— Я больше не буду. Постараюсь, по крайней мере.

Улыбнувшись, он поцеловал меня.

Но когда мы легли спать, сон вновь не шёл ко мне. Что такого страшного было в моём вопросе о пароле? Я бы никогда так не отреагировала на интерес мужа.

Следующим вечером я заметила, что Набиль без телефона. То есть, тот у него был, когда он приехал — разговаривал с кем-то, а потом вдруг пропал, не лежал, как прежде, на тумбочке. Убрал специально или переложил куда-то без задней мысли? Спрашивать — провоцировать новый скандал. Мне не нравилось то, что происходило — развивающаяся во мне скованность. Вместо того, чтобы отношения, укрепляясь, становились доверительнее и раскованнее — как и должно было быть при нормальном раскладе, они у нас как-то регламентировались и дисциплинировались неписанными правилами, о чём не стоит говорить, как не стоит себя вести. Захотелось уехать поскорее из Марокко, потому что на Набиля явно влияли местные устои и традиции. Наверное, он нервничал из-за того, что отец может узнать о браке и устроить взбучку. Мог ли он из-за этого лишить его акций, денег, наследства? Не знаю, но, видимо, мужу было из-за чего переживать. С другой стороны, конечно, зря он превращал меня в ту, на ком отыгрываются за давление со стороны. Разве я виновата в том, что местное общество выдвигает какие-то иные требования?

Я вертелась, не засыпая, думая об этой закономерной цепочке: сначала отказаться назвать пароль, потом вообще убрать телефону куда-то. Почему? Из страха, что я вновь попытаюсь подобрать код? Выходит, это Набиль мне не доверяет, хотя требует доверять ему? Боже, ну почему я не могу не думать об этом! Хочу просто уснуть и расслабиться, плевав на такие мелочи, как телефон. Эти дурацкие гаджеты испортили людям жизнь, сделав зависимыми, зацикленными, компрометируемыми. Верила ли я, что Набиль порвал с Фатимой? Вроде бы да, ведь он и в правду каждую ночь был со мной. Но если пообещал, что Фатима больше не сунется, значит, общался с ней? Кто помещает ему видеться с нею днём? Она знает об этом доме, значит, бывала тут с ним. А то и жила здесь, ночевала. Спину будто иглами закололо — уж не лежу ли я на кровати, знавшей других женщин в объятиях Набиля? Неприятно до тошноты, до дрожи, что семейное гнездышко могло быть цитаделью разврата и тайных встреч!

Встав, я посмотрела на Набиля — не разбудила ли? Если что, скажу, что пошла попить воды. Но он крепко спал. Я взяла свой телефон и спустилась вниз. Мне надоело изводиться домыслами, и, наверное, стоило сразу воспользоваться подсунутым мне номером Фатимы.

Набрав цифры с бумажки, которую припрятала тогда, я поднесла телефон к уху. На том конце ответил женский голос. Что-то по-арабски.

— Это Фатима? — спросила я по-французски.

— Да, а кто это? — перешла она на него же.

— Это… жена Набиля. Вы оставили свой номер. — По ту сторону молчание. Я чувствовала себя ужасно глупо, и ещё глупее проявила вежливость: — Я вас не разбудила? Простите, уже поздно…

— Да, я уже ложилась… Зачем звонишь?

— Я… хотела узнать… действительно ли между вами с Набилем всё кончено?

— Кончено? Из-за тебя, наверное, да! Ему рассказали о том, что я приходила, и он разозлился…

— Он разговаривал после этого с вами?

— Приезжал, да. Высказал мне, что я потревожила тебя, такую принцессу! Поглядите!

Мне хотелось порадоваться, что муж так отстаивал мой покой, но то, что он был у другой — мне не нравилось.

— Я ничего о вас не знала до тех пор, пока вы не пришли, так что у вас нет повода на меня злиться…

— Я тоже о тебе ничего не знала и была счастлива, пока Набиль не улетел неделю назад и не вернулся, как оказалось, с тобой!

Неприятное заклокотало в груди:

— Неделю назад? Разве… вы расстались не около трёх месяцев назад?

— Трёх месяцев?! Он был у меня ещё в прошлое воскресенье!

Пальцы, державшие трубку, сжались. Губы задрожали. Зачем я только позвонила? Она хочет вызвать мою ревность, вбить между нами клин, чтобы мы расстались!

— Вы… врёте!

— Я? Спроси у него сама!

— Он сказал, что расстался с вами, — не знаю, почему я продолжала соблюдать приличия в обращении? — Он сказал, что три месяца уже не имеет ничего общего с вами…

— А со своей женой он тоже ничего не имеет? Так он тоже сказал?

В ушах уже грохотало и стучало сердце, вырывавшееся из груди, удары его отдавались эхом по телу.

— К-какой женой? О ком вы?

— Как? Ты и этого не знаешь?!

— Чего я не знаю?!

— Он давно женат! Его жена — Асма, дочь компаньона его отца. У них двое детей, мальчик и девочка.

— Нет, — затрясла я головой, хотя меня никто не мог видеть, — нет, этого не может быть! Он не женат, он бы сказал…

— Как и о том, что был со мной ещё недавно? — хмыкнула Фатима. У меня больше не нашлось слов. Я онемела, опершись рукой о стену, стараясь не упасть. — Когда мы с ним познакомились, он мне сказал, что у него с Асмой больше ничего нет! Что он хочет взять вторую жену. И я поверила ему. Что ею буду я. Но он всё откладывал, откладывал… И вот, оказывается, второй женой стала не я, а ты! Чем ты это заслужила? Как ты это сделала?!

— Вы… вы врёте! Нет у него никакой жены…

— Ну-ну!

По её тону, по её реакции я угадывала, что она любила Набиля как-то по-особенному, по-другому, не так, как я, а как могут, наверное, только мусульманские женщины, примиряясь с ложью и изменами, лишь бы достичь какой-то победы. Уж не хочет ли она отравить нам жизнь, чтобы я бросила Набиля, уехала, и тогда бы он достался ей? Фатима, судя по всему, в состоянии простить моё наличие, то, что у него со мной сейчас, лишь бы в итоге он остался с нею.

— У вас есть доказательства? Фотографии? Вы можете прислать мне что-то?

— Чтобы ты показала ему? И он возненавидел бы меня ещё сильнее?

— Я не буду ему ничего показывать! Обещаю!

Теперь помолчала Фатима. Ей потребовалось некоторое время, чтобы появилось колебание.

— Я подумаю.

— Прошу вас! Я ничего не покажу Набилю. Мне нужно просто увидеть собственными глазами, что у него есть семья и… другая.

— Я не могу решить сейчас… если он подумает, что это я опять лезла, он меня не простит… — Господи, она продолжала надеяться, что он её простит? Не она его за обман, если всё было так, как она сказала, а он её? Так, может, она в самом деле лжёт? — Сейчас уже поздно, я пойду спать. А завтра решу.

— Фатима!..

Но она положила. Опустив руку с телефоном, я закрыла глаза. И как после этого вообще можно будет уснуть? Но что ещё было делать? Я осторожно вернулась на второй этаж, прокралась в спальню, где Набиль продолжал мирно спать. Легла на свою половину и, повернувшись к нему спиной, сомкнула глаза. Хоть бы Фатима оказалась ревнивой выдумщицей, обиженной на то, что её бросили!

Я настолько изнутри была растеряна, подавлена и выбита из колеи, что не могла вести себя естественно, а потому пришлось притворяться излишне весёлой, провожая мужа на работу. Но Набиль, кажется, не заметил, что за моей улыбкой прячется паническая истерика. Мой взгляд, должно быть, выглядел загнано. Я смотрела на него в поисках ответа на вопрос, есть ли у него другая? Может ли он оказаться лжецом и аферистом?

Я никогда не понимала откуда существуют предубеждения к приезжим, из серии тех, которые испытывал Саша со своим «черножопые». Мне всегда казалась, что это дурацкая ксенофобия, я не удосуживалась вникнуть в масштаб трагедии, как они вели себя, что делали, как могли поступить… Но не все же такие? Почему Набилю обязательно попадать в категорию лжецов и обманщиков?

До его возвращения оставалось около часа, когда я не выдержала и написала сообщение Фатиме, интересуясь, надумала ли она? В конце я подписала: «Пожалуйста, если у вас что-то есть, дайте мне знать! Иначе не беспокойте нас никогда больше!». Тишина, стоявшая в комнате, казалась благословенной. Если она не ответит, значит, что у неё ничего нет, и я могу верить Набилю. Я должна ему верить, разве не его я люблю? Почему в приоритете у меня должны быть слова чужой женщины, явно заинтересованной в том, чтобы отобрать у меня мужа?