На дорожке показалась машина скорой помощи. Не двигаясь с места, Глеб смотрел, как появившиеся из бунгало пожарные, осторожно несут чье-то маленькое тело, больше похожее на куклу. Мелькнули загорелые ноги, красные ногти, кусочек голубой майки, которая была на Жене, когда она ложилась в кровать. Остальное было скрыто блестящей фольгой и еще какой-то тканью. К Глебу подскочил Юсуф и принялся громко стрекотать, перемешивая русские и турецкие слова. На глазах у него были слезы. Глеб поморщился и покачал головой: он ничего не понял. Он вообще с трудом соображал, что происходит. Как будто это всё было не с ним. Сон. Наваждение. Мираж.

Юсуф потянул Глеба к докторам, которые колдовали над каталкой, готовясь загрузить ее в салон. Глеб, машинально переступая ногами, подчинился. Юсуф приставал к врачам, тыкал пальцем в Глеба, что-то объяснял и выспрашивал. От него раздраженно отмахивались, бесцеремонно отодвигая в сторону, чтобы не мешал. В конце концов, один из докторов разразился яростной короткой речью и, скрывшись в салоне, захлопнул дверцы. Взвыв сиренами, автомобиль поехал к центральным воротам.

— Хоспитал, — закричал Юсуф, дергая Глеба за руку. — Центральный больница! Такси!

Оглушенный и вялый, как полудохлая рыба, Глеб непонимающе смотрел ему в лицо. Юсуф скривился и, забыв о субординации, потащил Глеба к главному корпусу. «Такси, хоспитал!» — приговаривал он, пока они шли к лобби.

Как он оказался в больнице, так и не понял. В кармане шорт было несколько смятых зеленых десяток, ими и расплатился за поездку. Остальные деньги были на карточке и в номере, в сейфе.

Всю ночь он провел в коридоре, где сновали доктора, привозили и увозили больных, как тени по углам жались родственники, слышались стоны и причитания, от которых хотелось закрыть уши. Кожа и одежда пропитались запахом лекарств, а внутри всё изныло от тревоги. Под утро к нему подошла невысокая девушка с черными прямыми волосами. Это оказалась сотрудница компании, где у них была оформлена медицинская страховка. Глеб автоматически отвечал на вопросы, многие из них ему уже задавали, когда он только приехал и искал доктора, чтобы узнать хоть что-нибудь о Жене. «Ждите, ждите, ждите», — слышал он на протяжении этой ночи.

Ему ужасно хотелось пить, но кулер оказался пуст, а мелочи для покупки воды из автомата у него не было. Ямур, сотрудница страховой, сочувственно сжала его руку и, сходив куда-то, принесла литровую бутылку минералки. Глеб осушил ее почти одним глотком. Пока заполняли бумаги, появился доктор. Ямур вызвалась переводить. С недлинными паузами, тщательно подбирая слова, молодой доктор с серьезным лицом, рассказывал о состоянии Жени. Ямур слушала внимательно, иногда с сожалением поглядывая на Глеба. Он терпеливо ждал, когда она перескажет ему слова врача. На самом деле, он просто оттягивал момент, потому что, не понимая ни слова из сказанного, он по лицу, по жестам, по поджатым губам, а главное, глазам, в которых мелькала досада, догадался — дело плохо.

Доктор закончил свой монолог и, разведя руками, поспешил скрыться за больничными дверями, куда не пускали посторонних. Он как будто боялся, что Глеб накинется на него с кулаками и потребует привести сюда, в коридор, Женю, живую и здоровую, такую же, как на фотографии, сделанной сегодня у водопадов.

— Вам лучше вернуться в отель, — тихо сказала Ямур. — Сейчас непонятно, когда вам разрешат повидать Евгению. Нужно отдохнуть.

Глеб усмехнулся: отдохнуть… Как он может отдохнуть от кошмара, который обрушился на него, как снег на голову. Из объяснений врача и Ямур стало ясно, что когда Женя заснула, в номере, по всей видимости, произошло короткое замыкание. Скорее всего, виноват был кондиционер, и искра, выскочившая из него, попала сразу на шторы. Синтетический материал загорелся в одно мгновение, превратившись в липкий огненный факел. Занавеска упала на Женю и намертво прикипела к коже. Сильно обожжены волосы и руки, досталось и лицу, но на сколько повреждения глубокие и как будет проходит заживление, пока никто сказать не может. Надо ждать.

Слушая Ямур, Глеб смотрел куда-то мимо ее плеча. Перед глазами стояло улыбающееся Женькино лицо: вот, она морщит нос, подмигивает ему, кривит в гримаске губы…

Дальше началась вереница одинаковых дней. Глеб приезжал в больницу рано утром и сидел на неудобных металлических скамейках до позднего вечера. Его уже знали медсестры и доктора. Уборщица по утрам приносила ему крепкий свежезаваренный чай в армуду, стеклянном стаканчике, похожем на бутон тюльпана. Охранник ободряюще похлопывал по плечу. Доктора выходили с одинаковыми лицами, а Глеб каждый раз ждал, что у них мелькнет хотя бы обнадеживающая улыбка. День сурка никак не заканчивался.

Давно уже они с Женей должны были вернуться домой и выйти на работу. Глеб сообщил начальству о беде, которая с ними приключилась, и ему пошли навстречу, продлив отпуск за свой счет. В студии красоты за Женю тоже переживали, но только лишь те, кто работали рядом. А вот хозяйка холодным тоном выразила сожаление, а потом прислала сообщение, что по контракту больничные не оплачиваются, и если Евгения не готова в ближайшие две недели выйти на рабочее место, то деловые отношения расторгаются.

Глеб чуть не разбил телефон, когда прочитал циничные и совершенно равнодушные строки. «Ничего, — с силой пинал он на улице жестяную банку из-под кока-колы, — ничего! Сдалась ты нам… стерва… Женька поправится и найдет себе другое место! За ней очередь по всему городу стоит!»

На глаза наворачивались злые слезы. Глеб никак не хотел верить, что вся его, так успешно складывающаяся жизнь, в один момент оказалась разрушена. «Засужу! — яростно шипел он себе под нос. — Всех засужу! Пусть ответят!»

Его давно переселили в номер-люкс с проживанием за счет отеля, отчистили пострадавшую и пропахшую дымом одежду и много раз принесли извинения за случившееся. Лично приезжал владелец гостиницы и долго-долго убеждал принять помощь в оплате медицинских услуг. Без лишних глаз и бумаг, просто в конверте. Глеб отказался и потребовал юриста. Для того чтобы разобраться в хитросплетениях турецкого законодательства, попросил помощи на работе. Руководство из сочувствия честно попыталось хоть как-то проконсультироваться, но разговор ни к какому результату не привел. А управляющий вдруг стал для Глеба недосягаем.

— Петр Сергеевич на переговорах. Позвоните попозже, — чеканила в трубку секретарша.

— Петр Сергеевич уехал на обед. Будет после двух.

— Петр Сергеевич просил его не беспокоить.

Ребята на работе скинулись и прислали Глебу приличную сумму, но она исчезала прямо на глазах, страховка давно иссякла, и нужно было оплачивать счета. Тогда Глеб унизился до встречи с хозяином отеля и принял от него плотный конверт, внутри которого обнаружились хрусткие зеленые бумажки. Глеб чиркнул ему расписку, нужно было спасать Женьку, а с судами разберется позже.

Возвращаясь в отель, Глеб, не раздеваясь, падал на кровать, и еще долго лежал, глядя в потолок стеклянными глазами. В бешенстве он бил по постели кулаками, не желая прощаться со сказкой, где они с Женей счастливы, и она здорова. Смириться с тем, что ее руки и лицо навсегда изуродованы ожогами, не удавалось. Глеб выл от бессилия. Как? Как судьба догнала его, когда он уже так далеко ушел? Почему пламя, которое не до конца уничтожило его много лет назад, настигло сейчас? Чем он это заслужил?

Глеб стал ненавидеть ночи. Потому что следом приходило утро, и нужно было выбираться из мертвой и темной пропасти сна, и при этом постараться не задохнуться от первой же осознанной мысли: Женя обгорела! Чаще всего спал он без сновидений. Просто проваливался в черноту и всё. Но однажды ему приснилась Женя. Она танцевала в воздушном, похожем на свадебное, платье, и ткань при каждом ее движении меняла цвет. Белая… сиреневая… розовая… зеленая… И вдруг платье стало огненно-красным, а еще через секунду заполыхало мощным пламенем. Женя стояла прямо, прижав руки к бокам, и, не отрываясь, смотрела на Глеба. Губы ее шевелились, как будто она о чем-то просила. В глазах застыли отчаяние и тоска, а по лицу раскаленными каплями стекали огненные слезы. Они оставляли глубокие борозды, расплавляя нежную тонкую кожу.