Агнесс подошла к Элиаду.

— О чём вы говорили с её высочеством? — спросила она с подозрением.

— Про убранство. Она сказала, что ей нравится проделанная работа.

— О, мне она тоже это сказала. Хорошо. А то, когда Рейверн начал навязывать своих людей… — Она неодобрительно покачала головой.

Хелена знала, что Керреллы не собираются оставаться надолго, хотя гостевую спальню для них всё равно приготовили, и Хелена собиралась изобразить самое искреннее сожаление из-за того, что те уезжают так скоро, не проведя и дня, какая это была бы честь! Элиад Керрелл ей бы, конечно, не поверил, но ничего бы не сказал. Хелене казалось, что, насколько их общение ему не нравится, настолько оно его развлекает. По крайней мере, Хелену оно развлекало. Это был приятный язвительный спектакль для одного зрителя.

Для мадам Керрелл у неё было другое лицо, то, которое матери любят видеть на невестках: с улыбкой, с приятным прищуром. Они обсуждали наряды, сплетни, безобидно пошучивали, и в один момент мадам Керрелл предложила помочь с выбором и примеркой свадебного платья. «У нас есть отличный портной!» Но Хелена вежливо отказалась: платье у неё уже было, и она хотела оставить его в тайне до церемонии. Мадам Керрелл расстроенно вздохнула — и снова принялась обсуждать убранство, сравнивая с другими свадьбами, которые повидала за жизнь. И как же Хелена была благодарна, когда Эдвард со всей учтивостью попросил разрешения «украсть невесту».

— Ей действительно нравится всё это, — сказал он, будто извиняясь за мать. — Мы с Филом часто шутили, что ей очень хотелось дочь, а достались мы. С Анной у неё не сложилось — отыгрывается на тебе.

— Я переживу, — фыркнула Хелена. — Девушки редко разговаривают о чём-то интереснее. И я… не против. Её величество очень приятная женщина. Просто вкус у неё остался в том времени, когда она сама выходила замуж!

— Так вот почему ты сказала, что у тебя есть платье! — рассмеялся Эдвард.

— Нет, я сказала это потому, что оно правда есть. И не одно. Хочешь увидеть? — Она дразняще подняла брови.

— Разве так можно?

— Перестань! Можешь думать что угодно про моё отношение к реликвиям Росса, но в приметы я не верю.

— Это отлично! И я бы с радостью, но… — Эдвард отвёл глаза. — Мне нужно уехать.

Земля будто ушла из-под ног. Неожиданно, страшно и неуместно. Хелена схватилась за стену, делая вид, что остановилась посмотреть в окно. Прохлада отрезвила, стало легче дышать и держать лицо.

— Почему?

— Отец настаивает. Говорит, что это традиция, что нельзя жениху и невесте оставаться вместе до свадьбы. — Хелена сжала зубы. А Эдвард, снова извиняясь и пытаясь выдавить воодушевление, пообещал: — Но я вернусь меньше, чем через неделю и больше не буду уезжать.

Хелена кивнула. И — увидел Эдвард или нет — лицо её дрогнуло, когда она пыталась сохранять спокойствие. Её злила игра Элиада Керрелла: конечно, он не хотел, чтобы Эдвард оставался с ней, но точно не из-за целомудрия: у них уже было полтора месяца, поздно изображать беспокоящегося отца. Он просто боялся её влияния на Эдварда.

А Хелена сейчас не хотела играть. Она хотела провести с ним вечер. Неважно, насколько близко он бы был: в её комнате или, как обычно, в соседнем кресле в гостиной. Просто рядом.

Но спорить, уговаривать она не стала. И вечером, когда пришло время отъезда, проводила Керреллов до лестницы, под которой уже ждала карета. Прежде чем спуститься, Эдвард ещё раз извинился, повторил, что скоро вернётся, и поцеловал Хелену в лоб.

В лоб.

Хелене казалось, что она задохнётся. В лоб! Это даже звучало ужасно, ощущалось ещё хуже — как предательство, как шаг назад. Она не подала виду, тихо сказала «пока» и хмуро смотрела на то, как карета выкатывается за ворота и исчезает.

Хелена вернулась в замок. Она обсудила с сэром Рейверном визит Керреллов, итоги смотра, они обговорили планы на неделю, организацию движения в столице и открытие телепортационного барьера для гостей, а потом Хелену ждал долгий одинокий вечер. Такими должны были стать все грядущие дни…

Хелена могла бы собрать девушек — закадычных подруг, придворных барышень, — они бы посидели вместе, пообсуждали бы и приличное, и не очень, посмеялись бы над мальчишками и над своими девичьими представлениями и мечтами. Обычная традиция, все так делали. Особенно те, кто хотел сделать всё правильно, в соответствии с традициями. И Хелена хотела бы, только «правильно» совсем не приносило ей удовольствия.

Она осталась одна, поздно вечером, у незашторенного окна с видом на город, в уютной тишине гостиной, где в треске камина воскресали долгие ночные разговоры с Эдвардом, то, как всё становилось чуточку проще и спокойнее. Хелена смотрела на огонь и думала, что у него, должно быть, самая тёплая магия из всех Керреллов, и эта магия согревала её последние полтора месяца. Наверно, он перестарался…

Ощущать его отсутствие так остро было неправильно, до смешного больно и обидно, будто ей показали, как должно быть, дали попробовать — и отобрали. Хелена злилась на него за смазанное прощание, была уверена, что он хотел поцеловать её иначе, но не решился перед родителями. Злилась, что скучает по его историям, по тому, как он дурачился, и винила Эдварда в том, что не остался.

Но упиваться одиночеством и пустыми обвинениями всю ночь не удалось: воздух разрезал поток древней магии, сметая меланхоличное спокойствие, подобно урагану.

Хелена закатила глаза и недовольно поджала губы.

— Я вас не звала.

Она стояла у окна, обнимала себя и не собралась оборачиваться. Было достаточно размытого почти бесцветного отражения на стекле.

— Я знаю, — спокойно отозвался Один. — Но я увидел, что ты одна, тебе скучно.

— Мне не скучно. — Хелена нахмурилась. — Вы следите за мной?

— Это всё ещё моя обязанность, Хели. У нас уговор.

— Давайте мы его разорвём и вы уйдёте.

Хелена скрестила руки на груди и наконец обернулась. Один стоял около камина, и прежде спокойное пламя рядом с ним сходило с ума. Хелена смотрела на огонь и думала, случалось ли такое раньше? Она не замечала или в нём что-то изменилось?

— Мы его не разорвём, пока миру угрожает Ариес Роуэл, — сказал Один, серьёзный и непреклонный.

— Тогда просто уйдите и оставьте меня в покое.

— Ну зачем ты так, Хели. — Он шагнул вперёд, и Хелена напряглась сильнее. — Я пришёл с миром. Потому что тебе сейчас нужен человек рядом. — Она опустила глаза, хотела сказать, что он не человек, но промолчала. — Давай посидим, выпьем, забудем обо всём.

В руках Одина появилась бутылка, надписи на этикете было не прочитать: язык Хелена не то что не знала — не видела таких букв ни разу. Они больше походили на засечки и палочки.

— По-твоему, выпивка что-то исправит? — фыркнула она.

— Выпивка! Где твои манеры, принцесса! Это лучшее вино из моего прежнего мира, Хели. Несколько веков выдержки.

Один щёлкнул пальцами, и в воздухе зависло два бокала. Бутылка вырвалась из его рук, из неё выпрыгнула с громким хлопком пробка, и насыщенно-золотая жидкость завораживающе заискрилась в тёплом свете камина.

— Несколько веков? Такое можно пить? — Хелена с подозрением глянула на навязчиво покачивающийся у плеча бокал.

— Нужно. Магия сохраняет лучшие свойства.

— Я тебе не верю, Один. — Она взяла бокал и повертела в руках.

— Это вкусно.

Он ухмыльнулся и шумно отхлебнул.

Хелена вздохнула. Вино пахло сильно и ярко, чем-то приторно сладким, но пузырьки, взлетая и лопаясь, обдавали свежестью. Хелена неуверенно поднесла бокал ближе, посмотрела сквозь него на камин, и языки пламени размывались, размазывались и уже не играли — перекатывались, как волны живой лавы. А потом краем глаза Хелена заметила Одина. Он сел, откинулся на спинку кресла, смотрел в лицо, улыбался, как демон, уголками глаза и губ, и взгляд его пронизывал, по спине бежали мурашки, и Один заметил это.

— Ты боишься, Хели? Это всего лишь вино.