Но я не могла жить иначе.

Я слишком хорошо знала, каково это — любить то, что тебя разрушало.

Громкий звонок тут же закончил размышления. На ближайшем столе я нашла не только свою одежду, но и телефон. Звонила Мэри. Брать трубку не стала: пошла куда подальше эта сумасшедшая женщина, ведь наверняка бы сейчас выкатила бы мне огромную истерику и позвала бы домой для пущих разборок. Или чтобы в очередной раз запереть.

Поставив телефон на беззвучный, я бросила его на кровать и туда же свою одежду: вряд ли сегодня пойду в институт, тем более в ципао, которое от вчерашних приключений всё измялось и запахло неприятным. На пол упало письмо — и пульс тут же участился.

Кладбище. Пустой гроб. Ворон. Послание. И множество алых взглядов, обращённых на меня.

Не без напряжения я подняла конверт и прочла содержимое.

«Найди меня — иначе быть тебе мёртвой».

Класс, угроза на высшем уровне.

Спасибо, конечно, а сама бы не догадалась, что нужно сделать. И что ты хочешь убить меня, Рэб.

Да, почерк был его, как и рисунок на обратной стороне пожелтевшей бумажки: пять точек, соединённых неравными отрезками, которые образовывали непонятную геометрическую фигуру.

Здорово, вот загадок мне ещё не хватало для полного счастья.

Пребывая в раздражённом состоянии, я натянула на себя первую попашуюся футболку, по длине дошедшую по мне до колен, тёплые носки и вышла из комнаты. Утренний свет заливал в длинные окна, зелёные стены создавали атмосферу приближающейся весны, а тающий снег напоминал, что самые сильные морозы наконец-то прошли и вскоре станет теплее. Кухню я видела на первом этаже, поэтому туда и направилась: очень хотелось есть, особенно после всего произошедшего. Стоило лишь надеяться, что впереди окажется не так много препятствий, чтобы найти Рэбэнуса. И зачем мне его искать? И почему именно я должна это делать? Почему не Инграм или кто-либо другой из свиты? Не прояви я сама инициативу к Рэбэнусу, тот не стал бы тогда до меня так докапываться — в этом я была уверена. Однако он всё же что-то нашёл во мне и хотел чего-то добиться — то ли верной гибели, то ли грандиозного успеха.

Кухня встретила салатовыми и бурыми оттенками: современные шкафы несуразно смотрелись на фоне покосившихся деревянных стульев, вместо одной ножки старого стола стояла стопка книг, тогда как на магнитном держателе в порядке возрастания блестели идеально заточенные ножи. Помещение само по себе выглядело вполне опрятным, пахло отчистными химикатами, но я не могла отделаться от ощущения неправильности конструкции. Словно тут было всё не так и в то же время в порядке.

Странно.

Хозяина особняка не наблюдалось, зато за столом сидел его друг, читал книгу и, что удивительно, не курил в сотый раз за одно только утро, а пил чай с молоком. Он поднял голову и посмотрел на меня.

— Что ты так таращишься? — увидев, как у него приподнялись брови, вместо приветствия спросила я.

— Ты бы видела, что у тебя творится на голове.

Волосы торчали во все стороны — это правда. Попыталась пригладить руками, но непослушные локоны из-за влажности сильно закудрявились, так что быстро уладить проблему не удалось.

— Ну и где мне, по-твоему, в вашем мужицком доме найти расчёску?

— Тумбочка, — лениво ответил Инграм и вновь уткнулся в книгу.

Найдя не с первого раза нужную вещь, я как можно бережнее стала расчесывать волосы. Хорошо было бы их помыть, но после предыдущего раза в ванную комнату заходить совершенно не хотелось. Как-нибудь обойдусь, я и без того неимоверно красивая.

Молчание затянулось: отчего-то так и подмывало разговорить Инграма, но тему письма и вчерашних приключений на кладбище поднимать явно не стоило. Куда меньше я желала видеть его в ярости.

— Наконец-то погода говняная кончилась, — достаточно налюбовашись в окно, пока приводила свои волосы в порядок, я начала шариться по ближайшим полочкам.

— Серьезно? — сухо усмехнулся парень. — Ты хочешь поговорить об этом с самого утра?

— Ты молчишь в тряпочку, а мне надо узнать, куда ты запрятал банку с кофе, который мне так сейчас необходим, — я кинула в собеседника разъярённый взгляд. — Ну и? Где кофе, придурок?

Тот фыркнул и демонстративно перелистнул страницу книги.

— Верхний шкафчик.

— Спасибо, — в том же тоне передразнила я.

Ни о какой кофе-машины речи быть не могло, поэтому пришлось заваривать самым обычным способом: пару ложек зёрен, кипяток и молоко на последнем издыхании. М-да, вечно у мужчин не было ничего поесть. Правда, в следующую секунду я заметила на плите в сковороде еду: яичница-болтунья, две обжаренные сосиски, шампиньоны и хлеб с подтаявшим сливочным маслом.

Типичные англичане.

— Это ты Арни приготовил?

— Он уже поел, так что это тебе, — не отрываясь от книги, бросил Инграм.

Удивлённо моргнув, я недоверчиво уставилась на него.

— Мне? И даже не отрава?

А в груди сердце чаще забилось от надежды — неужели... это такое проявление заботы по отношению ко мне? Не всё обречено?

— Хотел бы отравить, сделал бы это ещё в клубе.

— Из тебя милосердие так и прёт, — откинув волосы на спину, я взяла большую белую тарелку, аккуратно положила содержимое сковороды и плюхнулась ну стул.

— Возьми шоколад, съешь, — Инграм протянул мне открытую упаковку «Dairy Milk». — Вдруг станешь добрее.

— Мне одна только твоя физиономия уже портит настроение, — скривила я личико и откусила ещё тёплую сосиску. — А на вкус не так уж и плохо.

— Человеческое мясо всегда удивительно вкусно выходит, — с непроницаемым лицом ответил сосед.

— От Арни это было бы привычнее слышать, — не растерялась я, хотя на мгновение поверила ему.

— От него и не такого наберёшься.

— Ага, учитывая, что у вас на двоих одна клетка мозга.

— Да уж, фраза банальная, но в твоём случае — целое достижение. Не останавливайся, развивайся.

— Тебе это не надоело? — яичница оказалась на вкус просто шикарной, но и она не подняла мне настроение. — Каждый раз одно и то же. Вместо нормального разговора мы просто унижаем друг друга, пока это не доходит до очередных поцелуев.

— Не вижу в этом ничего плохого, — Инграм закурил и протянул мне сигарету. — Меня всё полностью устраивает.

— Меня тоже всё устраивает, — насупилась я, поджигая кончик бумаги.

— Тогда какое же «но»?

Комната успела наполниться дымом, когда слова всё же решили сорваться с губ:

— Я ничего о тебе не знаю, как и ты обо мне, но невидимые силы притяжения связывают нас, и я не понимаю, из-за чего. Это не любовь и не страсть — мы не созданы для неё, но из нас двоих ты — болезнь, а я твоя жертва. Ты проникаешь внутрь, отравляешь, убиваешь. Вот только от болезни можно найти лекарство, а от тебя — нет.

— Думаешь, я знаю, что такое человеческая душа? Я не ведаю чувств. Поэтому подчиняю себе чужие. Твои, — Инграм прожигал меня немигающим гиблым взглядом.

— Не бывает людей без чувств, и я уверена, что ты — не исключение, Касс. Я чувствую, знаю, что под этой изуродованной личиной глубоко внутри такая же изуродованная болью душа — первые сигареты, мальчишескиц смех и дикое, почти безумное желание жить.

— До того дикое, что теперь я жажду лишь смерти, — горько усмехнулся он.

— Почему?

— Ты права, я помню это — тогдашних друзей, иную беззаботную жизнь, непролитую кровь... Но я ничего по этому поводу не испытываю.

— Даже ничего по отношению ко мне?

Он глянул на меня с пугающей пустотой в чёрных глазах.

— К тебе тем более.

Уловки — не более. Я понимала, чего он добивался, и решила ему это предоставить чуть ли не на блюдечке: оставив сигарету тлеть в пепельнице, я поднялась и самой соблазнительной походкой предстала перед ним, точно львица. Богиня. Его взгляд оценивал: длинные стройные ноги, хорошо видимую грудь, несмотря на большую футболку, и руки, что потянулись к его лицу и взялись за подборок.

— Неужели? — от наклона чёрные волосы коснулись его плеча. — Позволь мне быть рядом, — шаг вперёд. — Позволь хоть иногда касаться тебя, — погладила по кудрявым волосам, упавшим на лоб. — Смотреть, слушать. Любить, — я нагнулась ещё ниже, так, что наши губы теперь были всего в паре дюймах друг от друга. — Позволь мне, о белый ворон, и я покажу тебе, каково это — сжечь весь мир для кого-то. Для тебя.