Дэн пулей подбежал ко мне и протянул руку, приглашая на танец. Найк, будь он неладен, старательно пел, с чувством и надрывом. Мы дурачились с Даней, смеялись и неуклюже танцевали. Признаться, у меня никогда прежде не было так легко на душе. Я была практически счастлива, как маленький ребенок. На отшибе города, в третьесортном заведении, в чужой рубашке, босиком. Я даже выпила какой-то странно пахнущий коктейль, который приготовил для меня Найк. Впрочем, он оказался вкусным.

Не жалуясь, не хныча, хотя очень устала, танцевала из последних сил то с Сашей-гитаристом, то с барабанщиком-Иваном, то с Дэном. А перед уходом даже напросилась на танец с Найком. Он смутился почему-то, но согласно кивнул и повел меня на середину танцпола.

— Спасибо тебе большое, за то, что ты делаешь для меня, — я улыбнулась слегка захмелевшей улыбкой.

— О, не благодари, подожди завтра, — хитро сощурился. — Утро вряд ли покажется тебе добрым.

— Можно я тебя обниму? — тихо зашептала.

Длинные вороные волосы коснулись щеки. Я обняла его в ответ и положила голову на плечо. Так хорошо, спокойно и уютно, как дома. А Найк тихо прошептал на ухо:

— Прочти еще раз мне стихотворение, которое ты написала.

Прикусила нижнюю губу, едва не замурлыкав от удовольствия, и зашептала на ухо:

Утро хочу начать с улыбки,

Ощущая теплых губ касанье.

Твои объятья будут колыбелью,

И рухнет пропасть между нами.

Я буду нежной, если ты захочешь,

Я буду слабой, если ты позволишь.

Я спрячу когти, встречу тебя лаской,

Расстанусь со своей притворной маской.

Его губы так близко, и дыхание щекочет шею. Тело ватное, не слушается. Я боюсь шевельнуться, чтоб не спугнуть его. Он должен первым сделать этот шаг. Только он.

— Народ, пора домой, я с ног валюсь, — Дэн вклинился между нами и повис, обнимая меня и брата за плечи.

Он аккуратно протиснулся между нами, тем самым отдаляя Найка от меня, и демонстративно зевнул. Что ж, нет у меня брата, и хорошо. Некому обламывать.

— Пойдем, — Найк согласно кивнул.

Мы шли домой втроем: я, Даня и Найк. Я зябко куталась в курточку последнего и держала одной рукой капюшон. Придется разориться на шапку, если я собираюсь и дальше гулять по улице ножками. Никогда их не носила, но все когда-то приходится делать впервые.

Ребята обсуждали предстоящее прослушивание музыкальных групп. Дэн просил дополнительные репетиции, а Найк утверждал, что они и так весь репертуар отрепетировали до дыр.

Дома мы заняли очередь в ванную. И тут я оценила, как здорово быть девушкой. Пропустили первой, по-джентельменски. А сами потопали на кухню дискутировать дальше. Я решила принять душ, пришлось постоянно регулировать подачу горячей и холодной воды. А Дэн ещё неосторожно открыл кран на кухне, и меня сначала окатило ледяной водой, а после кипятком ошпарило.

Вышла из ванной, переоделась в любимую пижаму и забралась с ногами на подоконник на кухне, где толпились ребята. Мне было сказочно хорошо. Я сонно устало потягивалась, предвкушая скорую встречу с подушкой.

— Ух ты, это что? — Дэн присел рядом, когда его брат покинул кухню и направился в душ, потянулся к моей руке. — Тату? Круто. Я и не знал, что у тебя тоже есть роспись на теле.

Провела кончиками пальцев на надписи. Улыбнулась. Это мой личный оберег.

— Теперь есть. Мне идёт?

— Не знаю. Вообще девчонки не должны уродовать своё тело. Мне так кажется.

— А я не уродую. Это символ такой. Как талисман.

— И что там написано?

— «Через тернии к звёздам». Во всяком случае, я очень на это надеюсь. Иначе будет обидно, если Найк какое-то ругательство нацарапал.

— И ты позволила ему это сделать?

— Я попросила.

Взгляд парня вмиг потускнел, и он ссутулился. Даня убрал от меня руки и посмотрел куда-то в пустоту. Мне не нравилось видеть его таким. Я ощущала себя рядом с ним себя неловко.

— Если ты раздумываешь, а не сделать ли такое же себе, то не стоит, — постаралась заполнить паузу и разрядить обстановку. — Это очень больно. Даже под обезболивающим. А если ещё и брата твоего злить, так вообще невыносимо.

Молча изучает меня продолжительное время. Будто упрекает в чем-то.

— Ты из-за брата из дома ушла?

— Нет, ради себя.

Не верит, смотрит с недоверием.

— Я очень люблю его, Найка, — Дэн практически шепчет, мне приходится напрягать слух. — Он добрый, и верный, и заботливый. И я верю ему, как себе. Но, знаешь, мне так не хватает моей семьи. Моих родных, сестры, друзей. И тебе не нужно отказываться от близких людей. Поверь, ты будешь горько жалеть об этом.

Я ласково и осторожно заглянула в бездонные печальные глаза и накрыла ладонью его руку. Она ледяная, замерз, наверное. Он одернул её. Резко, со злостью.

— Не совершай ошибок, которые слишком дорого могут стоить.

Из глубины квартиры голос Найка громко сообщил, что ванна свободна, и Дэн резко сорвался с места и выскочил из кухни. Устало выдохнула. Всё равно сейчас думать бесполезно, я едва в сознании держусь. Сползла с уже любимого места в доме и побрела искать угол для ночлега.

Да как же так? Разочарованно всплеснула руками. Хотела сделать как лучше, а получилось, как умею. Постирала, чтоб её, белую рубашку Найка, ту самую, в которой он работал в ресторане. И теперь она приобрела слегка розовый оттенок. Моя бордовая блуза постаралась. Точно, беда, а не женщина. Нужно было Соньке позвонить и проконсультироваться у неё насчет техники стирки. Точно. Сонька! И как я раньше о ней не подумала? Она же и готовить может научить, и родителям на меня не доложит. Умеет эта мировая женщина хранить чужие секреты.

Разочарованно отодвинула от себя ворох мокрой одежды. В делах по дому от меня больше убытков, чем помощи, а значит, лучше самоустраниться. Съезжу-ка я к Маринке, а заодно узнаю, как дела у родных. Они уже должны были вернуться домой. Телефон упрямо молчал. А, значит, беспокойства по поводу моего решения у родителей не было. Я ожидала преследования, раскаленного до красноты сотового, уговаривания, шантажа, в конце концов. А этого ничего нет. Даже как-то не по себе. Может, они ещё с облегчением выдохнули, что я ушла?

Через полчаса я уже нежилась на кровати подруги. У меня невыносимо болели бока от ночевок на продавленном диване. За две недели я так и не смогла с ним сродниться. И всё же диван лучше раскладушки.

— Марин, можно мне принять ванну? Человеческую, с ароматной пенкой.

Девушка кивнула, но даже головы в мою сторону не повернула. Она сидела на кровати, по-турецки, смотрела сериал и потрошила вторую пачку печенья. Ужас, у бедняжки рот вообще не закрывается. Её животик заметно округлился, но вместе с ним разнесло и мамашу.

— Трудно быть инкубатором? — перекатившись на правый бок, я посмотрела на «жвачного бегемотика».

— Угу, — качнула головой, задумчиво уминая песочку. — Настроение скачет, как шальное. Много чего нельзя. Тошнит всё время.

— А шевелится?

— Ты что, рано ещё, — глубокомысленно протянула подруга.

Она медленно, но верно превращается в тормоз. Реакции замедлились, Марина стала неуклюжей и оплывшей.

Мой телефон ожил в кармане, и пришлось ещё раз перекатиться, чтоб достать его. Сонька, моё спасение.

— Что, моя родная, приготовила уже? Я у Маринки сейчас, можешь принести сюда? Славно. Сонечка, у меня к тебе еще одна просьба. Помнишь, я показывала тебе коробку, в которой я хранила сувениры из различных стран? Она где-то в гардеробной валяется. Ты не могла бы и её захватить? Хочу совершить подкуп.

Растянула губы в улыбке. Всё-таки нет ничего невозможного. Ужин готов. Осталось только придумать, как объяснить ребятам, где я научилась готовить. Переловила удивленный взгляд подруги.

— Злата, что это такое? У моей бабули и то более продвинутая модель телефона.

Заметила. Могла бы и промолчать из вежливости.