Когда в Воротах Смерти появились первые воины, их поначалу не заметили. Облаченные в кольчуги комитаты строем вышли на арену и с механической деловитостью рассыпались веером налево и направо, но еще некоторое время чернь на Ипподроме смотрела на них как зачарованная, ничего не понимая.
— Что это значит? — спрашивали мятежники друг у друга.
Сто тысяч пар глаз вместо фигуры на помосте, в мятом пурпуре и со смешной золотой цепью на голове, уставились на небольшой отряд, строящийся в боевом порядке перед воротами, через которые выволакивали тела мертвых гладиаторов и возничих.
— К нам присоединились эскувиты! — радостно вскричал кто-то.
— Нет, глупец, это не гвардия, — послышалось в ответ. — Постой, да ведь это комитаты!
Что тут началось — сущий ураган! Отовсюду понеслись выкрики: «Что они тут делают?», «Они что, снова осмелились гневить народ?», «Мы уже раз всыпали этим собакам — теперь не дадим уйти ни одному! Бей их!»
Огромная человеческая масса заволновалась. Засверкало оружие. Оглушительный угрожающий вопль, родившийся во множестве глоток, перерос в сплошной рев. Сто тысяч против девяти сотен! Сотня на одного! «Ни-ка! Ника! Ни-ка!»
Свирепая человеческая лавина, ощетинившись стальными клинками, потекла с трибун на арену, захлестывая горстку комитатов, бросивших вызов толпе.
Велизарий всматривался в бурлящую на трибунах человеческую массу. Здесь были белые, бронзовые, черные как уголь, чумазые, изможденные и холеные, испуганные, наглые и беспутные лица, но всех их объединял звериный оскал ненависти.
Как истинный воин, он ничего, кроме отвращения, к этому сброду, жестокому, подлому, ленивому, избалованному, жившему за счет доблести таких, как он и его комитаты, не испытывал, и его суровое сердце, когда он приказал своим воинам натянуть тетивы, жаждало только схватки.
Теперь не оставалось времени всматриваться. Мятежники словно могучий черный поток обрушились на него и его людей. Но их рев стал еще пронзительнее, когда лучники в кольчугах единым движением вскинули луки, оттянули тетивы до подбородка и отпустили их. Словно душераздирающий аккорд некоей гигантской арфы раздался над ареной, и на толпу, скатывающуюся через скамьи вниз, со свистом разрывая воздух, обрушился смертоносный дождь стрел со стальными наконечниками. Расстояние было настолько малым, что опытные лучники Велизария, вкладывая всю ненависть в выстрел, зачастую не только пронзали цель насквозь, но поражали еще и бегущего сзади. Потери в толпе были огромны.
В одно мгновение изумление перед происходящим сменилось бешеной и всесокрушающей яростью. Лица исказила судорога ужаса. В какую-то долю секунды огромная масса, стремящаяся вниз, размахивающая мечами, копьями и кинжалами, застыла на скамьях, уже заваленных грудами окровавленных трупов, поскольку комитаты ни на миг не прекращали сыпать дождем стрел, охваченные неистовством бойцов, которым предстоит отдать жизнь за самую высокую цену. Уцелевшие пытались спрятаться за мраморными скамьями, задние давили на передних, которые, в свою очередь, старались оттеснить задних. И все это время передние ряды, словно под косой, падали и падали, устилая ступени кровавой и вопящей плотью.
Первый губительный ливень стрел поразил насмерть несколько тысяч мятежников. Но неполные девять. сотен лучников были не в состоянии беспрестанно стрелять. Рано или поздно стрелы кончатся. И действительно, спустя несколько минут колчаны оказались пусты.
Когда же смертельный поток иссяк, толпа оправилась. К ней вернулась уверенность в собственной силе, а вместе с ней и вдвое большая ярость. Топча тела мертвых товарищей, византийская чернь, скользя и карабкаясь по измазанным кровью скамьям, двинулась вперед, подбадривая друг друга криками, тыча пальцами в тех немногих воинов, которые перекрыли Ворота Смерти.
Велизарий скомандовал комитатам отойти, сомкнув широкую цепь в тесные три шеренги, упиравшиеся спинами в ворота. Сверкнули длинные мечи, извлеченные из ножен, и суровые ветераны войн с аварами и персами замерли, выжидая, когда на них накатится гневное людское море.
Вот уже первые ряды мятежников сцепились с воинами. Мгновение — схватки завязались вдоль всего строя. Вздымались и опускались топоры, мечи, дубины, мелькали копья, летели камни. И солдаты, и мятежники скользили, ловя равновесие, на пропитанном кровью песке. Грохот железа и вопли раненых смешались с воинственном кличем комитатов, защищающих свою жизнь, и неумолчным ревом разъяренной толпы.
Пядь за пядью воины отступали перед огромным численным превосходством черни, а толпа напирала все сильнее и сильнее, полагаясь на то, что, подобно снежной лавине, рано или поздно сомнет защитников ворот. Больше всего доставалось тем, кто шел в передних рядах черни, ибо сзади на них напирали, тем самым толкая прямо на клинки длинных мечей.
Сражающаяся горстка комитатов все еще удерживала ворота. Меч Велизария был в крови по самую рукоять, и рука устала разить. Вокруг него бились и падали его люди, и с каждой минутой их становилось все меньше. И хотя потери черни были несравнимо большими, ибо умение воинов владеть мечом отчасти восполняло их малочисленность, гигантский перевес противника в конце концов стал сказываться. Велизарию на миг показалось, что сражение проиграно.
Страшная вещь — первая вспышка безумия толпы. Но весьма часто, если дело оказывается непростым, менее решительные опускают руки и отходят в сторону. Именно это сейчас и происходило, хотя, конечно, и не в такой степени, чтобы облегчить натиск на комитатов. Кое-кто в толпе, из числа не слишком жаждущих сражаться и пролить свою и чужую кровь, стал подумывать, как бы уклониться, и вскоре они устремились через всю арену к противоположным Бойцовским воротам, которыми прежде проходили на Ипподром гладиаторы, приветствуя народ и императора. Однако большинство плебеев по-прежнему ожесточенно наседали на горстку воинов, и к этому времени еще уцелевшие люди Велизария были уже окончательно оттеснены, несмотря на их отчаянное сопротивление, в проем Ворот Смерти.
Но тут раздался новый взрыв воплей, в которых звучал ужас.
Когда первые дезертиры из толпы оказались у Бойцовских ворот, они увидели, как навстречу им сплошной массой движутся шлемы и щиты, покрытые шкурами диких животных.
Это подоспели герулы под началом Мунда. Варвары свирепо набросились на мятежников: с еще большей ненавистью, чем комитаты, ибо ненавидели все византийское.
Велизарий и его горстка воинов увидели с противоположной стороны арены, что подоспела помощь, воспрянули духом и с новыми силами набросились на толпу.
Когда в Бойцовских воротах объявились герулы, робкая часть толпы заколебалась и подалась назад. Но некоторые оказались мужественнее, и почти тотчас бой завязался и с этой стороны, ибо теперь мятежники осознали, что все пути к бегству отрезаны, а варвары-наемники безжалостно врубаются в толпу, разя насмерть при каждом взмахе острых кривых сабель. Этих варваров у Бойцовских ворот необходимо было либо уничтожить, либо рассеять, как, впрочем, и комитатов у Ворот Смерти.
Подобно Велизарию, Мунд почти сразу оказался в самом отчаянном положении. Тяжелее ему еще никогда не приходилось. В этот день клинки герулов пролили больше крови, чем за всю персидскую войну, а их гортанный боевой клич, означавший на их языке «Убей!», не стихал ни на миг. Но, похоже, и у них дела были плохи: похоже, этому бою суждено было стать для них последним. И Мунд, который никогда не был благочестивым христианином, вдруг обнаружил, что взывает к Богоматери и святому Георгию, про которого ему говорили как про покровителя воинов, обещая им все что угодно, если выйдет из этой лютой сечи живым и с честью.
Однако в самую решающую минуту в ходе боя внезапно произошел странный, почти невероятный поворот.
Многие из партии Синих сражались с людьми императора вместе с Зелеными, и все же большая часть их осталась сидеть на трибунах, наблюдая за ходом боя у обоих ворот. Главари Синих, в частности Друб и его подручные, казалось, не так уж и горят желанием ввязываться в схватку. На это было несколько причин, возникших за последние несколько часов, среди которых были и полученные денежные подношения. К тому же Синим все меньше и меньше нравилось, что императором провозглашен Ипатий, известный своими симпатиями к Зеленым. Сидя на Ипподроме во время импровизированной церемонии, главную роль в которой все же играли Зеленые, они постепенно осознавали, что сделанные им намеки содержат горькую правду: их партия играет на руку давним заклятым врагам, а сами они после победы мятежа ничего не выгадают. Противник возвысится, а затем, того и гляди, еще и устроит Синим кровопускание в отместку за былое.
