Взгляд зацепился за книги. Никогда не видела, чтобы Тинг читала их, а вот мангу и комиксы — пожалуйста. Значило ли это, что среди них она хотела что-то спрятать? Коричневые, зелёные, яркие, золотистые — всякие разные, но одна из них слишком потрёпанная, точно её кто-то часто открывал или ронял. Я взяла её в руки: лёгкая, невзрачная, со стёртым названием. Открыла — и улыбнулась во все зубы, обожая себя за свою гениальность.
Вот так надо работать, бездельники.
Внутри из страниц был вырезан глубокий прямоугольник, специально для хранения сложенной в нём вполне новой бумажки. Кинула книгу на подушки, сама села на кровать и раскрыла листок.
И ахнула.
Кровавый отпечаток сердца.
Словно к поверхности бумаги вместо ладони приложили настоящее сердце. Но это невозможно! Либо это очень хороший художественный рисунок кровью, либо это не орган убитой, либо... из Тинг вынули сердце. А как она жила после? Ведь когда я вчера увидела её труп, то не заметила никаких ножевых ранений в районе сердца: лишь в живот и в голову.
Да ну, чушь какая-то.
Хотя меня напрягало ещё кое-что, а именно — текст на этом листке. Тот же самый почерк, что и на записке, которую я получила вчера. А значит, Тинг тоже имела проблемы с этим неизвестным — тем, кто стоял за всем творящемся. Разобрать сквозь кровь было трудно, но я всё же уловила суть, о чём написано: без каких-либо условий какая-то клятва вместе со сделкой, где за свою душу можно получить всё что угодно. А внизу — подпись и инициалы «Р.Б.»
Сердце пропустило удар.
Рэбэнус Донован? Действительно всё ещё жив?
Ну уж нет, это уже слишком! Сначала говорящие о нём мои одногруппники, затем странные слухи от Хилари, потом помешанные на нём сектанты, а теперь ещё и это! Не мог человек жить больше ста пятидесяти лет, а сейчас заключать с кем-то контракты. Это точно какой-то мошенник, розыгрыш или ещё что-нибудь в таком же духе. Никакой магии, мистики, опасности и всего остального. Да, Тинг убили, но от этого не стоило впадать в панику. Ужасная потеря, даже для меня, интересная загадка, но чтобы всерьёз верить, что мёртвый злодей оказывается ещё жив... это уже бред.
По крайней мере, пока не найду доказательства, в это не поверю.
Уже собираясь положить книгу обратно на полку, я заметила в ней ещё кое-что: кусочек газеты с новостью о том, как семь лет назад сбили какую-то девочку. Почти размывшаяся фотография была оторвана от остального текста, так что тут сохранилось лишь совсем чуть-чуть слов, чтобы понять, о чём шла речь и зачем это Тинг. Но я решила забрать всё, прежде чем уйти, осторожно закрыв за собой дверь.
Улица встретила алым светом фонарей, мерцанием вычищенного льда, утренней тишиной города, ещё не окунувшегося в людские страсти, проблемы и грязь. Белые крупинки снега оседали на моих волнистых волосах, доходящие до лопаток, таяли, сливаясь со тьмой цвета, мокрыми каплями стекали по смугловатой коже до воротника красочного пальто. Синие, коварные, совсем недавно испещренные искрами лукавства глаза потускнели и превратились в две безжизненные стекляшки. В голове — бессмысленный гул, состоящий из столкнувшихся мыслей, суматошной беготни чувств и пролитой крови вопросов. Увиденное до сих пор упорно наворачивало круги по разуму и сбивало с толку. Прямо в бездну.
Равенхилл — могила древности, криков, тайн, ужасов. Здесь гноились раны, здесь падалью обживались люди.
Равенхилл — алый закат солнца, уходящего от разрухи, нелепых новых построек и скучающих жителей.
Равенхилл — город с численностью всего сто тысяч человек, но с такой большой историей...
Когда я переехала в этот город, чуть больше полгода назад, то не собиралась ничего тут искать, разгадывать или влезать в чужие дела с болезненными ощущениями прошлого за каждым углом. Но чтобы не выглядеть совсем приезжей дурочкой среди остальных, я почитала немного истории о Равенхилле и об институте. Узнала лишь, что Рэбэнус Донован был очень влиятельным человеком, который помог большому количеству людей, пока не зарезал несколько семей и не поджёг на тот момент ещё совсем маленький город. С тех пор его считали погибшим, а все слухи о магии и мирах — лишь выдумкой. Подробностей пожара и судьбы Равенхилла до него почти не было, зато куда больше было рассказано о событиях после: о перестройке города, новой жизни, открытии школ и одного единственного института, расположившего в замке Рэбэнуса. Сменились поколения, забыли о страшных происшествиях, начали принимать иностранных студентов и развиваться в сфере культуры, искусства и истории. Казалось бы, всё изменилось, но... отчего-то до сих пор улавливался запах тёмных времён.
Что-то ещё узнавать у других я тогда не собиралась, считая полученную информацию вполне достаточной и достоверной. Но, видимо, это может оказаться не так...
А знал ли кто-нибудь в Равенхилле правду? Сохранились ли коренные жители, помнящие историю, слышащие её от уст родителей? Ведь на первый взгляд мне казалось, что никто, как и я, не вникался в прошлое города и его злодея. Хотя не стоило отменять того факта, что все могли что-то скрывать...
А я была в этом уверена.
— Bonjour, madam!
Отвлекать меня от мыслей — любимое занятие Вильгельма. Всегда во всём манерен, но в бессовестном вторжении в личное пространство другого человека был его шарм. Словно по себе знал, каково это — наворачивать бесчисленные круги в мыслях, крутиться, как волчок, и не иметь возможности выбраться из собственной западни. Вильгельм постоянно привлекал к себе внимание, хотя, казалось бы, с его красотой бога это не имело смысла. Но всё же постоянно так делал. Почему? Игра в спасителя людей от самих себя? Герой, что постоянно протягивал руку помощи? Или просто искал выгоду?
С другой стороны, для злого человека Вильгельм был слишком красив: чёрный фрак, рубинового цвета рубашка, серебристые цепи на тёмно-винных брюках, уложенные рыже-каштановые волосы, септум в длинном носу и собранный взгляд серых глаз. Его брови вечно находились под таким углом, что делали его лицо суровым, даже злобным — это ещё одна общая черта между ним и Анной. Порой я часто ловила себя на мысли, что сравнивала их: поступки, характер, черты внешности, одежду. Если Анна любила носить всё чёрное и серое, то Вильгельм предпочитал алый цвет и стиль XIX века. В чём-то элементы их нарядов совпадали: наручные часы, браслеты или прокол носа, но в основном — яркий контраст. И как они жили бок о бок каждый день?
С другой стороны, их взаимоотношения мне не совсем ясны, как и их характеры. Словно... им слишком много надо контролировать, следить за каждым словом и деталью. За каждой тайной.
— И вам привет, семейка Готье, — я моргнула, отгоняя от себя мысли.
— Садись, — Анна махнула мундштуком в сторону противоположной двери машины.
Перед тем, как сесть, я оглянулась: ветхие деревья, угрюмо идущие на работу люди, чёрная масса из пальто, грязного снега и мокрых стен домов — даже привычный алый цвет города с трудом пробивался в этот пасмурный унылый день. От общежития я прошла даже меньше половины пути до института, поэтому рада была сесть в тёплую машину. Не раз Готье меня подвозили, поэтому обстановка была привычной: чистые ухоженные сиденья, полная пепельница перед рулём, несколько новых пачек Marlboro рядом с ней, запах табака и талой воды — их машина была для меня любимее, чем дом, где я жила с приёмными родителями.
Жаль, что никого из этих людей я не могла назвать родными.
— Хочешь кофе? — Вильгельм с соседнего сиденья взял напиток и протянул его мне.
Я приняла из его рук дымящийся стакан и внезапно осознала, что ничего не ела ещё со вчерашнего вечера, понятия не имела, сколько сейчас времени, и с собой ничего не взяла: ни еды, ни тетрадей, ни денег, ничего, лишь небольшую сумочку, где лежал телефон, пропуск и найденная книга Тинг. Задней мыслей я и не хотела идти в институт, но ноги сами на автомате повели меня туда. Дом хоть и по пути, но заходить бессмысленно — стоило ожидать ссор, наказаний и новых запретов. А чем-то всё-таки надо было заняться.
