— Нет-нет, я не буду всё равно, — щеки невольно покраснели. И от предвкушения предстоящего, и от только что пережитого. — А как «муж» будет по-арабски?

— Сайид, — бросил Малик и засмеялся. Набиль хохотнул и, покачав головой, ответил:

— Завж.

— Почему вы засмеялись? Что такое «сайид»?

— Малик предложил тебе называть меня «повелитель».

— А что? — пожал плечами тот. — У нас нередко так обращаются к главам семьи. И жёны в том числе.

— Не пугайте меня, во Франции Набиль вёл себя по-европейски, не станет же он меня тут переучивать и закабалять?

Мы с ним встретились глазами. Он красиво повёл бровью, отпив вино:

— А ты будешь против?

— Ну… смотря на сколько далеко это зайдёт, — игриво парировала я.

— Я не тиран.

— О, да! — хмыкнул Малик. — Ты? Нет…

— Ну, хорошо, иногда я бываю чрезмерно требователен.

Мне вспомнилось, как задёргались его желваки тогда в гостинице, после чего он уехал без звонков и сообщений. И как попытался он насилу расстегнуть на мне блузку. Но я же смогла с этим справиться? Набиль пылкий, как и положено его горячей южной крови, но не настолько самодур, чтобы не считаться с другими людьми.

Есть особенно не хотелось и, посидев где-то полчаса за столом, мы простились с Маликом. Ответственный момент подступал всё ближе. Я осталась одна с Набилем. Если не считать слуг, конечно, но они тоже словно растворились.

— Идём? — теперь взял мою ладонь в свою он и, не сопротивляющуюся, а, напротив, готовую идти за ним хоть на край света, повёл меня на второй этаж. В нашу спальню.

Я ахнула, переступив порог. Вот уж где свечей горело достаточно! Они обрамляли по полу брачное ложе, обсыпанное лепестками роз. От них исходил жар, но он ничего не портил. Сотня маленьких огоньков олицетворяла пламя страсти, разгоревшееся в наших сердцах.

— Когда… это всё успели сделать?!

— Я распорядился всё устроить, пока мы были внизу, — Набиль подошёл ко мне и развернул на себя. Я положила руки ему на грудь. Стояла бы так вечно. — Не боишься?

— Чего? Тебя? — улыбнулась я.

— И того, что должно случиться.

— Немного страшно… Но я готова.

— Аллах велит быть нежным и осторожным с девственными жёнами, — снял он с меня головной убор, очень интересный, марокканский, а за ним стянул платок, покрывавший волосы, — я постараюсь укротить своё нетерпение.

— То есть… Коран даже интимную жизнь регламентирует? — подивилась я. Набиль призадумался и, будто бы не вспомнив больше ничего, хохотнул:

— Не в нюансах.

Он скинул с плеч свою джеллабу, упавшую к нашим ногам. Потянул из моих волос шпильки, удерживавшие их в пучке, чтобы не выбились наружу. Золотое руно прядей рассыпалось по бирюзовой ткани. При свечах цвета выглядели ещё ярче и насыщеннее. Мы слились в поцелуе. Набиль обнял меня крепкой хваткой, блуждая ладонями по спине, шее, талии, волосам. Я не решалась сама трогать его, и, будто поняв это, он взял мою руку и прижал сквозь галабею к своей мужской плоти. Поняв, что под рубашкой больше ничего нет, я ощутила требовательную твёрдость члена, дрогнувшего под моим касанием. Возбуждённый мужской орган порождал во мне какую-то первобытную робость, ужас перед неизведанным. Но отсутствие нижнего белья будоражило. Тонкая прослойка между моей ладонью и его детородным органом не избавляла от впечатления запретности.

— Чувствуешь, как я хочу тебя? — прошептал Набиль. — Я так долго ждал этого…

Муж стал раздевать меня, начав с развязывания пояса. Платье было сложным, но он умело с ним справился. У меня, в отличие от него, под свадебной одеждой было нижнее бельё. Набиль отступил на шаг, чтобы полюбоваться мною.

— Повернись, — попросил он, сопроводив просьбу жестом пальца. Смущаясь, я помешкала, но поддалась. Белое кружево на мне не сильно просвечивало, даря мне некоторое подобие прикрытия. — Ты… настоящая жемчужина, Элен, — вновь подступился он ко мне и подхватил на руки. Я ахнула. — Никто больше не должен владеть таким сокровищем!

Опустив меня на край кровати, он присел передо мной и, взяв ступню, пошёл от неё к колену поцелуями, сопровождаемыми поглаживанием пальцами. Электрические импульсы шли от них до самого нутра, и внизу живота скрутило. Губы Набиля были ласковыми, но уверенными в своих действиях. Поднявшись ими до самого бедра, он взялся за другую мою ногу. Опрокинул меня на лопатки и, приподнявшись, перешёл поцелуями на живот, над самой резинкой трусиков. Это всё было приятно настолько, что я и представить себе не могла! Сильные пальцы гладили кожу и плутали вокруг да около, пока, наконец, не поднырнули под кружевную ткань. Сорвавшийся с моих уст стон подстегнул Набиля, палец пробрался глубже. Я приподнялась, останавливая его руку, но не смея сказать, что не так. Ведь было удивительно, восхитительно, потрясающе приятно, несмотря на стеснение и мою неопытность, не позволяющую по щелчку расслабиться и забыться.

— Тебя смущает это? — спросил он. Я кивнула. Дотянувшись до моих губ, Набиль уложил меня назад, продолжив своё исследование пальцами, пока они не упёрлись в девственную преграду. Я посмотрела на его лицо нашедшего клад разбойника. Оно засветилось предвкушением.

— Что?

— Нет, ничего, — улыбнулся он. Потянул через голову галабею, и я на миг отвернулась, стыдясь, но потом подумала, какого чёрта? Это мой муж! Взгляд мой сразу же любопытно вернулся к его мужскому достоинству. Что уж скрывать? Я видела члены по телевизору и в интернете, и имела о них представление. Член Набиля не был маленьким, но, к счастью, не был слишком большим. Он был удивительно ровным, смуглым и, само собой, обрезанным. — Можешь коснуться его, — сказал Набиль. — Мне будет приятно.

Мне хотелось сделать ему приятное, и я сомкнула свои пальцы на упругой, целеустремлённой плоти. Однако глаза уже изучали всего остального Набиля, подтянутого, с красивыми рельефными плечами и грудью, мускулистыми в меру руками, плоским животом, на котором прорисовались напряжённые кубики. У него была потрясающая фигура дублёра голливудских актёров, которые снимаются в постельных сценах. Такое мужское тело трудно было не хотеть, трудно было не наслаждаться каждой минутой рядом с ним. Под ним.

Набиль опять спустился ниже и стянул с меня бельё. Я задрожала от избытка эмоций. Его взгляд устремился прямо туда. А затем я ощутила влажность языка и вскрикнула. Словно огонь зажегся между затрясшихся ног. Язык выводил круги, ласкал, облизывал и дразнил мою женственность, набухшую от прилива крови. Он втянул её губами, и я повернула лицо, чтобы закусить подушку. Хотелось кричать. Это было невероятно! Никогда я не испытывала ничего подобного. Даже приблизительно. Что могло идти в сравнение с этим чувством? Ничего.

— Набиль! Набиль!

Давление его языка усилилось. Я чуть не закричала: «Не останавливайся!» — но не решилась показать, какая во мне вспыхнула похоть. И он, оторвавшись, лёг на меня, не придавливая, а держа себя на весу руками. Мы вновь стали целоваться, бесконечно долго, неистово, жадно, и вместе с этим я позволила развести свои ноги, приняла вторгнувшегося мужчину и, напрягшись от возникающей боли, прокричала в очередной поцелуй. Мои губы разошлись в сладострастном крике. Каждую, и верхнюю, и нижнюю, Набиль поцеловал отдельно, ласково и властно одновременно, то завладевая моим языком между ними, то отпуская его. Во мне тесно двигался член: непривычно, порочно, требовательно. Насаженная на него, я чувствовала, как становлюсь безвольной и таю в этом беспредельном удовольствии. Он проникал в меня, бился во мне, беспощадно заполонял моё нутро, заявляя о том, кто здесь хозяин. Я стонала при каждом его движении: жаждущая, околдованная этой страстью, парящая от наслаждения. И я видела наслаждение в глазах Набиля, заводящегося всё сильнее, ускоряющегося, впивающегося губами в мою грудь.

Теперь, только теперь, лишившись девственности, я окончательно осознала, что стала чьей-то женой.

Эта ночь была восхитительной. Когда Набиль ухаживал за мной в Париже, я думала, что более счастливой уже физически не смогу быть. Но оказалось, что помимо счастья есть ещё удовольствия, непередаваемые словами наслаждения, и мой избранник подарил мне их сполна, так что, когда я проснулась утром, у меня болели ноги, не сводившиеся несколько часов подряд. Набиль был ненасытен, дорвавшись до моего тела, и, хотя я была польщена и зажигалась от его желания, мне, всё же, в таких количествах занятия любовью казались излишними.