— Разве у Франции нет ресурсов?

— Не все, и не всех достаточно. Мы поставляли им около десяти процентов от общего количества используемой нефти. Потом они решили попробовать обойтись без нас, подкачивали из Северной Африки. Стали покупать в Индии. Нашу же нефть, правда, но обработанную на НПЗ индийских, и на четверть дороже из-за дальности доставки. Дебилы? Дебилы.

— Как много у тебя вокруг дебилов…

— А не так, что ли? Девяносто девять процентов на земле дебилы и есть, было б больше умных людей — жили б получше, не? Тебе так не кажется?

— Не всё всегда зависит от людей, есть обстоятельства…

— Чаще всего и с ними можно побороться. Никто не хочет просто.

— Кем ты работаешь? — спросила я без особого интереса, скорее чтобы прояснить.

— Да я и не работаю особо… так, катаюсь, подписи ставлю.

— Если ставишь подписи, то должность у тебя какая-то есть?

— Есть. Исполнительного директора.

— Звучит солидно.

Саша отмахнулся:

— Суета одна и болтовня. Иногда вот попойками с партнёрами ещё перемежается.

— Так ты вчера с утра похмелялся?

— Вроде того. Куда пойдём? Обедать будем?

— Можно слегка перекусить, где-нибудь… в ближайшем ресторане, — чтобы далеко не уходить, повертела я головой. Нашла глазами кафешку и указала в её сторону: — Идём туда.

— Как скажешь.

Мы вошли в миленькое заведение, где подавались ланчи — комплексные обеды. Присели. Я снова перевела меню, а потом наш заказ официантке.

— Красиво у тебя получается, — улыбаясь, смотрел на меня Саша. До неловкости в упор и неотрывно.

— Что?

— По-французски говорить. Хотя раньше мне эти картавые не нравились.

— Перестань уже, то лягушатники, то картавые. Нельзя так.

— На правду не обижаются. Они же едят лягушек? Едят!

— А если тебя начнут называть… ну… водочником?

— А ты хочешь сказать, что за время жизни во Франции тебя не дразнили медведем, матрёшкой и балалайкой?

— Нет, — упрямо отвела я лицо.

— Да ладно?! Быть такого не может.

— Не дразнили, — я могла бы остановиться на этом, не указав причину, но посчитала необходимым быть честной: — Никто особо и не знает, откуда я.

— То есть тебя принимают за француженку? Как и я принял?

— Да.

— А почему ты не говоришь, откуда ты?

— Зачем?

— Ну как… это же нормально, по-моему, сообщать, откуда ты приехала.

— Когда к слову приходится — говорю.

— Я не понял, ты стыдишься что ли быть русской?

— Я?! Ничего подобного!

— А хули… прости! Прости. А с чего тогда прикидываешься француженкой?

— Я не прикидываюсь! Люди сами меня за неё принимают, а я не поправляю, пусть думают, что хотят.

— Нет, тебе самой нравится, что тебя принимают за француженку.

— Ну… может быть. Немного.

— Вот! Я же говорил.

— Что ты говорил?

— Не любишь ты родину.

— С чего это? Очень даже люблю.

— Так почему же ты здесь?

— Всё! Если не сменим тему — я уйду.

Да что ж я всё условия ставлю? Надо взять и уйти, а не торговаться. Почему меня научили быть такой вежливой и стараться не обижать людей? Нам принесли наши заказы.

— А ты мне дашь свой номер телефона? — спросил Саша. Я подняла на него взгляд.

— Зачем?

— Созваниваться. Улечу, но будем на связи.

— Зачем?

— Ну… увидимся ещё как-нибудь.

— Саша… Я не могу сказать, что ты… ну… неприятен мне или что-то такое. Просто… между нами ничего не будет. Понимаешь? Мы совершенно разные. Совершенно. То, что мы родились в одной стране — нас не сближает. Ты заплевал всё, что я люблю, всё французское. И надеешься, что я захочу повторить свидание?

— А если я перестану это делать? Я могу и похвалить. «Три мушкетёра», вот — отличное произведение!

— Ты разведённый, у тебя есть ребёнок. Я не уверена, что хочу всего этого.

— Да ну и что ж теперь, раз я был в браке? Всё? В утильсырьё меня? Не имею права на второй шанс?

— Имеешь, конечно! Но не со мной. Для меня это всё… слишком.

— Я старый для тебя, да? Я ж из чувства такта у тебя возраст не спрашиваю…

— Да нет, возраст здесь не столь важен. И мне двадцать семь, если интересно.

— Выглядишь моложе значительно.

— Да, мне говорили.

— То есть, у меня ноль шансов, да?

Я посмотрела на него, резко загрустившего. Но почему я должна делать уступки и скидки, если это не вписывается в моё представление о правильной жизни, которую я желаю? Мне не нужен алиментщик, не нужен выпивоха, не нужен грубиян вот такой, не способный с уважением относиться к чужой культуре. Я стремлюсь к утончённости и возвышенности, а для него возвышенность — это рыбачить, прибухивать и материться.

— Извини, — тихо произнесла я.

Он кивнул как бы сам себе. Подтянул меню:

— А напитки у них тут какие подают? Вино хотя бы есть?

— Ты собираешься выпить?

— А чего бы нет? — голос его звучал подавлено и чуточку зло.

— Ты всегда пьёшь, когда огорчаешься?

— А чего ради отказываться хоть от какого-то удовольствия?

К счастью, в этом заведении спиртное не подавалось, и я, ехидно улыбнувшись, пожала плечами:

— Здесь только безалкогольные напитки.

— Вот, блин!

— Это неправильно, что ты запиваешь любые неудачи.

— Я и удачи запиваю тоже, баланс соблюдён.

— Но это ещё один ответ, почему между нами ничему не бывать.

— Я бы, может, бросил ради хорошей девушки…

— Вряд ли. Это всегда только обещания. Бросить надо ради самого себя, чтобы какая-нибудь хорошая девушка на тебя обратила внимание.

Мы запили обед кофе. Разговор скатился в унылый обмен притянутыми фразами. Александр явно испытывал разочарование и не мог придумать выхода из ситуации в свою пользу. В конце концов я предложила проводить меня, и это стало облегчением для нас обоих. Попрощавшись с Сашей, поблагодарив его за цветы и обед, я пожала ему руку и пошла обратно в квартиру. Неуместное знакомство, завязанное из-за растрёпанных чувств, было завершено.

— Да?

— Я подъехал, — произнёс Набиль, — спускайся.

— Иду!

Окрылённая, я сунула телефон в сумочку, спрыснула себя духами. Задержалась у зеркала, поправляя локоны. Скользнула ступнями в босоножки и открыла дверь, вздрогнув от неожиданности. Набиль стоял за ней. Подавив счастливый визг, я прильнула к нему, подхватившему меня и одновременно горячо целующему. Держа одной рукой мою талию, в другой он удерживал букет алых роз. Мы разомкнулись минуты через две, когда губы насладились воссоединением.

— Как ты прошёл в подъезд?

— Бабушка какая-то выходила, я и промелькнул.

— Ты… я… я так рада тебя видеть!

Мы не отодвигались друг от друга, соприкасаясь лбами, изучая глаза и губы, словно планировали вновь и вновь набрасываться со страстью на стоявшего рядом.

— Держи, — вручил он мне второй букет. Второй за день и второй от него.

— Спасибо. Сейчас поставлю в вазу, подожди здесь.

Не надо, чтобы он проходил и видел цветы от другого. Когда я вернулась, Набиль рассматривал скромную обстановку моей тесной прихожей.

— Куда поедем?

— Куда захочешь, — он притянул меня к себе и обнял, — не мог вновь дождаться встречи…

— Не похоже, иначе бы нашёл время позвонить.

Набиль молча посмотрел мне в глаза. Провёл ладонью по щеке. Соблазнительно улыбнулся.

— Я был… зол. И обижен.

— На что? — не собираясь выглядеть виноватой, я вздёрнула подбородок: — На то, что мы не переспали? А не мне ли обижаться на то, что ты подумал, что я так быстро и просто тебе отдамся?

— Нет, конечно, я не думал о том, что ты доступна, Элен, дело не в этом! Или ты считаешь, что мною движет колониальная месть марокканца по отношению к француженке?

Я неестественно посмеялась. Самое бы время сказать, что я и не француженка вовсе, но как-то не вышло. Набиль продолжил:

— Меня задело, что ты подняла вопрос веры, Элен. Не думаешь же ты, что я променяю ислам на христианство?