Марокко воображался мне холмистой пустыней с барханами и сплошными минаретами, но растительности вдоль дороги хватало: и кусты, и пальмы. И постройки не были одними мечетями. Высоток я не видела, но всё же магазины, площади, гостиницы имелись. Всё в основном было белого цвета, слепящего на солнце. Благо, в машине был кондиционер, потому что на улице стояло полуденное пекло.

Мы ехали минут сорок, не больше. Въехали в раздвижные автоматические ворота, за которыми открылся настоящий оазис — в лучших традициях какого-нибудь восточного сераля. Набиль подал мне ладонь, помогая выбраться из салона. Заворожённая, я рассматривала голубой бассейн, двухэтажный особняк с выходящими во двор балкончиками, зелёный сад, сквозь который шла дорожка к дверям в дом.

— Красота… — выдохнула я. — Ты… живёшь тут один?

— Я тут почти не живу. Все дела в столице, а там — родительская квартира.

— Понимаю, личное жильё ждало, когда ты создаешь семью, — улыбнулась я. Набиль повёл меня вперёд. Из дома, кланяясь, вышел передвижными, неслышными шагами мужчина в белой рубахе в пол — что-то из национальной одежды, обутый в мягкие бабуши[1], которые и делали его шаги приглушёнными. Набиль указал ему на машину, говоря по-арабски. Тот послушно двинулся к ней и изъял из багажника мой чемодан, чтобы понести следом.

В воздухе плыл сладко-горький миндальный запах, источаемый какими-то деверьями. Россыпи цветов в клумбах пестрели всеми красками. Всюду между растениями были тщательно выстриженные газоны. Чувствовалась неустанная, рачительная забота невидимого садовника. Неужели… неужели я буду хозяйской всего этого? Не верится! Какие огромные деньги стоят за всем этим! Но мне они не нужны, конечно, я люблю Набиля, и была бы с ним, даже будь он тем самым садовником со скромной зарплатой.

Поднявшись на второй этаж, мы вошли в спальню. Тут тоже всюду работали кондиционеры, иначе и не выдержать палящего солнца, нагревающего и прогревающего любую поверхность. Я застыла на пороге перед большой кроватью под балдахином. Один его слой был из белого шифона, другой, тяжелее и плотнее, зелёно-синим, парчовым. Руки Набиля легли мне на плечи:

— Это наша спальня… — его губы скользнули по моему уху, и по позвоночнику пробежали мурашки. «Наша спальня». Я впервые вскоре разделю постель с мужчиной, познаю то, что, по современным меркам, давно пора было познать. Да разве же я была против? Но если не встречался надёжный, достойный человек? Зачем я должна была размениваться на худшее и меньшее? Вот, оказывается, всё-таки дождалась принца, ведь главное — верить! Не будь я девственницей, разве согласился бы он на мне жениться? Вряд ли. У них вроде как на этот счёт строго. — Пройди… подойди ближе.

Он подтянул меня к кровати, и я увидела на ней разложенный наряд, весь вышитый золотыми нитями, бисером и стеклярусами, сияющий, небесного цвета, отдающего морской бирюзой. Свадебное платье…

Примечание:

[1] Французское название национальной марокканской обуви в виде кожаных тапочек, марокканцы их называют так же бальгха

— Господи… — еле-еле выговорила я, наклоняясь и проводя пальцами по ткани. — Какое сказочное! Это… это моё свадебное платье?

— Да, примерь.

— Но жених не должен видеть невесту в нём до свадьбы! — обернулась я к Набилю.

— Почему?

— Примета такая.

— Да? Хорошо. Я позову портниху и буду за дверью, чтобы перевести. Она не говорит по-французски.

Он вышел, а я, поразглядывав платье ещё несколько мгновений, принялась снимать с себя свою одежду и пытаться надеть его. Оно показалось мне великоватым, но как раз подоспела женщина и, улыбаясь, видя мою растерянность на лице, указала на пояс на постели, который я не заметила.

— Да, с ним значительно лучше, — произнесла я, забывшись и, чтобы как-то объясниться, показала палец вверх. Однако в плечах всё равно немного висело. — Набиль, ты тут?! — крикнула я за дверь.

— Да, — отозвался он.

— Скажи ей, что в плечах надо ушить, а так — почти идеально.

— Хорошо, — они с ним стали переговариваться по-арабски. Потом женщина достала из кармана булавки и иголки, отмечая всё, что нужно убрать. Ткнула мне на подол, громко что-то спросив. Из-за двери прозвучал голос Набиля: — Она спрашивает, не слишком длинное? Убрать пару сантиметров?

— О, нет! Мне не мешает, наоборот, нравится, что прямо в пол, — я повертелась перед зеркалом во весь рост, стоявшим у стены. Давно не видела такой нерациональности: обычно зеркала встраивают в дверцы шкафов или вешают на стены, а тут стояло, как отдельный предмет мебели. Но пространства хватало, с таким размером комнат можно себе позволить.

Наряд был тяжёлым, добротным. Весомым, как и событие, которое должно произойти со мной в нём. Именно эту лазурную ткань снимет с меня Набиль, чтобы сделать своей…

Наконец, примерка была закончена. Женщина попросила жестами отдать ей наряд на ушивку. Я сняла его и, не успела ещё выдохнуть от всего, как она вышла, а Набиль, наоборот, вошёл.

— Подожди! — спешно хватая свою одежду, стоявшая в нижнем белье, стала прикрываться я. — Я ещё не оделась!

— И что же? — сладко улыбнувшись, он продолжал идти ко мне, обездвижив своим страстным взглядом. Прижав футболку к груди, я застыла. — Сегодня ночью я всё равно это всё увижу.

— Мне неловко… — смущенно пролепетала я.

— Так и должно быть, — поправив выбившийся локон мне за ухо, Набиль поцеловал меня в плечо, глубоким вздохом намекнув, что с трудом сдерживается. — Нет ничего более соблазнительного, чем невинная и скромная в своей неопытности девушка.

— А что насчёт мужчин?

— Они должны быть опытными.

— Может, всё-таки, выйдешь и дашь одеться?

— Не только выйду, но и уеду сейчас до вечера. Привезти тебе чего-нибудь? Какой-нибудь еды, напитки, что-то… необходимое?

— Себя, — дотянулась я до его губ своими. — Больше ничего не нужно.

— Хорошо. Я скажу Мустафе — это тот человек, что принёс твой чемодан, чтобы он позвал тебя на обед, когда тот будет готов. Постучал и сказал «гхада».

— Гхада? Это «обед» по-арабски?

— Да. Если он произнесёт какое-нибудь другое слово, — посмеялся Набиль, — то звони мне, вдруг пожар начался, и он призывает эвакуироваться?

— О, я пойму по громкости и панике, что что-то пошло не так.

— Тогда до вечера, хабибти, — поцеловал он меня. Я удержала его за руку:

— Набиль! А паспорт тебе дать?

— Зачем? — не понял он.

— Ну… свадьба же. Разве он не требуется для оформления?

— Никах — религиозная свадьба, светские документы здесь ни к чему, — объяснил он, — кади дал разрешение, этого достаточно.

— Кади?

— Судья.

— А он мог бы не дать?

— Если бы мы были близкими родственниками или ты бы была, скажем… идолопоклонницей. Тогда бы не дал.

— Что ж, в таком случае замечательно, что всё сошлось.

— Не забудь совершить омовение, — напомнил он, привлекая меня за обнажённую талию и, ещё раз, напоследок, глубоко и властно поцеловав, вышел. Набиль говорил мне о том, что, поскольку во время никаха читаются молитвы, мы должны быть чисты не только душой, но и телом. Перед каждой молитвой мусульмане должны — в идеале — совершать омовения, и данный обряд не был исключением. Я сто раз уточнила в интернете, не сделает ли это меня случайно принявшей ислам, но нет, это не имело к этому отношения, я действительно могла повторить за имамом брачные клятвы, оставаясь православной. И при этом становясь женой Набиля. Но неужели не требуется совсем никаких документов? Может, свидетельство о браке выдадут после?

Я постаралась расслабиться, оставшись одна. По особняку бродить не хотелось, вдруг нарвусь на кого-то из прислуги, и не буду знать, что и как сказать? А если они мне что-то скажут? Не люблю глупо себя чувствовать.

Мустафа позвал меня словом «гхада», не прошло и часа. Проводил на первый этаж в столовую европейского вида — со столом и стульями. Накрыто было на меня одну, и тянуть с трапезой я не стала — расправилась поскорее, чтобы не сидеть в тоске. Если мы с Набилем будем жить здесь в те дни, что я стану приезжать в Марокко, то невольно захочется завести детей — куда столько пространства на двух человек? Слуги ходят где-то по периметру незаметно и исчезают, не успеешь и моргнуть. И всё же, пока что детей заводить я не хотела, ведь не собиралась оставлять работу. У меня ещё столько планов! Защитить докторскую. Перестать быть девочкой на побегушках, которую профессора посылают везде, куда не хотят соваться сами. Разве госпожа Сафриви может быть рядовым гидом и преподавателем? Нет, я должна соответствовать супругу. Но, получается, фамилию я тоже не поменяю? Меня устраивает «Белова», но всё же… В России Беловы вызывали две ассоциации: с Сашей «Белым» из «Бригады», бандитом и хамом, и Сашкой Беловым из «Гардемарин», романтичным юношей, готовым на всё ради возлюбленной и родины. Я перестала представляться этой фамилией и заменила её на французскую кальку «Бланш» с тех пор, как иностранцы регулярно слышали английское «be lover», будто я предлагалась в любовницы, а не «surname» называла. Значит ли что-то по-арабски фамилия «Сафриви»? Надо будет спросить.