— И с кем конкретно мне теперь придётся иметь дело?

— Это интересный вопрос, ваше величество! — Элиад Керрелл бросил уничтожающий взгляд на Спаркса, и тот, сдержанно кашлянув, перестал веселиться. — Представителем Санаркса всё равно остаётся Эйверин Арт, как королева, вдова его величества. Но мадам Арт не политик, едва ли она что-то на самом деле решает, но за её спиной стоит Элжерн Рейверн, советник его величества Гардиана Арта, и мадам Арт будет передавать его слова за неимением собственных. Вы знаете, что он от своего не отступит и сделает так, что она не отступит тоже.

— Правая рука Арта будет продолжать его дело. Это ожидаемый исход. — Элиад дотронулся до подбородка и снова посмотрел на советника. — Но вы не сказали самого главного, Натаниэль. Почему Эйверин Арт — регент? Кому он передал престол?

Он сжал зубы. Спаркс выдержал паузу.

— По завещанию престол переходит прямиком наследнице его величества, к мисс Хелене Арт.

— Девочке? — недоверчиво произнёс Элиад Керрелл.

— Именно.

— Гардиан Арт оставил право прямого наследования за дочерью, — ещё раз повторил он, откидываясь в кресле. Это не укладывалось в голове. От Гардиана Арта он ожидал чего угодно, вплоть до невесть откуда взявшихся бастардов или «престол займёт только достойный», но решение передать власть даже не жене (хотя это тоже был бы довольно спорный ход), а дочери…

— Сколько ей лет? — Элиад поднял взгляд на Спаркса.

— Шестнадцать, ваше величество.

Он помрачнел сильнее: стоит ей выйти замуж, как дело придётся иметь уже не с Элжерном Рейверном и говорящей его словами Эйверин Арт. Советника Гардиана Арта Элиад хотя бы знал, мог предположить, как тот будет себя вести, как далеко сможет зайти. Что могла сделать малолетняя девчонка, получив неограниченную власть?

— Оставил. Трон. Дочери…

Облечённая в слова мысль не становилась более осознанной. Что-то не складывалось, сколько бы раз он ни повторял её.

— Наверно, болезнь свела его с ума!

Спаркс пожал плечами.

— Девушка Арт полностью поддерживает взгляды своего отца, ваше величество. К тому же Элжерн Рейверн наверняка отлично подготовит её. С его влиянием и характером отца она может стать неожиданно сильным игроком.

Элиад Керрелл покачал головой.

— Арты… И за что мне такое? Сколько потенциальных проблем она может создать сейчас?

Спаркс замялся.

— Полагаю, пока что нисколько. Понимаете, — поспешил объясниться он, поймав удивлённый взгляд Элиада, — насколько мне известно, мисс Арт никто не сообщал о решении её отца. Как и многие, она уверена, что правитель — её мать. И у мадам Арт нет намерений разрушать это представление. Более того, достоверный источник сообщил, что мадам Арт также не намерена позволять ей выходить замуж в ближайшее время.

— В таком случае, — Элиад быстро ударил пальцами по столу, — пока сосредоточимся на имеющихся проблемах с мадам Арт и её советником. По поводу мисс Арт… держите меня в курсе.

— Разумеется, ваше величество.

Хелена с балкона смотрела, как всполохи салютов взлетают и рассыпаются по небу голубоватыми искрами. Совсем как звёзды. Сами звёзды были не видны: их заслоняла одна единственная, горевшая так ярко, что небо белело, как на рассвете.

Но до рассвета было ещё далеко: стрелки часов только приближались к часу ночи. Где-то в другом крыле всё ещё весело переговаривались, сидя в полутёмном салоне после шумного бала, гости королевы. В бальном зале гасили последние световые шары. Замок готовился отдыхать, а город, расположившийся прямо под королевским холмом, ещё жил и веселился под грохот салютов и мелодии старых песен. Его было едва видно за парками. Крошечными огнями пробивался свет окон и ярмарок сквозь сплетение чернеющих ветвей, но Хелена упрямо рассматривала их мерцание, то, как гирлянды и фонари меняют цвета, смотрела на фейерверки, потому что стоило дать себе послабление — и взгляд обязательно скользнул бы на мраморный парк. Тот белел ещё ярче, укрытый тонким слоем снега, но, в отличие ото всего остального мира, казался мрачным, потусторонним. И всё равно сложно было о нём не думать…

Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем последний салют рассыпался блестящим дождём и мир наконец затих. Хелена простояла ещё несколько минут, глядя вокруг с улыбкой, полной светлой грусти. Клумбы, парковые дорожки сверкали, покрытые снежной пылью, укутались в легкий иней вечнозелёные кусты и оголившиеся ветки деревьев. Её окружала зима, но она не чувствовала этого, не помнила, когда у неё в последний раз мерзли руки. Ледяным принцессам не пристало мёрзнуть.

Тряхнув головой, Хелена вернулась в комнату, и свежий воздух проследовал за ней, забрался с ней в свежие простыни. Мир обновлялся в эту ночь, освещённый Новой Звездой, а угасание её должно было унести всё плохое прочь. В этот день было принято менять, чистить всё, избавляться от старых, надоевших и напоминающих о плохом вещей. И раньше Хелена с удовольствием прибирала платья и украшения, выкидывала из бардачка письменного стола лишние бумажки, тюбики с засохшей краской и кончившуюся косметику. Но сегодня Восхождению она не радовалась. Свежие простыни казались колюще холодными и неуютными, а свет звезды — слишком ярким. Он проникал сквозь плотно задёрнутые шторы и мешал уснуть. Хелена ворочалась, утыкалась в подушку, открывала и закрывала окно, садилась и ложилась снова. Полночи она просмотрела в серый потолок. Ни одна светлая полоса не пробежала по нему, ни один оттенок не изменился.

Ей казалось, что она снова попала в плен серости, преследовавшей её весь месяц после смерти отца. Тогда она проводила такие же бессонные ночи, уставившись в потолок и тихо плакала, колючие слезинки скатывались из уголков глаз и путались в волосах. И ей снова стало так же пусто, и одиноко, и страшно. Почему Звезда не забирала то, что творилось с ней сейчас? Почему ей снова было не вдохнуть без ощущения, что это последний вдох в жизни?

Чёрная тень скользнула слева.

Хелена моргнула. Показалось. Но её дыхание участилось, тело напряглось.

Ещё одна тень. Теперь справа.

Хелена повернулась, но не увидела никого. Лишь балдахин, собранный серебристыми подвязками, чернел, выделяясь на фоне бесцветной комнаты.

Сердце билось сильнее, постоянно сбиваясь. Хелена села на кровати, сжимая тонкое одеяло, и ловила ртом воздух. Взгляд бегал по части комнаты справа, что-то ища, но она затылком чувствовала: это что-то — слева. Оно стояло за спиной, смотрело на неё неотрывно, но не дышало. И от этого по всему телу побежали мурашки.

Боясь задохнуться, но не в силах вдохнуть, Хелена медленно повернулась.

Крик застрял в горле.

Она смотрела на абсолютно чёрную тень, которая нависла над её кроватью и не двигалась. Голова, скрытая капюшоном, медленно наклонилась, приблизилась, будто пытаясь рассмотреть Хелену лучше. Чёрная ткань колыхалась, невесомая, словно паутина. Хелена сидела неподвижно. Страх сковывал движения, казалось, стоит двинуться — и тень сделает что-то ужасное. Бросится, поглотит, и тогда короткий испуганный вдох действительно станет последним в жизни.

Но тень и не думала нападать. Она долго неподвижно смотрела, а потом медленно повернулась. Хелена проследила за её взглядом — и вздрогнула. Ещё одна тень приближалась к ней из тёмного угла комнаты.

Справа снова что-то мелькнуло. Ей даже не нужно было поворачиваться, чтобы понять: там тоже тень. И чем больше Хелена всматривалась, тем больше видела. Тени вырастали из темноты, выходили из углов, из стен, штор. Все облачённые в чёрные полупрозрачные саваны, сплетённые из чёрных невесомых нитей, они плыли медленно, беззвучно.

Хелена забралась глубже в постель, вжалась спиной в неожиданно холодное изголовье и прижала к груди одеяло, будто оно могло защитить. Горло сжимали спазмы, глаза жгли слёзы, но ни они, ни крики не могли вырваться. Все звуки исчезли, обратились в звенящую морозную тишину.

А чёрные фигуры обступали кровать. Глядели скрытыми капюшонами глазами. Тянули костлявые руки.