Да, но полюбила и любила я другого Набиля, того, который не был женат и не врал. Это тому я могла бы простить многое, а не этому, вылезшему из-под маски неизвестно кому! Так что же, выходит, мы не умеем прощать людям ничего, потому что те, какими мы их знаем, не должны нас обижать, а те, что обижают и разочаровывают — уже другие. Не родные и не близкие, им и не требуется прощать что-либо. Не разрушает образ любимого человека только случайность; если он наступил на ногу или толкнул не намеренно, конечно же, прощаешь, ведь он не хотел. А когда вот такая продуманная ложь с притворством — это совсем другое.

Не менее больно было осознавать собственную глупость. Враньё другого человека — это одно, это как бы что-то внешнее, от чего можно уклониться и уйти, а вот от внутренней дурости куда убежишь? Тем более что именно она и не даёт избегать внешних ловушек. Господи, как я могла вляпаться во всё это?! И как мне было разлюбить Набиля, несмотря на то что половина моей души его уже ненавидела? Мне было с ним так хорошо, как никогда не было, и потерять эти счастливые моменты — страшно. Да, но смогут ли они вновь быть такими же счастливыми, как прежде? Нет.

Проснуться было тяжело. Словно и не спавшая, я сразу включилась в то, на чём уснула: обман Набиля, крушение всех идеалов, крушение всего моего мирка, который я так долго берегла и выстраивала. Хотелось заснуть обратно, чтобы вот эта реальность оказалась кошмаром, а где-то в другом измерении меня ждала прежняя безмятежность, продолжение сладких медовых недель. Но нет, этого не случится уже. Надо вставать и жить как-то дальше, но как? Никому больше не веря, ничего больше не хотя? Мне даже Париж видеть не хотелось, потому что именно там я познакомилась с Набилем, и толпы приезжих, тоже марокканцев или алжирцев или тунисцев постоянно будут напоминать о нём. Ехать на родину нечего и думать. Я не смогу смотреть в глаза маме. Что я ей скажу? «Знаешь, меня развели, как лохушку. Я хотела православное венчание, но почему-то согласилась на непонятный обряд, позволивший меня потрахать мужчине, у которого есть законная жена». Господи, как это всё чудовищно звучит! Но ещё чудовищнее выглядит и ощущается.

Протянув руку к телефону, чтобы посмотреть время, я поплутала ею по тумбочке, но ничего не нащупала. Подняла голову и посмотрела. Пусто. Опустила взгляд на пол — не упал ли? Нет, ничего. Разве я убирала куда-то телефон? Выдвинула ящик, но там тоже не было искомого. Обернулась — Набиль тоже уже покинул кровать. Где же мой телефон?! Гадать не приходилось, кто его взял. Но зачем? Сглотнув, я вдруг ощутила, что меня охватывает страх.

Бегом спустившись на первый этаж, я застала Набиля завтракающим в столовой.

— Зачем ты взял мой телефон?

Он медленно оторвался от тарелки, как будто ничего сверхъестественного не происходило, как будто не чувствовал, что я на взводе. Но он это прекрасно знал! Вместо того, чтобы поторопиться с ответом, он оглядел меня с головы до ног, стоявшую в том нижнем белье, в каком выпрыгнула из кровати:

— В доме ходят слуги, оденься.

— Я задала вопрос!

— А что такого? У тебя разве есть от меня какие-то секреты? Ты же хвалилась тем, что можешь мне его дать.

— Могу! И дала бы, если бы ты попросил! Но ты его взял без спроса!

— Просто не хочу, чтобы ты наделала глупостей, пока меня не будет.

— Я думала, что мы поговорим сейчас и расставим все точки над i!

— В том-то и дело, что у меня сейчас на это времени нет, — он посмотрел на свои миллионные часы на запястье, — мне нужно в офис.

— Набиль! — недовольно предостерегла его я.

— Я вернусь, и мы поговорим.

— Да не о чем говорить! И верни мой телефон!

— Верну, когда ты успокоишься.

— Ты что, силой помешаешь мне уехать? Думаешь, отсутствие мобильного меня остановит?

— Я хочу думать, что ты образумишься. Я с тобой не хочу разводиться.

— Но я хочу! То есть, и разводиться не нужно… Мы не женаты! Я не дура, Набиль, я это понимаю, и просто хочу расстаться!

— Вот как? — он встал из-за стола, уже одетый, собранный. Видимо, встал как минимум на час раньше. И просто пошёл на выход.

Я преградила ему путь:

— Отвези меня в аэропорт!

— И не подумаю.

— По какому праву?!

— Твоего мужа!

— А я тебя таковым не считаю!

— Выходит, ты отдалась первому встречному, пару раз подарившему тебе цветы и подарки? — его красивые брови опустились над красивыми глазами, но красота эта была пугающей. Угрожающей.

— Я… я…

— Обычная шлюха? Или всё-таки моя жена?

— Как ты… как ты смеешь! Как ты можешь?!

Я попыталась ударить его по лицу, но он перехватил руку. Взял меня за плечи и пришпандорил к стенке. Тихо ахнув, я замерла. Сильные пальцы надавили на кожу, остановившись на грани, чтобы не сделать больно.

— Я полюбил тебя, Элен, и сделал всё возможное, чтобы быть с тобой! Если бы не твоё неуместное любопытство — и эта сующаяся куда не надо Фатима — мы продолжали бы жить счастливо, в нашем маленьком раю. Ты не видишь, что не изменилось ничего? Да, ты узнала, что я официально женат. И что? Я перестал любить тебя? Нет! Я бросил тебя? Нет! Я продолжаю хотеть тебя, и пока я тебя хочу — я не отпущу тебя!

— А когда наиграешься и расхочешь, бросишь, как Фатиму? — мы испепеляли друг друга глазами. От его тесного присутствия, пугающей силы возникло напряжение в теле, граничащее с возбуждением. Это было странное чувство, когда хочется закрыть глаза, отдаться, чтобы стена между нами рухнула, и вместе с тем стойкое отвращение и ощущение неприкосновенности говорят: «Не подпускай его к себе!». — А если… если я тебя разлюбила?

— Я найду средство, как вновь заставить полюбить!

— Заставить? — повторила едко я.

— Разве женщины не предпочитают, когда принимают решения за них? Когда принуждают? — Набиль ухмыльнулся и, чёрт возьми, его ухмылка, пропитанная ядом соблазна, по-прежнему была обворожительной и покоряющей. — Аллах в своей мудрости недаром не дал женщинам возможность получать развод без разрешения и согласия мужа! Вы всё делаете сгоряча и не умеете думать.

— Ах, теперь мы ещё и думать не умеем?

— Всё, мне некогда, — отпустил меня Набиль и пошёл дальше.

— Стой! Подожди! Верни же мне телефон!

— Куда ты собралась звонить?

— Мне скоро выходить на работу!

— С этим я разберусь. Тебя не потеряют, не волнуйся, — мы были уже во дворе, и он садился в машину, дверцу которой открыл перед ним водитель, отвернувшийся от меня под грозным взором хозяина. Смотреть на чужую женщину в таком виде здесь определённо «харам».

— Что?! Не смей! Не смей! Слышишь?! — дверца закрылась, и за тонированным стеклом ничего не было видно. Я помнила, как нашёл он мой номер, явно подкупив отдел кадров. Как тряслись перед ним в Сотбис. Если Сафриви сделает звонок моему руководству, они сделают вид, что ничего не происходит. Меня не будет на работе, но и увольнять меня не будут.

Машина выехала с территории особняка, и я посмотрела на увеличившуюся со вчерашнего дня охрану. Теперь четверо крепких мужчин стояло у ворот и калитки, и не возникало сомнений насчёт того, кого они не должны упустить. Ещё один сидел в небольшой постройке, прилегающей к стене: нам находились телевизоры, показывающие обзоры камер наблюдения по периметру. У меня нет никаких шансов сбежать отсюда. Да и куда бежать? Я смутно помню дорогу в Рабат. Даже доберись я до аэропорта — у меня нет денег на билет! Я ведь рассчитывала, что всем теперь будет заниматься Набиль… Вот он и занялся.

Стараясь не впадать в панику, я принялась продумывать план действий, но в голову ничего не шло. К тому же, я стояла на распутье, перед моральным выбором: окончательно отрубить всё или попытаться склеить? Окончательно отрубить мешало моё предубеждение, что это был мой первый мужчина, а я всегда мечтала об одном-единственном. Опять же, а если опасение Набиля подтвердится, и я окажусь беременной? С отцом ребёнка уж точно не порвёшь. Склеить всё я тоже не могла, потому что не могла простить лжи и, возможно, измены. Если даже с женой он давно не спал, то не верить Фатиме я уже не могла, а она сказала, что он был с ней недавно, когда мы с ним уже встречались и планировали свадьбу!