И как бы в подтверждение этому вечером на танцплощадке произошла стычка между русским и абхазцами. В нашей группе был такой отдыхающий — таксист. Он, видимо, вечером, придя на танцплощадку подвыпивши, стал на публике вести себя вольно, что не понравилось местным завсегдатаям. Они собрались все вместе, отозвали его в сторону и спросили: «Кто ты такой?» — «Таксист, приехал из Горького», — ответил он. «Ты можешь за свои выходки схлопотать по физиономии». А он им в ответ: «А я могу дать сдачи». После краткого выяснения отношений один ударил его, и он действительно дал тому сдачи. Абхазцы были шокированы поведением русского смельчака и, о чем-то переговорив между собой, разошлись, словно ничего не случилось. Русских там было много, но ни один не подошел, не заступился, в том числе и мой земляк. Ирина на следующий же день высказала отцу свое возмущение по этому поводу. А он ей ответил: «Ты, дочь, не суйся в мужские дела, больше вникай в ваши, женские».

Таксист потом благодарил судьбу за то, что так легко отделался. При разговоре он пояснил, что погорячился. И с тех пор подружился со мной. Не ездил без меня ни в Сухуми, ни в Сочи, ни в Гудауту. И на танцы без меня не ходил. И вообще старался почему-то везде меня придерживаться.

Нас водили на экскурсии. Однажды на одну вершину горы к святому источнику, в который отдыхающие бросали монеты, а потом, набрав воды, умывались ею, чтобы быть счастливыми и помолодевшими. Еще водили нас в очень большую пещеру, показывали там причудливые известковые наросты (особенно внизу на стенках), так называемые сталактиты, освещаемые разноцветными огнями — огни сталактитам придавали особую сказочность. А когда там выключили свет, чтобы нам ощутить пещеру в темноте, одна женщина из города Павлово, самодеятельная поэтесса, высказала свою мысль вслух: «В такой темноте хорошо быть наедине с любимым». Нас водили посмотреть и на другие достопримечательные места. И к морю. Возле него рассказывали, что за морем (в Греции) существует такой же древний монастырь Афон и что по его принципу построили этот, добавив слово «Новый».

Но чаще всего наша группа ходила на пляж загорать. Однажды мы шли с таксистом с пляжа. По дороге зашли в кафе, выпили кофе. Затем, когда уже почти поднялись по лестнице на вымощенную булыжником площадь, увидели впереди симпатичного абхазца, среднего роста, лет 25-ти, щегольски одетого. Таксист мне шепнул: «Вот с этим щеголем я схватился на танцплощадке. Удивительно, — продолжал таксист, — когда он бывает дома. Ведь целыми днями околачивается возле женского корпуса, а вечером — на танцах. Всегда в выглаженной рубашке, при галстуке. И так, говорят, круглый год. Видимо, не работает. Родители, значит, хорошо обеспечивают?» Щеголь приятельским тоном, как ни в чем не бывало, проговорил, обращаясь к таксисту на ломаном русском полублатном жаргоне: «Ты до хаты канаешь? Пожалуйста, вызови Зину». Таксист пробормотал что-то, но, мне кажется, он так и не пошел ее вызывать.

Зина, молодая симпатичная женщина с экстравагантной прической, проживала рядом с нашей комнатой. Она дней пять тому назад заходила к нам, брала у меня самодельный самораскладывающийся ножичек. Я потом спрашивал ее подруг по комнате, зачем понадобился Зине нож. Они мне ответили: «Ей понадобились вы, а не нож». Я почему-то тогда не поверил. Увидев ее, изящную и шикарно одетую, я, смеясь, ей сказал: «Абхазию приехали покорять? Ну-ну, покоряйте!» Я ее переоценил. Она была наивнее, чем я думал. С первого же раза обожглась, согласившись идти на пару с этим самым щеголем.

Что он делал с ней, никому не было известно, только все знали, что с первой же встречи она сбежала от него, ища защиты хоть у кого-нибудь. Она напросилась к русским шоферам-перегонщикам. Несколько дней ночевала у них. Затем и уехала вместе с ними. Я, конечно, об этом только потом узнал, перед отъездом домой, от дочери борского земляка, отца Ирины.

Я был в то время знаком с тремя москвичками и вечерами ходил к ним пить индийский (тогда дефицитный) кофе и играть в карты. Меня очаровала одна белокурая женщина с красивыми живыми глазами. Как две капли воды она была похожа на молодую латвийскую актрису Вию Артмане. Я у нее тогда выиграл жгучий поцелуй. При отъезде домой оставил им бутылку вина «Букет Абхазии», а Людмиле отдельно — коробку конфет. Она мне дала свой московский адрес. И сама потом приезжала ко мне в Горький.

В конце предпоследнего дня нахождения в Новом Афоне Ирина рассказала нам еще об одном «романе» щеголя с нашей русской девушкой — парикмахершей Таней. В первую встречу она так же, как и Зина, вырвалась и убежала от него и так же днем и ночью пряталась в чужих комнатах. Но однажды, увидев его из окна, она сказала подругам: «Это восхитительной наружности мужчина. Я не могу вытерпеть, чтобы не встретиться с ним сегодня же вечером». Наказала: «Я возьму с собой бритву. Если он позволит чего лишнего сделать со мной, перережу себе вены. И если завтра не вернусь, вот его адрес, приезжайте за мной к нему». — «Ну и что?» — нетерпеливо поинтересовался наш сосед-шахматист, теперь уже Ирин кавалер. «Ничего. Она перерезала себе вены, а он свез ее к знакомому врачу (тот наложил швы) и после этого опять привез к себе домой. Пока. На время. У него таких-то… было да было».

Утром, перед отъездом, пока мы с земляком и с таксистом упаковывали свои вещи в камере хранения ручного багажа, к нам подошла женщина, работница этой камеры хранения, и показала пачку (около полсотни) фотографий какой-то молодой парочки. И спросила: «Случайно не знакомы вам эти молодые люди? Ведь фотографии-то все цветные, красивые, столько израсходовано денег на них. И вот оставили на подоконнике. Уже с месяц как лежат здесь». — «Нет. У нас знакомых таких не было», — ответил за всех нас земляк. «Жалко, жалко», — искренне досадовала уже не молодая, но симпатичная на вид женщина-абхазка. «Чего жалеть-то, — с насмешкой ответил таксист, внимательно рассматривающий фотографии, — значит, они им больше не нужны стали».

При выходе из камеры хранения земляк в раздумье спросил сам себя: «А случайно на фотографии не та ли девушка, которую сбросили в овраг? — и сам же себе ответил: — А кто их знает…»

За время моей работы инспектором общественной приемной редакции газеты «Горьковский рабочий» приходилось немало заниматься вопросами, касающимися защиты прав жителей нашего города. Вот один из примеров — статья, опубликованная 5 октября 1983 г.

Что такое договор, договорное обязательство, полагаю, не надо много объяснять. Тут ясно главное: обязался, установил сроки выполнения — будь точен в исполнении. Так должно быть. На деле же не всегда так. И об этом «не так» письмо, присланное в редакцию, о конфликте, который произошел в тресте № 7 «Автозаводстрой» между двумя договаривающимися сторонами.

В 1978 г. пришли на строительство ЗКПД-480 рабочие, с которыми был заключен договор о предоставлении им и их семьям в течение четырех лет квартир. Срок договора истек в конце 1982 г.

Четыре года рабочие ждали документально обещанные трех- и четырехкомнатные квартиры, то есть соответственно численности членов семей. 13 января 1983 г. все они ждали с особым волнением — шло распределение жилой площади, которая предполагалась им. И вот решение: то, что положено, не дадут на сей раз, а пока временно поселят семьи в условия стесненные (вместо трех — в однокомнатные, четырех — в двухкомнатные). Пообещали, что с очередей их не снимут, при сдаче следующего дома удовлетворят. Но такая сдача на горизонте и не просматривалась.

Заместитель управляющего трестом № 7 К.М. Мордовцев познакомил меня с выпиской из протокола № 24 заседания профкома СМУ № 4 треста от 13 января 1983 г. о распределении жилплощади в доме № 4 пятого микрорайона Сормово: «…Ввиду недостаточного количества изолированного жилья большей площади предложить работникам СМУ-4, у которых истек договор, изолированные однокомнатные квартиры как вариант временного жилья без права снятия очереди удовлетворения договора на основании личного заявления работника о согласии, в порядке представленного списка».