«Во время этих встреч, которые бесчестили короля Генриха, он затащил девицу в кровать. И когда сир Генрих вернулей, он узнал правду об этих похождениях, которые поразили его в самое сердце, он слег и так уже и не встал. А девица была возвращена назад и оказалась на земле Понтье, и здесь и осталась; так как она не смела противоречить своему брату Филиппу Августу»^27[1028].

Согласно Геральду Камбрийскому, Генрих II обесчестил девушку еще ребенком, когда она была передана ему сюзереном на «хранение», и это поведение способствовало развитию ненависти между ним, Алиенорой и сыновьями. После смерти его «официальной» любовницы Розамунды Клиффорд в 1176 году у него было намерение развестись с Алиенорой, чтобы самому жениться на Аэлис, чтобы она родила ему детей, и таким образом оставить без наследства взбунтовавшихся сыновей^28[1029]. Нельзя, конечно, безоговорочно доверять этому коллекционеру сплетен, любителю «крепких» историй, которыми он пользуется в качестве примера в своих собственных поучениях. Но другие хронисты, не будучи такими точными, в равной степени ссылаются на это поведение короля по отношению к молодой Аэлис, что приравнивает это к педофилии. Ричард де Девиз лишь только намекает на «подозрительное поведение» короля^29[1030], но Рожер де Ховден, в основном хорошо проинформированный, с точностью передает, как Ричард в Мессине излагает наконец Филиппу Августу причины, по которым он не собирается жениться на Аэлис:

«Король Англии ответил, что не может никоим образом жениться на Аэлис, потому что его отец, король Англии, познал ее, и она родила ему сына; и Ричард сказал, что у него есть свидетели, которые могут подтвердить это»^30[1031].

Можно согласиться, что при таких условиях у Ричарда было некоторое отвращение к своей невесте, ставшей любовницей его отца, и можно также понять, почему Алиенора старалась обеспечить Ричарду другую невесту, как только риск разрыва.отношений с королем Франции из-за несоблюдения этого соглашения стал очевиден. Их совместное участие в крестовом походе могло оказаться благоприятным моментом. Дело Аэлис является характерной чертой распутства Генриха II, и она абсолютно не доказывает гомосексуальность его сына.

Его относительно поздний брак с Беренгарией частично объясняется тем же. Ему сначала надо было избавиться от клятвы, данной королю Франции. Политически этот союз с Беренгарией не был такой уж плохой затеей, и он оказался продуктивным благодаря альянсу, который этот союз обеспечивал с Наваррским королевским домом. Нет возможности достать доказательства, в противоположность тому, что иногда выдвигается, личного участия Алиеноры, которая, несмотря на свой преклонный возраст сама руководила этой свадьбой, почти заставляя Ричарда взять за руку жену^31[1032]. Продолжатель Гийома Тирского считает что Алиенора была единственной подстрекательницей этого брака и что она хотела любой ценой предотвратить бракосочетание Ричарда с дочерью Людовика VII из-за ненависти и враждебности по отношению к королю Франции и его детям^32[1033]. Наконец, Амбруаз приписывает инициативу Ричарду, который любил Беренгарию уже довольно долгое время и возжелал ее, еще когда был графом Пуату:

«Ричард сопровождал короля Франции вместе с галерами, потом, пересекая Фар, он отправился прямо в Риз, где он узнал новость о том, что его мать приехала и привезла свою подругу. Это была мудрая девушка, добрая женщина, порядочная и красивая, без притворства и коварства; ее звали Беренгарией, она была дочерью короля Наварры, который передал ее матери Ричарда, которая позаботилась о том, чтобы привезти ее ему. Потом она получила титул королевы; король очень сильно ее любил; со времен, когда он был графом Пуату, он ее хотел. Он приказал привезти в Мессину его мать, ее и ее фрейлин. Так он сказал своей матери, а она ему, без всяких стеснений, что они хотели. Он оставил с собой молодую девушку, которую любил, а мать отправил охранять его королевство, которое он покинул, чтобы его чести было нечего бояться»^33[1034].

Амбруаз единственный, кто настаивает на этой сильной и давнишней любви Ричарда к Беренгарии. Потом, однако, король не производил впечатление очень занятого своей молодой женой. У него не только не было ни одного ребенка от нее (причина, по правде говоря, неизвестна), но он, кажется, часто выражал желание быть подальше от нее. Так, на Святую землю он отправился на другом корабле. Это разделение королевских молодоженов объяснялось иногда страхом потерять одновременно и короля, и наследника, которого носила под сердцем мать, но, как оказалось, следов присутствия этого наследника не наблюдалось. Ссылаться на разделение по причинам «моральной чистоты» во время крестового похода тоже больше не имеет смысла, так как Гийом де Нефбург, наоборот, хвалит Алиенору за то, что, давая ему Беренгарию, «молодую девушку, известную своей красотой и мудростью», обеспечивает сыну средство избежать блуда. На самом деле, добавляет он, Ричард был молодым, и его бывшая практика удовольствий толкала его на порок^34[1035]. Он, к сожалению, не уточняет, на какие удовольствия и на какой порок он намекает, но, очевидно, речь идет о сексуальных отношениях.

Была ли мудрая Беренгария достаточным утешением для своего мужа? В этом можно усомниться, так как их никогда не видно вместе как на Святой земле, так и вовремя возвращения домой, снова проведенного на разных кораблях. После долгих лет разлуки по причине плена короля Беренгария даже отсутствует на празднике второй коронации Ричарда. Впрочем, неизвестно, была ли красота Беренгарии побуждающей. В противоположность другим хронистам, Ричард де Девиз назвал ее «более мудрой, чем красивой»^35[1036]. Связана ли эта нелюбовь с личностью Беренгарии, неспособной возбудить своего королевского супруга, или же с гомосексуальностью последнего?

Третий элемент этого досье: намеки на действия и поведение, которые некоторые историки современности приписывают, иногда слишком поспешно, его гомосексуальности. Большинство из них были отмечены на предыдущих страницах. Это, например, запрет присутствия женщин (и евреев) на банкете в честь коронации. Это, конечно, доказывает не много и частично может быть объяснено отсутствием любой королевы на таких праздниках. Должны ли мы, как говорит Дж. Джилингем[1037], сделать отсюда выводы, что все короли Англии были гомосексуалистами, так как такой запрет был традиционным? Этот запрет, хотя и вполне допустим, мне кажется чрезмерным. Не по причинам, выдвинутым Джилингемом, но потому что можно оспорить анализ, который делает этот историк из свидетельств Гальфридом Монмутским, чтобы прийти к таким выводам. В XXXV главе его книги Гальфрид упоминает троянское происхождение некоторых привычек, которые унаследовали бритты. Он очень точно указывает на правило первородства и на разделение полов во время пиров. Разделение, но не запрет. Дальше, в главе CLVII, он дает церемониям посвящения и коронации мифического короля Артура такое описание, которое подошло бы и Ричарду. После этих церемоний король возвращался к себе во дворец, чтобы продолжить празднование в компании мужчин, в то время как королева возвращалась к себе, чтобы продолжить банкет в компании замужних женщин. Чтобы оправдать этот обычай, который не очень свойственен его читателям и может их поразить, Гальфрид Монмутский объясняет его: