— Ясно, — выдохнул утомлённо Саша с таким видом, как будто его поимели. Я положила ему половину яичницы. Он щедро её посолил. — А из-за чего поругались?

— Ты в домашние психологи записался?

— Просто интересно.

— Не твоё дело.

— Ладно, — отломив хлеба, он замер с вилкой, — и что, серьёзно у вас всё?

— Вполне.

— Давно встречаетесь?

— Не очень.

— И чего вы, девчонки, только находите в этих черно… — он сделал паузу. Посмотрел на меня. Исправился: — Иностранцах.

— Тебе по пунктам? Они не пьют, не матерятся, не хамят, ведут себя… не так, как ты. И многие-многие тебе подобные.

— Врут они больше, что не делают всего этого. Прикидываются, чтобы произвести впечатление, а на самом деле и бухают не меньше, и по бабам шастают без разбора.

— Откуда тебе знать?

— У меня друзей и бывших сослуживцев таких хватает. Вон, товарищ, с которым я в Лувре был. Он татарин. Мусульманин. Так и меня перепьёт, и выругаться может не хуже моего.

— Все люди разные. Набиль не такой.

Саша продолжительно посмотрел на меня. Жалость, упрёк, подначивание? Что было в этом взгляде? Всего понемногу, но ощущать это было неприятно.

— Приятного аппетита, — сказала я.

— Взаимно. Смотри, Лен, как бы он тебя не обманул…

Я стукнула вилкой по столу.

— А ты жену не обманывал? Примерный семьянин был?

— Ну… первые годы не обманывал, конечно… а потом… как-то всё… ну… бывало, левачил.

— Вот и нечего обо всех по себе судить!

— Да я просто переживаю за тебя, хорошая девчонка, а вот обидит какой мудак, поматросит и бросит.

— Можно я сама со всем этим разберусь? К тому же, бросить может любой, вне зависимости от национальности, вероисповедания, сексуальной ориентации. Ты, что ли, серьёзные намерения имеешь?

— Я отличаю, где курортный романчик на пару дней, а где отношения хочется построить. Вот с тобой бы я попробовал серьёзные отношения завести. Может, женился бы даже.

— Саша! — приструнила я его.

— М? — не понимая, что не так сказал, стал жевать он яичницу с хлебом. Я выпалила:

— Ты слишком прямолинейный! Нельзя таким быть, говорить всё, что думаешь.

И вдруг меня осенило. Ведь это именно то замечание, которое так часто делали мне. А я ещё удивлялась, почему людям не нравится честность и откровенность? Это вот так, оказывается выглядит? Вульгарно, грубо и навязчиво? Нашёлся человек, превзошедший меня в распахнутости души.

— Разве это плохо?

— Нет, но… надо знать меру. Не всё всегда уместно озвучивать.

— Пожалуй. Но как по мне, лучше сразу всё выяснить и обговорить, чем потом сюрпризы.

— Но девушкам такое не нравится, понимаешь? Если ты хочешь завести отношения, хотя бы постарайся не ударить в грязь лицом!

— Каким образом? Вешая ей лапшу на уши? Притворяясь кем-то? Чтоб она потом разочаровалась и обвинила меня в неискренности?

— Но иначе ведь вообще вряд ли что-то завяжется.

— Значит, никто не полюбит меня таким, какой я есть, — развёл Саша руками, — да, я выпиваю. Но я неплохой человек, Лен. Не злой совсем.

Это я видела. И, что странно, проблемы его исходили от этой беззлобности. Он вполне добродушно и дружелюбно мог обидеть каким-то своим мнением, которое считал нормальным, не понимая, что для кого-то оно оскорбительно.

— И я очень постоянный. Если мне понравилась ты, я о тебе буду долго думать, не в состоянии переключиться на других.

— Ну, оно не к спеху, пообщаешься с другими, познакомишься — оно и само забудется.

— Почему же ты не веришь, что если мы с тобой пообщаемся подольше, то ты во мне что-то разглядишь? Что я могу тебе понравиться.

— Потому что я… тоже слишком постоянная. Я люблю Набиля, и не могу переключиться на другого.

Саша замолчал. Я налила нам чай, и возникла такая же натянутая обстановка, что вчера в кафе, когда я объяснила Александру, что он не мой человек.

— Повезло этому Набилю, — произнёс Саша.

— И мне с ним тоже.

— Ладно, — не допивая чая, мужчина поднялся, — не буду больше занимать время. Ещё раз извини за всё.

— Всё в порядке. То есть… ну, я не буду держать зла.

— Спасибо, — он отправился на выход, и я пошла проводить. Найдя свои ботинки, которые я с него стащила ночью, Саша обулся. — Ну, прощайте, барышня.

— До свидания, — улыбнулась я и, посомневавшись, дотянулась поцеловать его в щёку, — не пей больше, хорошо? Пожалуйста.

— Я постараюсь, — в ответ улыбнулся и он. Потом достал из кармана бумажник, раскрыл его и вынул оттуда визитку. Положил на тумбочку у выхода. — Если… надумаешь, когда-нибудь… Ну, всякое бывает. Вдруг освободишься? Звони.

Кивнув — как бы откланиваясь — Саша вышел. Я закрыла за ним дверь, ощущая, как легко стало в теле, будто с плеч гора свалилась.

Вчера после обеда я подумала, что мы простились навсегда, но этого не произошло. Теперь, на всякий случай, я не стала мысленно прощаться насовсем. Но, по крайней мере, хотелось верить, что на продолжительный срок я избавлена от этого ходячего недоразумения. Рука механически взяла визитку. «Кашин Александр Дмитриевич. СибРосНефть. Исполнительный директор». И красивый ровный номер, который не трудно было бы запомнить даже на память.

Покачав головой, я потянулась к мобильному, чтобы договориться с Набилем о встрече.

Воскресенье пролетело в волшебной идиллии, заставившей забыть о всех предшествовавших неприятностях. На следующее утро Набиль улетал вновь в Марокко, и мы попрощались заранее, так как из-за работы я не могла проводить его. В этот раз он озвучил, что будет отсутствовать недели две, а, может, опять три, но в любом случае мы будем созваниваться и списываться.

Казалось, я должна была научиться ждать после произошедшего, но не тут-то было. Наладившиеся отношения, выдержавшие проверку первой размолвкой, затянули и вызвали ещё более сильную привычку. Я хотела быть с Набилем всё больше и всё чаще. Но проверка временем — тоже полезное дело. Когда Набиль вновь вернулся спустя три недели (раньше никак не смог выбраться), я сказала ему об этом. Мы поднялись к нему в номер после прогулки и, целуясь, оказались на кровати. Одетые, конечно. Я прервала горячие объятья, чувствуя, как увлекаются руки Набиля, и положила голову ему на плечо. Я доверяла, поэтому не считала, что рискую чем-то, оказываясь с ним наедине, мне просто и самой хотелось с ним быть ближе и дольше.

— Знаешь, почему мне так сильно нравится в музеях?

— Почему же? — улыбнулся он.

— Там всё существует давным-давно, и просуществует ещё столько же, а то и больше. По сравнению с человеческой жизнью — почти вечно, — ладонь Набиля скользнула по моей ноге к бедру, прикрытому юбкой. Чтобы она не забралась под неё, я остановила её и переложила на талию. — Я бы хотела, чтобы и чувства проходили проверку временем.

Его брови приподнялись:

— Тоже пару веков? — он засмеялся. — Люди столько не живут.

— Я понимаю! Речь не о веках, но… хотя бы каком-то периоде, за который проходит первая страсть.

— А если страсть не проходит? — он привлёк меня к себе и губами впился в шею. Я сомкнула веки от приятного чувства. Думала упереться в его плечи, но вместо этого обняла их. В такие моменты у меня слабели ноги и кружилась голова. Красиво оформленная барбером щетина покалывала слегка кожу.

— Это замечательно, но… но нужно убедиться, что есть что-то помимо неё. Более глубокое.

Набиль посмотрел на меня.

— Музейные экспонаты, которые ты так любишь, создавались мастерами как раз в страстных порывах — во вдохновении. Художники довольно страстные натуры, они без эмоций не работают.

— Да, но… — я попыталась отодвинуться. Набиль поймал меня за руку:

— Если упускать эти моменты, когда мы действительно горим чувствами, то чем тогда жить, Элен? Ждать, когда всё пройдёт, чтобы поступить рационально? Не верю, что ты настолько не романтична…

Да, иногда мне казалось, что Набиль романтик даже больше, чем я.