А жизнь шла своим чередом. Дня не проходило, чтобы какой-то ловелас не попытался завлечь меня. Словно на лбу моем было написано, что я соломенная вдова.

Тут еще цыган один все норовил присвататься ко мне. Говорил, что будет любить меня жгучей любовью. С работы поехала домой, и он за мной увязался. Все улыбался. Обоими глазами подмигивал. А я думала: “Ах ты, рыбина копченая! Ведь я не таких видывала. Ты у меня в досаде запоешь Лазаря, когда в свой табор улепетывать станешь”. Хотела ему напакостить и его жене, а он оказался холостым и жил не в таборе, а в квартире с матерью. Видимо, осевшие цыгане. Работал на заводе. Денег, говорит, у них куры не клюют. На другой день обещал золотое кольцо подарить. Говорю: “Не надо мне от тебя никакого кольца, и сам от меня испарись!” Еле отделалась. Еще мне цыган на хватало.

Как-то в выходной день ехали мы с дочкой в автобусе, смотрим, неподалеку от нас крутит, как сова, своей белобрысой головой Александр, тот самый Алексашка, мое горе луковое. “Сколько лет, сколько зим”, — говорит. Чудным он каким-то показался на этот раз. Рассказал, что с женой живут до сих пор каждый по себе. “А ты?” — спросил. “Я, как и прежде, одна!” Тут дочка прижалась ко мне и чуть слышно спросила: “Мамка, почему ты всем говоришь: одна да одна? Мы же с тобой вдвоем живем!” Интересная у меня Оленька.

От нечего делать пригласила Лексашку в гости. Посмотрели телевизор. Покушали. Подумала: к чему любовь. Может, без нее обойдусь. Не совсем уж он и плохой. И вправду куда-нибудь уехать с ним, чтобы глаза мои не видели и уши не слышали ничего из прошлого. Спросила: “Кто хоть тебя оцарапал?” Ответил: “Жена!” и осекся. Так и остался он в моей памяти хвастуном. Не могла я к нему привыкнуть. Не было в нем того, чего бы я хотела. Сказала ему об этом. Думала, как репей, не отцепится. Нет, больше не появлялся.

На другой день приехал Виктор, супруг, на мотоцикле. Я его называю супругом, потому что еще с ним не разведена. Смотрит, никого у нас посторонних нет. Подошел к Оленьке, дал ей гостинцев: новую куклу и шоколадку. Видно было, что он только побрился. Пахло его любимым одеколоном “Красная Москва”.

Свеженький был как огурчик. Замелькали мысли в моей голове: “Эх, Виктор, Виктор, может, и вправду я сама во всем была виновата? Говорят, в нынешнее время семья-то на женщине держится!” Посмотрела на него. Какой он хороший! Лучше всех! В этот раз поговорили без скандала. Целый вечер играл с дочерью. Долго катал ее на мотоцикле. На прощание пожал мне руку и, смеясь, сказал: “Зина, я на развод подал!” Этими словами он меня как ледяной водой облил. Ему я на это ничего не ответила, а про себя подумала: “Смейся, смейся, милый, ты в тот раз на суд не явился, а я на этот не приду. Теперь ты меня подождешь”. А когда пришла повестка — пошла. Только всю ночь не спала. Ворочалась с боку на бок. Себя в этот раз поймала на мысли: чем реже он приходил, тем легче я переносила нашу трагикомедию. Придет, всполошит меня, и снова я становлюсь злюкой. Мысленно представила всех своих “донжуанов”, на душе моей сделалось противно и мерзко.

Когда я доказываю своей соседке, что почти каждый мужчина — кобель, она не верит мне. И в душе, наверное, осуждает меня, думает, что я уж совсем… заблудшая. У нас с ней нередко дело доходит даже до ссоры. Своего мужа она так и подавно боготворит. Меня это бесит. Всегда хочется прекратить этот разговор, и в то же время я его опять сама начинаю. Я ей до сих пор завидую. Может, она и есть одна из тех женщин, которых до беспамятства любят и никогда не бросают. Должна признаться, между прочим, что ее тепло, ее вера в любимого и меня согревают и всегда тянет к ней. Вот как тут сделаться такой же, как она?

Недавно я где-то вычитала, что женщины любят тех мужчин, которые ими занимаются. Такая любовь не по мне. В моем характере ситуация обратная: я люблю только тех мужчин, которыми сама увлеченно занимаюсь. На самом деле, я так хочу любить. Неужели больше не встречу такого человека? Эх, и полюбила бы я его тогда. До могилы бы. Пылинки бы с него сдувала. Только смогу ли теперь кого полюбить? Иногда мысленно представляю. Нет. Не смогу. Потому что не верю никому. Все опостылели. Вот и обручальное кольцо на правой руке ношу, чтобы не приставали. А может, прошла она, любовь-то? Ведь, говорят, по-настоящему-то любят только один раз.

Меня однажды обозвали нехорошим словом. Иногда я и сама о себе думала так. Сколько раз я давала себе слово, чтобы не только не встречаться с мужчинами, но и не глядеть на них. Но не проходило и трех дней, как свой зарок нарушала, стреляя глазами и улыбаясь всем им подряд. И они липли ко мне как мухи на мед. Видел Бог, мне и самой было не сладко вешаться на шеи чужим мужчинам и себя позволять обнимать.

Но, как ни странно, я только тогда познала истинную цену семейного счастья, когда испытала этот вертеп. Ведь мне всего двадцать три года, а кажется, прожила сорок три. Порой мне хотелось крикнуть: “Люди, не осуждайте меня! Ведь вы не знаете, каково мне было, когда я металась в те бессонные ночи, ждала его, а он целовал другую! Я тогда волосы на себе рвала. Утром, не выспавшись, ехала на работу. А там все валилось из рук. Слезы застилали глаза. А когда вы догадывались, жалели меня, я в этой жалости находила насмешку и подвох. Старалась как можно скорее отплатить вам злом. Иначе я не могла жить. Для меня тогда вы все были врагами. Я в своем мщении, словно садистка, находила удовольствие. А с Виктором разговаривала вслух, хотя его не было рядом. Когда узнала, что его сожительница забеременела, мне не только ему, но и ей хотелось причинить зло, чтобы и они были, как и я, несчастными”.

Ночь прошла. Почему-то всех стало жалко. В том числе и Виктора. Еще раз представила: а если все-таки вернется он, как мы будем жить? Нет уж. Пусть живет с той.

В зал суда пришла спокойная. Встретились с ним опять по-хорошему. Он был такой растерянный. Я удивилась. Это значит, та его принуждает разводиться. И решила: не дам развод! Что там говорила — не помню, только опять суд отложили. Обратно шли вместе. Разговаривали о работе, о дочери.

Мне сейчас даже не верится, что я когда-то жила счастливо, как большинство женщин, что у меня был любящий муж, семья, куда я после работы стремилась, ради кого жила. Неужели все это кончилось?»

Тут она умолкла. Вечернее солнце уже опустилось за горизонт. Еще недавно его жаркие лучи разноцветными бликами где мягко, а где до рези в глазах отражались в игривых волнах. Сейчас они погасли. Закат покрыло огромное белесое облако. Над морем, особенно вдали, как пыль, висела седая мгла. Устремив свой пристальный взгляд в сторону моря, она оживленно прошептала: «Вы слышите?» Ее грустные глаза засветились вдруг радостью. Воздух, насыщенный свежестью моря, словно опьянил ее. Там, в сгущавшейся туманной мгле, слышались все вечерние звуки моря. Они сливались в одну бесконечно-таинственную волшебную мелодию. Я также шепотом ответил ей: «Конечно, слышу!» И оба облегченно вздохнули.

Странно было смотреть на эту женщину. Ее взгляд то смеялся, то, чуть не плача, грустил. Но и в том, и в другом случае глаза излучали такое тепло, от которого, казалось, растаяло бы ледяное сердце.

Вскоре, попрощавшись, она ушла. А я еще долго размышлял в одиночестве над ее откровением. И понял, что море для нее было великим творцом и исполнителем своей симфонии. Исхлестанная неудачами, беспомощная, она приходила слушать его и исповедоваться перед ним, набираться сил и энергии для новой, нормальной жизни.

1976 г., 2002 г.

Лешка Кривошеев вчера вернулся из заключения. Всю эту ночь на мягкой постели у себя дома он не сомкнул глаз. В памяти перебирал свою молодую, но уже исковерканную жизнь. В лагере он так не задумывался над ней, как сейчас, после вчерашнего знакомства с девушкой, которая покорила его сердце…

Рос без отца. Воспитывали бабушка и мать.

Пока учился в школе — жизнь текла беззаботно. Летом со своим другом Федькой Вареновым, таким же непоседливым, как и сам, катались на велосипедах, играли в футбол, успевали и за яблоками в чужой сад слазить, и змея на бугре запустить.