Эдвард устал ждать и раскинулся в салоне. Он подвинул подушку под голову, закинул ноги на сиденье и, сложив руки на животе, уставился в потолок. В девятнадцать лет, думал он, Филипп успел оседлать дракона, побывать на войне, получить покровительство мадам Монтель и даже побыть королём — формально, пока отец был ранен. В девятнадцать он уже год как встретил Анну и в двадцатый день рождения объявил её своей невестой. Даже у Джонатана были жена и ребёнок, хотя Эдвард не думал, что Джон в принципе когда-нибудь женится.

А что было у него, у Эдварда? Что он успел за девятнадцать лет?

Он успешно бросил Академию; обещал закрыть пару последних предметов, которые не успели закончиться до весны, и получить аттестат с отличием, да как-то не нашёл подходящий момент, и хвосты всё тянулись за ним и тянулись.

Не менее успешно Эдвард сбежал с военного полигона. Отец злился, спалил перьевую ручку и искрами чуть не прожёг документы, но позволил сей манёвр.

В позапрошлое Восхождение генерал Армэр предлагал Эдварду полетать на драконах, но отец запретил. Для войны он был слишком юн (хотя ему тогда уже исполнилось семнадцать), да и мать нуждалась в поддержке. А повода писать мадам Монтель не представлялось — не о здоровье же у неё справляться!

Итого, всё, что у Эдварда было, это его меч — счастливая случайность — и неразделённая влюблённость, из-за которой он не мог смотреть ни на кого больше. Ни одна девушка не пленяла ни сердце, ни разум, ни воображение; ни одна не могла сравниться с ней.

Звук открывшейся двери застал врасплох. Эдвард подскочил, ударился затылком о стенку кареты и, потирая голову, спустил ноги на пол. Отец смерил его взглядом, но ничего не сказал. Сел напротив и, подав знак кучеру, включил синернист.

Эдвард вздохнул, прислонился к окну и поигрывал кисточкой от штор. Несколько раз краем глаза он ловил на себе взгляд отца, но не подавал виду, что заметил. Может, ему вообще показалось.

А карета выехала за территорию дворца Нура, спустилась по подъездной дорожке к краю противотелепортацонного барьера, — и мелькнула вспышка. Эдвард заморгал, а когда мир перестал идти пятнами, понял, что они уже дома, и карета вот-вот въедет на задний двор их замка. Строгие каменные стены своим неуютным мрачным видом вырвали у него ещё один вздох.

— Эдвард?

Он вздрогнул от неожиданности и растерянно воззрился на отца, пытаясь вспомнить, когда тот разговаривал с ним просто так в последний раз. Элиад сдержанно улыбнулся, а Эдвард нахмурился, не понимая, как реагировать, что от него хотят? Он точно не сделал ничего, за что бы отец стал сердиться…

— Я хочу кое-что спросить, — сказал Элиад, и Эдвард решил наверняка: всё плохо.

Элиад старался выглядеть расслабленно и располагающе, но знал, что за несколько лет войны слишком отдалился от семьи, чтобы это выходило естественно, как когда дети были маленькими. К тому же шрамы от ожогов, навечно оставшиеся на лице, искажали эмоции. У Эдварда было право ему не доверять. Тем не менее…

— Я заметил, Эдвард, что ты заинтересовался её высочеством леди Арт? — спросил Элиад.

Эдвард залился краской, и взгляд его никак не мог определиться: прятаться, уткнувшись в пол, или следить за реакциями отца.

— Это так заметно?

— Заметно.

— А плохо?

— Вовсе нет.

Эдвард опешил и решил уточнить:

— Правда?

Теперь взгляда он не отводил.

— Тебя что-то не устраивает? — Эдвард мотнул головой, всё ещё поражённо таращась на отца. Элиад усмехнулся и продолжил: — Я просто хочу, чтобы ты подумал о том, в каком положении сейчас находится Санаркс.

Карета остановилась у узкой каменной лестницы, лакей открыл дверь, и, не дожидаясь, пока Эдвард переварит сказанное и ответит, Элиад вышел. Он уже прошёл половину лестницы, а Эдвард всё сидел и, лишь когда его окликнули, встрепенулся и бегом бросился за отцом. Он так хотел знать, что же тот имел в виду, но…

— Ваше величество! — окликнул Элиада показавшийся в дверном проёме молодой человек в военной форме. — Важные новости из Вистана. Мне велели позвать вас как можно скорее!

Задний вход в замок прилегал к рабочему коридору охраны, по этим лестницам постоянно бегали вниз и вверх и посыльные, и прибывающие по срочным делам офицеры. Молодой военный поклонился, тяжело дыша — видимо, спешил, чтобы перехватить короля по прибытии — и предложил пройти с ним.

Элиад кивнул и повернулся к сыну:

— Подумай над тем, что я сказал, Эдвард. — И ушёл, оставляя Эдварда посреди лестницы одного, с вопросом, который он не успел задать и на который никто бы ему не ответил.

Оставалось только думать и ждать. Эдвард всё равно не мог заниматься больше ничем. Он ездил на приёмы, часто бывал в Мидланде — у Джонатана и не только, но каждую минуту опять и опять возвращался к словам отца. Недели складывались из мыслей, обрастали ими, пока он пытался рассмотреть ситуацию со всех сторон. Эдвард не был уверен, о чём говорил отец, но вдруг он имел в виду, что Хелене нужно выйти замуж, чтобы получить трон? Она ведь этого хотела. Мысли отмотали время, перенесли в тёмный коридор; тогда дождь барабанил по стеклу, гремел гром, сверкали молнии, но настоящий шторм стоял напротив — сметал ураганом резких слов, пронзал насквозь болезненным взглядом тёмно-голубых глаз. Она говорила, что, когда станет королевой, все будут относиться к ней иначе, и Эдвард не знал, нужно ли ей сейчас это «иначе», но был уверен — ей нужна корона. И он был готов предложить ей решение.

Да и для Пироса была польза от их союза, отец мог иметь в виду это.

Но что, если он подразумевал обратное? Что стоит прекратить попытки, успокоиться и оставить её в покое? Всё могло быть решено. Хелена не объявляла о помолвке, но отказывала всем пытающимся, а рядом всегда находился один и тот же мужчина. К тому же, что особенного было в нём, в Эдварде, что могло дать ему шанс хоть сколько-нибудь выше, чем у остальных? Вдруг его происхождение, наоборот, ставило на нём крест. Отец никогда не ладил с Гардианом Артом, у Хелены и Филиппа были проблемы в прошлом (Эдвард слышал что-то краем уха, но никогда не вникал), да и Джон всегда относился к его влюблённости скептично…

В этих мыслях и сомнениях тянулись дни до праздника, который Эдвард ждал больше всего на свете — ради одной обещанной встречи. День освобождения Джеллиера от оккупации во времена Войны трёх Орденов отмечал весь Альянс уже триста лет, Керреллы ехали туда всей семьёй, остальные правящие и влиятельные дома тоже неизменно принимали приглашения, и Хелена не могла не поехать, тем более что Джеллиер и Санаркс были партнёрами долгие годы.

Эдвард ждал. Волновался, решался — и передумывал. Спрашивал себя, какой смысл, если она его не любит? А потом переубеждал сам себя: в их мире правящая верхушка всё ещё женилась и выходила замуж по расчёту. Да, реже. Но разве любовь была залогом счастливого брака? Филипп женился по любви, и к чему это привело?

Но что, если он всё же не как все и сможет разорвать — и остановить — поток отказов? Он ведь не трус. В конце концов, если она откажет, в глобальном смысле ничего не изменится. Она — Эдвард усмехнулся — уже отказывала, он пережил тогда, переживёт и сейчас.

Наверно, переживёт.

— Не понимаю, зачем тебе это нужно, — сказал Джонатан, когда Эдвард поделился с ним своими мыслями.

Они сидели в гостевой спальне, выделенной Эдварду в замке Джеллиера; окна выходили на подъездной двор, так что можно было видеть всех приезжающих, каждый нарядный экипаж, который использовался только для торжеств, а остальное время стоял без дела. Керреллы сами приехали в подобном: в алой лакированной карете, с золотыми кантами и вьющимися по дверям драконами, совсем как на флагах Пироса. Эдвард с волнением ждал белоснежную, как их замок, карету Санаркса.

Джонатан следил за другом, не отрывающим взгляд от окна, привалившись к стене. Он даже ловил себя на том, что сам засматривается на подъездную дорожку. Неужто тоже ждёт, переживает? Джонатан фыркнул и скрестил руки на груди.