Развернувшись, она направилась по тропе вдоль реки. Сашка проводил её взглядом и, опомнившись, бросил взгляд на Кирилла. Бледные щеки чуть порозовели. Не сговариваясь, они повернули к палаточному лагерю.

Сашка шел молча, бросая порой любопытные взгляды на отца. Кирилл тоже молчал. Не знал, что сказать и нужно ли что-то говорить? Захочет — сам спросит.

Палатки ставили впритык друг к другу. Повсюду протянулись тросы крепления и приходилось следить за тем куда ставишь ногу и высоко поднимать её в шаге, последнее давалось особенно тяжело после целого дня на ногах. При мысли, что придется спать на камнях, населенный нежитью дом уже не казался чем-то страшным.

— Откуда ты её знаешь? — наконец спросил Сашка, пытаясь найти куда наступить.

— Два года назад, её и еще двоих похитили. Мы нашли и вытащили. Потом они находились под наблюдением, так и познакомились.

Сашку тут и там узнавали. Звали к костру, угощали, вот только места, чтобы поставить палатку или лечь не осталось. Туристы объединялись в группы и разжигали один костер на всех. Холодный речной воздух полнился ароматами, используемых без меры специй, тушенки, булькающих супов и, неожиданно, глинтвейна. Несмотря на запрет алкоголя, кто-то решил, что раз они внизу у деревни — значит можно.

Лагерь упирался в лес. Нечищеный, заросший бурьяном и крапивой. Они прошли дальше и едва обрадовались виду свободной земли, как обнаружили, что утопают. Тут начиналось болото. Солнце садилось, прячась за горами. Воздух резко остывал. Сказывалась близость горной речки.

Это уже не тот ручей, который они легко перепрыгивали у дома смотрителя. Это широкая быстрина, местами достигающая трех метров в глубину.

Ночью тут будет ужасно холодно.

— Надо вернуться к деревне, может там найдем куда приткнуться.

В стремительно опускающихся сумерках, освещаемых светом костров, они пробирались назад к деревне, то и дело запинаясь о веревки. Заканчивая ужин, народ столпился у палаток, достали гитары, а случайных прохожих звали к себе, обещая поделиться ужином и теплом, хотя у костров уже не хватало места для всех. Некоторые отправились в палатки, надеясь, что завтра утром ситуация разрешиться и они смогут двинуться в горы или вернуться домой.

На дороге им вновь встретилась Чернова. Уже без куртки и рюкзака, с пакетом продуктов.

— Спрошу у неё, может можно поставить палатку в деревне… — тут же сорвался с места Сашка. Откуда у него только силы шевелиться? Кирилл чувствовал, что если сейчас сядет, то уже не встанет.

Девушка выслушала эмоциональную речь парня, посмотрела, как он машет руками, описывая переполненность кемпинга и качнула головой в сторону старых домов.

Она сказала, что многие поставили палатки прямо во дворах её соседей, но она пустит нас в дом. Там не так плохо, как она считала.

Мнения Кирилла никто не спрашивал, а он слишком устал, чтобы возмутиться по этому поводу. Ниже по течению располагались дома местных, скрытые от туристов за извилистой тропой и небольшим лесом. Низкие, старые избушки, выкрашенные синей краской, с белыми резными наличниками и фризами. Больше похожие на пряничные домики.

Чернова привела их к небольшому домику. За побеленным забором — цветущий сад и аккуратные деревянные дорожки.

Должно быть, она убедила кого-то из соседей пустить их на постой. — подумал Кирилл, открыв калитку и ступая во двор.

Не успел он донести ноги до деревянной дорожки, как по телу побежали колючие мурашки. Вслед за ними, мышцы сковала судорога. Рёбра сжались, лишая дыхания.

— Добро пожаловать. — словно сквозь толщу воды, услышал он голос Черновой.

В этот же миг давление исчезло. Мышцы расслабились. Судорожно вдохнув, Кирилл наконец ступил во двор. Незримый ветерок коснулся деревянной фигурки, висящей на козырьке крыльца. Скрученная из веточек, в виде треугольника в круге, она качнулась, и Кирилл отчетливо услышал звон маленьких колокольчиков.

В первую очередь Илья проверил тайники, те выглядели не тронутыми.

Тайников с тревожным рюкзаком у него было несколько и однажды случай решит, зваться ему Афанасьевым Петром Михалычем, или Березовым Алексеем Игоревичем, или Чехликеным Антоном Георгиевичем. До какого рюкзака будет проще добраться — ту новую личность он и примет.

Проверил камеры слежение и ближайшие улицы. Никаких новых машин на парковке не обнаружено. Дом стоял в тупике, и посторонние заезжали сюда редко. Если не знать неприметного поворота в соседнем дворе — легко проехать мимо.

Покидать столь удобное убежище не хотелось. В особенности из-за фанатиков.

Птичкина обмолвилась, что они будут проверять по каким-то маркерам одержим он или нет. Возможно, глотать фалангу с пальца скелета, одержимого неизвестной сущностью — было не слишком разумной идеей. Но он был в отчаянии и хотел подгадить похитителям, не слишком задумываясь о последствиях.

Впрочем, никаких странностей и изменений он в себе не ощущал. Проклятье отравляло его жизнь, как и прежде. Разве что, после случившегося, он обзавёлся ненужной жалостью, из которой проросла привязанность, к Зое Черновой. Желание помочь сестре по несчастью, не более.

Вернувшись в квартиру, он вновь увидел пропитанную кровью куртку. Воспоминания из прошлого заставило замедлить шаг, приковав взгляд к потемневшей и свернувшейся в корку крови. Когда-то он убежал из дома, в одной такой куртке. Как и в этом случае, кровь была не его, но то было даже хуже. Отец отдал свою жизнь пытаясь его спасти и теперь малейшая ошибка способна обесценить его жертву.

Передернув плечами, Илья достал мусорный пакет и осторожно, стараясь не касаться куртки руками, засунул. Отбросил подальше с глаз долой, в угол у двери.

Нужно узнать, что за маркеры ищут эти психи и каким образом собираются его проверять.

Пока ждал Птичкину, достал из морозилки пельменей и сварил.

Птичкина всё не появлялась. В душе шумела вода.

Решив не мешать, Илья порезал салат из огурцов и помидоров.

Вода шумит, а Птичкиной всё нет.

Съел свою порцию пельменей и половину салата. Не наелся, но не хотел, чтобы, выйдя из душа и учуяв запах еды, Птичкина увидела грязные тарелки в раковине. Как-то это не по-людски, в одиночку съесть всё.

А вода всё шумит, да так долго, что, должно быть, уже вылилась вся из бойлера.

Еще раз проверив камеры, походив по квартире, понимая, что это уже не нормально, вошел в спальню. Из мебели тут только кровать и встроенный в стену шкаф, за которым прятался тайный лаз на улицу.

Дверь в ванную закрыта. Дверь не запиралась, от того он неуверенно потоптался на пороге, опасаясь увидеть что-то не предназначенное для посторонних глаз.

— У вас всё хорошо?

Ответа не последовало. Из-под двери начала вытекать лужа.

— Эй! Я открою, если вы не ответите!

Прижав ухо к двери, он услышал всхлипывания и ворвался внутрь.

Небольшая ванная комната, оказалась залита так, что плавали свалившиеся с сушилки полотенца. Из душевой хлестала ледяная вода, ни слив в самой душевой кабинке, ни по среди комнаты не справлялись с потоком. Бритва, гель для бритья и полотенца валялись на полу.

А в углу, сжавшись и всхлипывая сидела Птичкина. Всё её тело покрылось чернильными кляксами мелких проклятий.

Закрыв воду, Илья сдернул халат с вешалки и накрыв женщину попытался выяснить что случилось. Но она лишь тоненько поскуливала и сжималась еще сильнее. По белоснежному лбу быстро разрасталось проклятье.

Время шло на минуты.

Захаров как-то рассказывал о подобном, но сам Илья видел такое впервые. Сильные проклятья, что поселились на теле Ильи и Зои, безусловно, способны убить, но они ограничены условиями. Мелкие проклятья проходят, как и простуда, теряя силу или когда проклявший, опомнившись, возьмет слова назад.

То, что съедало Птичкину не было крупным проклятьем, с которым едут в поликлинику. Это серия мелких и средних проклятий, которые накапливаясь усиливают действие целевых проклятий.