— Идемте в дом, прохладно уже. Все-таки осень на дворе.
Вошли в прихожую, которую прихожей назвать было нельзя. Красивый просторный холл с двумя лестницами, одна из них вела на второй этаж, а другая — вниз. Четыре двери. Две из них распахнуты. Эмик с шумом втянул носом воздух:
— Вкусно пахнет. Тош, ты есть хочешь?
— Я жить хочу! Я…, — Эмик ладонью зажал ей рот.
— Тихо, не бузи. И вообще, мне бы надо привыкнуть, что у нас разные приоритеты, — Эмик, как всегда начинал болтать ни о чем, стараясь немножко задеть ее, чтобы внимание с дурацкого события переключилось на него, чтобы акцент эмоций сместился, она отвлеклась от потрясения, рассердилась на него и угроза истерики отступила. Бы.
— Так вот, о приоритетах. Вот у меня, в приоритете всегда…
— Пожрать! Пожрать у тебя в приоритете!
— Правильно. А как ты догадалась?
Тошка фыркнула:
— Тоже мне, задачка.
И начала осматриваться, прижимаясь к брату:
— Эмик, я боюсь. Правда, боюсь. Сильно-сильно.
— Тош, — он крепко прижимал сестру к себе, — я тоже за тебя боюсь. И тоже сильно-сильно. И боюсь больше чем ты, потому, что не понимаю, что происходит.
— Я тоже боюсь, — к ним подошел Александр Александрович.
— Боюсь за Тошку, потому, что тоже не понимаю, что вокруг вас творится, боюсь за Эмика, потому, что он в своем незнании и желании защитить вмажется куда-нибудь, боюсь за отца, он много работает и в последнее время сильно устает, боюсь за брата, Алешка частенько рискованно водит машину. Я много чего боюсь. Только меня учили, что бояться — это нормально для психически здорового человека. Страх — это реакция организма на опасность. Нужно найти источник и его уничтожить или хотя бы нивелировать его действие. Только бояться долго нельзя, так и…
— С глузду съехать можно! За стол идите, психотерапевты доморощенные. Руки мыть и за стол! — Ирина Павловна выглянула с кухни и проследила траекторию движения прибывшего народа.
— Эмик, — Тошка доверчивыми глазами, полными слез, смотрела на брата, — я есть, наверное, не смогу, меня стошнит.
К ним подошла Наталья Михайловна.
— Александр Александрович, я правильно поняла, что вы сын Александра Ивановича?
— Все верно, он мой сын.
Александр Иванович стоял сзади и внимательно наблюдал за реакцией этой женщины. В голове пронеслось сразу с сотню мыслей, а главной была одна: неужели Саня ей понравился? Он моложе, интереснее. Да и у них, наверняка, разница в возрасте меньше, чем у меня с ней. Надо что-то делать. Надо увести ее отсюда. Надо… надо… надо… Раздражение росло и грозило перелиться через край ревом раненого зверя. Только Наталья Михайловна его удивила, повернувшись к нему лицом, спокойно проговорила:
— Тоше сейчас есть нельзя. От этого может стать только хуже. Ей нужна вода из колодца, родника, ключа. Раздобудьте, пожалуйста. Для начала ее напоить этой водой нужно. И баня, мальчика нужно в баню.
— Воды как много? Кружку? Ведро?
— Пару ведер вполне достаточно, — Наталья улыбнулась, — для бани. А для малышки стакана довольно.
Высказав просьбу, она уверенно пошла в сторону кухни. Как будто бы жила здесь всю жизнь. Она не вела себя как хозяйка, нет, ни в коей мере, но рядом с ней все становилось на свои места, жизнь обретала более четкие очертания и становилась на порядок интереснее.
— Что сейчас было? А? — Александр Александрович в веселом недоумении уставился на отца.
— Вот и мне бы понять, что. Ладно, идите, переоденьтесь и ступайте выполнять поручение.
— Какое такое поручение? — Эмик уже что-то жевал.
— Нужна вода из колодца, родника, ключа. Пару ведер. И баня. Эмика нужно в баню!
Сказал, а сам быстро отвернулся от ребят и практически побежал на второй этаж. Бежал по лестнице, переступая через ступеньки, сердце грохотало о ребра, а он задыхался не от широкого быстрого шага, нет, он задыхался от желания. Там, в холле при словах о том, что она заказала баню, воображение быстро подкинуло картинку хрупкого маленького женского тела на белой простынке на полке. Он увидел мужскую фигуру с веником в руке, нежно помахивающую веником над ножками и попой разомлевшей красавицы. Сам себе хмыкнул.
В его жизни, как только Верочка ушла за грань, оставив трех мальчишек у него на руках, женщин было не так много. Редко разовые встречи. Была и постоянная женщина, которую он изредка навещал. Делил постель, как смеялся его верный друг, справлял надобу. Помогал ей в тяжелые моменты жизни, чем мог. Но чтобы вот так, как было принято в его родительской семье, когда по субботам мать с отцом вместе намывали гвардию его братьев, а потом уединялись в баньке часа на два? После отец нес маму на руках, закутанную в простынку, укладывал на кровать в горнице, задергивал занавески на окнах и двери, грозил им пальцем, при этом шептал:
— Тихо сидите, пусть мать отдохнет, умаялась, поди за неделю с вами, неслухами, — и они, действительно тихонько играли, пока мама не выходила из горницы сушить длинные волосы, расчесывать их костяным гребнем и рассказывать бесконечную волшебную сказку.
Такого у него с уходом Веры не стало. А могло быть. И он понял, что будет. Без какого-то напряга, высчитывания вариантов событий, понял: вот будет и все. Только не надо торопиться. Пусть все пойдет своим чередом. Она пока не знает ничего, и пусть остается в неведении, для ее же спокойствия. И счастья. Их счастья.
Тем временем Тошка уже сидела на пороге гостевой комнаты, над ее головой одной рукой Наталья Михайловна держала миску с водой, второй рукой в холодную воду лила растопленный воск, при этом, что-то бормотала. Пыхнуло легкое облачко пара, запахло воском, летним лугом. Врачевательница выглянула из комнаты и кивнула Эмику:
— Тихонько отведи ее на улицу и определи на солнышко, пока оно не ушло.
Откуда вынырнул Сан Саныч, он же Белояров-младший, никто так и не понял. Аккуратно поднял Тошку на руки, прижал к себе и понес. А Тошка неожиданно для себя обняла его и уткнулась куда-то в основание шеи. Через мгновение, смешно и щекотно посапывая, она уже спала. Эмик с растопыренными руками стоял в недоумении и даже в потрясении, потом повернулся к Наталье Михайловне, спросил:
— Чем помочь?
Получил ответ:
— Баней.
— Понял. Пошел. Хотя ничего не понял.
Наталья Михайловна улыбалась. Держала в обеих руках по миске и наблюдала за происходящим. Она подумала, что теперь с Тошей все будет хорошо, и странная ситуация должна в ближайшее время разрешиться, а все Тошкины страхи вылились, только не стоит смотреть на воск, чтобы самой не испугаться. Спустилась со второго этажа и не заметила, что за нею идет Александр Иванович, внимательно наблюдая за каждым движением.
Добежав до своей комнаты, отчаянно торопясь, переоделся из офисного костюма в джинсы и футболку, стал выглядеть намного моложе своих пятидесяти. Сейчас наблюдал за женщиной и пытался уложить возникшие чувства в душе и в голове.
Тем временем Наташа остановилась на крыльце в раздумье, оглядывая двор.
— О чем задумалась?
Оглянулась на голос:
— Мне нужно вылить эту воду под дерево или кустарник женского рода, только не под елку.
— Береза подойдет?
Подумала мгновение, кивнула.
— Идем, около пруда растет береза, туда и выльем. Только погоди секундочку, — вернулся в холл, взял две толстовки, — осень, уже прохладно.
Щелкнул тумблером, включая отопление в застекленной беседке у озера.
— Надень, — протянул ей толстовку.
Наташа помотала головой:
— Миску эту не могу выпустить из рук, сначала надо вылить воду, а потом вымыть руки.
— Давай так. В одну руку бери свою миску, вторую дай мне, рукав на нее надену, а потом повторим процедуру с другой рукой.
— Я же руки не мыла.
— А ты в кулачок сожми и в рукав, не запачкаешь. Вперед.
Он надевал на нее толстовку и млел от счастья. У него была возможность, — заметьте, все приличия соблюдены и никаких пошлостей, — помочь ей одеться, хотя не столько помочь, сколько прикоснуться к ней под благовидным предлогом, еще раз вдохнуть ее запах и замереть на мгновение от восторга. Закатал рукава, поправил воротник и все придумывал, какой предлог найти, чтобы прикоснуться к ней хотя бы еще раз.
