместе с армией Гуго Бургундского и его племянника Генриха Шампанского, нового сеньора Иерусалима, которому он передал крепость. Крестоносцы, успокоенные атмосферой мира, воцарившей между двумя когда-то вражескими кланами, не сомневались в намерении Ричарда наконец-то завоевать Иерусалим. Однако король Англии вел себя более чем уклончиво. Конечно, объединение армий было достигнуто, но возражения, высказанные прежде местными, все еще имели вес в его глазах. К этому времени он еще не знал, что сарацины, запертые в Иерусалиме, были морально подавлены и, возможно, неспособны оказать Ричарду должное сопротивление. Впрочем, 29 мая Ричард снова получил от вице-канцлера Жана д'Алансона очень плохие вести из Англии. Его брат Жан собрал большое количество английских баронов и вступил в союз, несмотря на протесты Алиеноры, с Филиппом Августом. Ричард пребывал в растерянности. Если он срочно не вернется в Англию, то с его империей и королевством будет покончено. Он сообщил своему окружению, что намерен покинуть Палестину^28[413].

В армии царила растерянность; многие поверить не могли в то, что такой знаменитый герой, как Ричард, мог покинуть Святую землю и даже не попытаться вырвать у мусульман Гроб Господень. Французские, нормандские, английские, пуатевинские, анжуйские бароны держали совет и решили отправиться в Иерусалим независимо от того, каким будет решение Ричарда. Это постановление явилось прямым оскорблением короля, но пробудило энтузиазм в рядах крестоносцев, которые, как отмечает Амбруаз, танцевали от радости до полуночи, в то время как разгневанный Ричард вернулся один в свою палатку, подавленный, расстроенный и обескураженный^29[414]. В таком состоянии полупрострации он пребывал несколько дней, в то время как армия с начала июня маршировала в сторону Ибелена. Наконец, в один прекрасный день, возле Аскалона, один из его капелланов по имени Гийом де Пуатье согласился в слезах по просьбе короля рассказать, не без страха, что думает о нем его армия: его проклинали за нерешительность; его упрекали в том, что он забыл обо всем, что Бог уже сделал для своих, забыл о своих подвигах в Мессине, Акре, Кипре; забыл опасность и болезнь, которых избежал с Божьей помощью. Священник закончил свою речь призывом, способным вызвать у Ричарда приступ ущемленной гордости:

«Король, вспомни и защищай землю, хранителем которой тебя сделал Бог, так Он полностью передал ее тебе, когда предыдущий король ушел. (...) Все мы смертны. Все, молодые и старые, все, кто любит вас, — называют вас братом и отцом христианства. И если вы бросите его сейчас, то оно будет предано и умрет»^30[415].

Тронутый этим выступлением, Ричард ничего не сказал, но на следующий день объявил о свои решении: он останется на Святой земле до Пасхи следующего года и поведет войска на Иерусалим.

Это вызвало бурю эмоций в армии крестоносцев. Мелкие люди, говорит Амбруаз, носили на шее сумку с продовольствием и говорили, что им этого хватит, чтобы достичь цели. Поход на Иерусалим начался 6 июня, радостно и легко. Он был отмечен несколькими незначительными стычками. Во время одной из них Ричард с несколькими рыцарями преследовал сарацинов до Эммауса, потом погнал их через холмы и таким образом сильно приблизился к городу. Никогда Ричард еще не был так близко к Иерусалиму. Амбруаз берет на себя труд описать этот факт и подчеркивает, что гарнизон не был большим. Если бы Ричард был в сопровождении своей армии, то Иерусалим был бы взят:

«Король проснулся до рассвета, и тот, кто рассказывает это, был с ним. Он отправился искать турок до родника в Эммаусе. Он захватил их на рассвете и убил двадцать человек: он взял глашатая Салахадина, который делал извещения: только его одного удалось сохранить. (...) Он преследовал сарацинов через горы, в долине он сбросил одного с коня. Когда он его убил, он увидел Иерусалим во всей красе. Рассказывают, что они так испугались, что если бы с королем была армия, то Иерусалим бы сдался и перешел во власть христиан. Так как сарацины думали, что пришла целая армия, они вышли за пределы города и сбежали...»^31[416]

Последняя упущенная возможность? Возможно. Так как Генрих Шампанский, отправившийся за подкреплением в Акру, не спешил возвращаться, армия праздно проводила свое время, ожидая его прибытия. Ее обнадежили, как во время первого крестового похода, обнаружением нового фрагмента «Настоящего креста», который святой отшельник (согласно англо-нормандскому тексту) или святой аббат (согласно Амбруазу) спрятал во время захвата Саладином Иерусалима и теперь предоставил его Ричарду^32[417]. Узнав от своих шпионов, что огромный караван, прибывший из Египта, направляется в Иерусалим, чтобы доставить в гарнизон провизию, оружие и продукты питания, Ричард устроил ему засаду и захватил его в короткой схватке, на которую хронисты часто ссылаются, как мы увидим дальше^33[418]. Значительные трофеи сразу же были поделены между людьми, что возымело на моральное состояние армии определенное влияние. На сарацинов же эпизод произвел обратный эффект деморализации, в чем отдают себе отчет мусульманские хронисты и о чем также упоминает Амбруаз. Однако, как справедливо отмечает Ж. Джилингем, крестоносцы находились не в лучшем положении, чем были шесть месяцев назад, даже наоборот. Саладин располагал более многочисленной армией, и он мог, лучше даже, чем раньше, отрезать армии крестоносцев доставку с берега продовольствия с помощью армии, оставшейся в стране. И если верить Амбруазу, Ричард придерживался того же мнения. Снова было проведено совещание, и французы поторопили короля Англии отправиться на осаду Иерусалима. И снова Ричард отказался: