— Ты мне не веришь? Тебе недостаточно было того, что я сказал раз? — Набиль залпом допил апельсиновый сок и встал из-за стола. — Невероятно! В какой момент тебе понадобилось всё портить этими непонятными вопросами?

— Прости, Набиль, я не знаю, что меня дёрнуло спросить…

— Я поеду в Рабат, а Малик сам приедет за тобой.

— Набиль… Набиль! — но он, разозлившийся, не остановился и вышел. Я слишком быстро забывала о том, каким он бывает нетерпеливым и обидчивым, потому что, когда он таким не был, муж был идеальным, самым лучшим, и не хотелось даже думать о его отлёте тогда из Парижа, о его горячности и гневе, которыми он наказывает, как тяжёлыми моральными ударами. Наказывает? Да, для меня это похоже на наказание, потому что я не в состоянии легко отпускать ссоры, я не очень умею мириться и приходить к компромиссам. Во Франции я тоже вставала в позу и, в конце концов, Набиль сдавался первым, возвращался, звонил, извинился. Здесь почему-то это всегда делаю я. Из-за того, что я на чужой земле? В таком случае, возможно, нам стоит вернуться во Францию и жить там.

Я попросила Малика отвезти меня в музей, не дождавшись, когда это сделает супруг, и мы бродили по залам, часть из которых была отведена под своеобразное африканское искусство.

— Ты художница, да? — спросил Малик.

— Пыталась ею быть, но не очень вышло. Я искусствовед.

— А… чем занимается искусствовед?

— Изучает картины, — на лице собеседника возникло изумление, как будто он посчитал, что я его разыгрываю, — что?

— А что в них изучать? — хохотнул он, не понимая.

— Много чего! Задумку автора, отображение эпохи, косвенное и прямое влияние на зрителя, концепцию, историю создания.

— Никогда не думал о картинах с такого ракурса.

— Об этом обычные люди и не должны думать, — улыбнулась я, — для этого есть мы — искусствоведы.

— Интересное занятие.

— В Марокко женщины работают?

— Если хотят или есть необходимость — да, конечно.

— А ваша сестра?

— Алия? — Ура, сходится. Её так и зовут, значит, Набиль не лгал. — Она до замужества принимала участие в жизни фирмы, — ещё одно подтверждение об искренности, — но теперь редко приезжает в офис. Занимается детьми или какими-нибудь личными проектами.

— У неё много детей?

— Двое. Мальчик и девочка.

Ну вот, всё сошлось. Лена, Лена, как не стыдно было искать в словах мужа ложь? Конечно, ты задела его этим, а сама бы не заделась, если бы он перестал доверять тебе? Вся моя настороженность идёт как будто бы от предубеждений, от стереотипного восприятия мусульман, которых часто считают обманщиками и бабниками. Но зачем всех грести под одну гребёнку? Набиль не стал отпираться, что с Фатимой у него что-то было, честно сказал об их исчерпавших себя отношениях. Меня задело, наверное, его мнение о втором браке, который он считает нормальным, вот я и ищу, к чему придраться, чтобы доказать ему его неправоту. Я боюсь, что он посмеет жениться ещё на какой-нибудь девушке.

— Малик, а… у вас второй раз жениться можно вообще без проблем?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну… в Европе и России печать в паспорте ставится только одна, второй брак официально не провернёшь, а как с этим здесь?

— Здесь точно так же. Марокко пытается быть светским государством, и по документам брак один.

Так они всё-таки задействуются при свадьбе? Тогда почему Набиль не взял мой паспорт?

— Но многожёнство ещё есть? Как же тогда оформляется второй брак?

Малик растерянно почесал затылок, опустил взгляд к ногам:

— Я не интересовался этим вопросом. К чему он мне, когда у меня и первой жены нет? Но никах не требует печати в паспорте или свидетельства о браке, а именно им оформляют второй, третий и четвёртый браки.

— То есть, законной женой является всё-таки только одна?

— Смотря что брать за закон. Для многих законы шариата важнее светских. А по ним все четыре равны между собой, ведь вторую жену и нельзя завести, если не дашь ей всего того же самого и в тех же количествах, что и первой. Обязательно нужно дать отдельный дом, если не можешь — жениться нельзя.

— И первую жену тогда вообще не спрашивают?

— Как же? Без её разрешения тоже нельзя, она должна дать согласие, она должна знать.

Я выдохнула. Стало быть, второй раз Набиль жениться без моего благословения не сможет? Что ж, ислам всё-таки не так несправедлив, как мне показалось в начале.

Я не стала усугублять и возвращаться к выяснению отношений. И хотя Набиль вернулся вечером ещё натянуто-напряжённый, я сделала вид, что ссоры не было, заговорила о стороннем, и всё быстро наладилось. Лучше всего нас примиряли занятия любовью, которым мы готовы были предаваться часами.

Приняв после всего душ, я вернулась в спальню. Муж писал что-то в телефоне, но, отвлекаясь от него на меня, отложил его на тумбочку. Забравшись на постель, я привалилась к Набилю, положив голову на плечо.

— А какой у тебя пароль на телефоне?

Он удивлённо опустил ко мне лицо:

— Зачем тебе?

— Это секрет?

— Нет, но какой смысл? Там же всё на арабском, ты ничего не поймёшь.

— Да я и не собираюсь ничего читать, просто интересно, что тебе особенно запомнилось. Обычно же свой день рождения ставят, а раз у тебя не он…

— Ты что, — резко нахмурились его брови, — уже пыталась подобрать пароль?

Я опомнилась. Зачем только сказала? Но я не думала, что из-за такой ерунды можно сердиться!

— Не пыталась. Когда сестра тебе писала, я хотела приблизить её фотографию, но телефон был заблокирован, вот я и попробовала ввести цифры…

— Я не понимаю, — отодвинулся он от меня, вынудив выпрямиться и смотреть на него, — чего ты ищешь? Приблизить фотографию сестры? Для чего?

— Любопытно, похожи вы или нет, как одеваются у вас женщины…

— Чего ты добиваешься, Элен?

— Я? — с губ какой-то нервный смешок сорвался. — Я ничего не добиваюсь, я не понимаю, что в этом такого? Вот, у меня нет никаких секретов, — я дотянулась до своего телефона на тумбочке со своей стороны, протянула его Набилю, — у меня даже не стоит пароль, и всё на французском. Бери, смотри.

— Мне это не нужно, потому что я доверяю тебе! — он встал с кровати и, выставив руки в бока, отвернулся, явив мне спину. — Что с тобой такое происходит? Каждый день ты находишь, как всё испортить!

— Что испортить? Я не понимаю! Что я такого сказала или сделала, я полюбопытствовала…

— Кого ты обманываешь? — он зыркнул на меня через плечо. — В Париже ты была такой лёгкой, такой чудесной, такой любящей! А став женой решила, что должна всё и всюду контролировать? Что дальше? На цепь меня посадишь и не выпустишь из дома?

Хмыкнув, он собрался покинуть спальню, но я, соскользнув с простыни, догнала его и обняла, не дав уйти.

— Набиль! Пожалуйста, перестань сбегать, когда мы разговариваем…

— Я не сбегаю, а ухожу от глупостей, которые мне не нравятся. Что я должен делать, оставаясь? Объяснять тебе, насколько глупо ты себя ведёшь?

— Да почему я веду себя глупо?!

— Вот! О чём и речь. Ты даже не понимаешь.

— Ну, знаешь ли, ты в Париже тоже был куда вежливее и нежнее, — насупилась я, пытаясь, как было раньше, встать в позу, чтобы заставить его уступать.

— Так и задумайся, почему я делаюсь грубым! Как тебя ещё заставить понять, что твои приступы подозрительности неуместны? Что взбрело тебе в голову? Я же весь твой! Днём на работе, ночью — с тобой, моей женой. Чего ты ищешь? Опять Фатиму?

— Нет… — опустила я взгляд. Может, он прав? Неосознанная ревность вырывается наружу. К тому же, в Париже у меня была работа, было на что отвлекаться, а здесь я целыми днями ничего не делаю, в отличие от Набиля, вот и забиваю себе голову всякой ерундой. — Извини. Я… не хотела тебя задеть.

— Забудем об этом, ладно? Только пообещай, что прекратишь эти попытки, перестанешь следить за мной, как за преступником! Это ужасно раздражает, хабибти, правда. Чем я заслужил такое унижение?