Ты правда любил быть один или это просто стало привычно?

Я не могла ответить на этот вопрос. Я познала все грешные плоды одиночества: ни о ком не заботиться, никому не писать, не загоняться засчёт чужих слов, разговаривать со стенами, постепенно сходить с ума... и действительно порой я видела не то, что должна была увидеть. Порой в тёмных углах мерещится всякое... странное. И именно этим я оправдывала то, почему так держалась за Анну и Арни. Нет, они не настоящие друзья, они не те, кто стал бы спасать меня из глубокой ямы тьмы. Но я старалась проводить с ними как можно больше времени лишь потому, что только так можно скрасить одиночество. И, пожалуй, не пасть окончательно в безумие.

С другой стороны, мне действительно было одиноко. «Простуда души» — когда-то ею заразил дорогой мне человек. С ним я познала все краски жизни и любви, но после — постоянное отягощение в рёбрах, ведь осознание того, что никогда ничего больше не будет прежним, отравляло кровь. Не познакомься я с этим человеком, ни за что бы не узнала, что такое одиночество. Оно вроде бы и было во мне, а с другой стороны столько таблеток от неё я выпила, столько всего перепробовала — секс, наркотики, музыка, новые знакомства... Пришлось остановиться лишь тогда, когда мы переехали в Равенхилл.

А этот город, по-видимому, решил свести меня с ещё одним человеком. Инграм Касс. Тот, словно резко изменив своё настроение, подсел к Арни и дружно с ним поздоровался. Резко пронзило током: я вспомнила, что как только появилась в школе, в седьмом классе, никто из ребят не собирался принять меня в друзья, в компанию или хотя бы просто в любителя поиграть в шахматы. Да, через пару лет я завоевала популярность, особенно в старших классах, но поначалу я испытывала полное отчуждение от всех, полное... одиночество. Все знакомы друг с другом, у всех личные шутки и истории, а я... лишняя. Однако я дала себе время адаптироваться, привыкнуть, принять столь большое общество после приюта. А потом поразила всех своими костюмами и своей фигурой. И быстро получила и любовь, и уважение.

А Инграм... так легко справился с первой встречей.

— Ну что же, сегодня мы поговорим о культах в древней Греции... — начал занятие мистер Фиделибус, повернувшись к доске лицом и начав что-то активно на неё писать.

— Обычный тип какой-то, — сказал напротив меня сидящий Лиам, темнокожий футболист.

Отчасти я была с ним согласна. Инграм не казался со стороны странным или подозрительным: белые, со слабым оттенком серебристого, волнистые волосы, убранные назад; тёмные круги под чёрными глазами; ровные брови, тонкая полоска потрескавшихся губ, обычная одежда в виде тёмно-серой толстовки и чёрных джинс. Он выглядел бы вполне красивым и даже привлекательным, если бы не столь страшные шрамы. Они бледными трещинами расчерчивали его лоб, щёки, нос — всё лицо с резкими чертами. Это резко отталкивало, вгоняло в ступор. Вот Лиам — типичный парень, и каждый день мы привыкли видеть одинаковые обычные лица, как у него. Но порой встречались такие люди, которые отличались от всех. Альбинизм, ожоги, нечто другое — оно встречалось так редко, и не всегда являлось красивым. Однако Инграма не волновала собственная внешность: он держался непринуждённо, беззастенчиво, не боясь насмешек или пальцев.

Пока все подгонялись под одинаковые рамки красоты, Инграм чувствовал себя свободным. Самим собой.

И в этом мы были похожи. Конечно, ещё рано такое говорить, но отчего-то я чувствовала в нём внутреннюю независимость от всех. Это улавливалось в его движениях, взгляде и даже в единственной фразе, которую он сказал. Парень привлёк меня не странной внешностью, хотя это тоже играло свою роль, а нетипичностью. Почему не рад видеть? Откуда у него шрамы? Что за характер? Краем глаза я следила за новичком, что-то автоматически записывая в тетрадь, пока преподаватель вещал новую тему. Инграм неспешно писал чёрными чернилами — коряво, редко, больше блуждая взглядом по стенам с таким лицом, словно слышал эту лекцию уже множество раз. Ему явно было скучно и совершенно неинтересно поближе узнавать кого-либо из нас, из группы.

Я же не могла обойтись без анализа. Как только поступила в институт, сразу же обо всех всё узнала: кто мог стать потенциальным врагом или конкурентом, с кем можно подружиться или даже переспать, а кого иметь как человека на побегушках. Но самое главное — оценить свою группу. Чтобы никто не был лучше меня, чтобы все прислушивались к моему мнению и чтобы иметь рычаги давления. Почти никакого труда не составило узнать, что у Гленис, нашей святой отличницы, был богатый, но тупой парень, который встречался с ней чисто из-за того, что мог с неё списать. А Гленис, как одноклеточное существо, всем рассказала, что встречалась с самым богатым парнем института. Любовь липовая, история избитая — и никто не знал правду, кроме меня. Лиам попал в футбол лишь потому, что его мать, изменяя мужу, спала с тренером. Банальный спектакль — и лишь я знала истинные роли. И так с каждым из нашей группы и со многими студентами Донована. Все на цепи — а я жена Аида, ласкающая многоголового цербера. Никто не смел мне перечить, иначе секрет станет вчеобщим достоянием и поводом для насмешек.

Но меня напрягало, что ничего подобного я не знала ни об Анне, ни об Арни. То ли они действительно невинные друзья, то ли использовали меня в каких-то целях. Не хотелось думать о втором варианте, зато интересно было знать: скрывал ли что-то Инграм?

— Люди отобраны, — внезапно заговорил Арни, наклонившись к своему соседу, в то время, как преподаватель во всю рассказывала новую тему по истории. — Можно начинать сегодня в полночь.

Он говорил шёпотом, поэтому мне пришлось прислушаться — если он и хранил тайны, то сейчас шанс что-то узнать.

— Всё в том же клубе? — Инграм вдруг уставился на преподавателя, будто бы не хотел, чтобы их заметили за разговором.

Я удивилась, что они были знакомы. И, судя по всему, давно.

— Да, — Арни кивнул, из-за чего волнистые волосы упали ему на лоб. — Пришлось потрудиться с мантиями, чтобы никто ни в чём не заподозрил. Заказал у разных швеёв, вчера всё привезли.

— А гроб?

Я чуть не уставилась на Инграма от изумления, но сохранила усердное выражение лица, продолжая что-то якобы писать в тетрадь.

— К вечеру доставят.

— Нужно провести всё тихо, — Инграм говорил жёстко, точно на что-то был зол. — Особенно сегодня, когда мы только соберёмся новым, проверенным и, главное, преданным Рэбэнусу составом. Из-за прошлых дураков нас теперь считают совсем опасными.

Мне ничего не стоило сложить два плюс два: они говорили о секте. И, возможно, были даже самыми главными из неё.

Вот так поворот.

— Тьфу на их, — почти в полный голос усмехнулся его сосед. — Чем же мы опасны? Мы куда выше всего стоим.

— Обряды проверил? — Арни кивнул на вопрос Инграма. — Заклятия? Кровь?

— Мы воззовём к мёртвым, к Рэбэнусу, — как безумец зашипел Арни. — А получится ли — увидим лишь через несколько собраний.

Инграм на несколько секунд тяжело задумался: чёткий профиль, убранные белые волосы, почти незаметная горбинка на носу, глубокие тени под глазами — как нетипичная скульптура Лисиппа¹, живущая слишком долго, чтобы наслаждаться течением времени.