Вот это был настоящий фурор, на весь берег!

Вечером к нашему костру на премиальную жареную щуку потянулись соседи с бутылочками. Я же говорила про неимоверное количество выпиваемого? Мда-а-а. Это не преувеличение.

А ещё у Шамановых была гитара и натопленная полиэтиленовая баня.

Вова посмотрел на эту демонстрацию и сказал:

— Да-а… И как им объяснить, что я не пью?

— Гос-споди, да элементарно! Скажи, что у тебя острая аллергическая реакция, вплоть до отёка Квинке. У Ваньки нашего один раз на китайские яблоки такое было, еле откачали, так что к аллергии все отнесутся предельно серьёзно.

Так и вышло. А уж когда я сказала заветную фразу: «зато вам больше достанется» — народ вообще повеселел.

Париться я не пошла — да ну, нафиг, мужики одни. Вовку отправила да и всё. Уж они напарились! С прыганьем в холодный залив — с гоготом и уханьем, как это у мужиков принято.

Зато у костра мы посидели вместе со всеми и с огромным удовольствием. Ели жареную рыбу. Неутомимо пели песни под гитару. Просто сидели рядом и смотрели на языки пламени, такие яркие на фоне окружающей темноты. А потом пошли спать, я подняла глаза и увидела обалденно звёздное небо! Такого неба не увидишь в городе, нет. Это просто чудо.

19 июля 1995, среда.

Утром встали — тишина-а-а, а вся сопка, от самой кромки хребта и до лагеря у воды, пронизана сотнями солнечных полос. Эффект потрясающий, а всё благодаря когда-то, как раз в годы постройки плотины, высаженным лесопосадкам. Сосны взошли стройными рядами, подлеска здесь, как в любом почти чисто сосновом лесу, очень мало. И когда солнце поднимается, получается такая вот красота.

— Представь себе, — прошептала я Вове, почему-то громко говорить совсем не хотелось, — как будто откуда-то с вершины сопки льётся музыка. Одинокая флейта, нежная, как ветер в лепестках колокольчика…

Так было. И будет, я очень надеюсь. Правда, Ваньке будет не семь, а уже за двадцать, жить он будет в Новосибирске и играть в Новосибирском симфоническом оркестре, очень крутом, между прочим. И приедет в гости на несколько дней. Сюда.

Я подумала: а вдруг он лежит сейчас в соседней палатке и слышит меня? Что-то же сподвигло его в десятилетнем возрасте пойти и самостоятельно записаться в музыкальную школу. На флейту. Кто бы мог подумать!

По всему берегу просыпались люди. В соседнем лагере загремели чайниками, и волшебство растаяло.

— Вов, ты умеешь с газом обращаться?

— Конечно!

— Тогда пошли чай кипятить, включишь мне печку. Ехать скоро.

Дядя Коля отвёз в город нашу компанию ровно тем же составом, что вчера сюда. Уже когда шли по Якоби, я вспомнила:

— Кстати, пап, я тут ещё сон видела. Как будто захожу я к вам в этот новый магазин, а ты и говоришь: смотри, типа, доча, какая шубка. Тебе не подойдёт ли? И вроде как она вам досталась по сильной уценке, потому что где-то на выставке на солнце висела, и белый мех стал слегка желтоватым. И, главное, ценник такой смешной, типа триста тысяч. Короче, имей в виду. Если увидишь такую шубу — я её хочу.

Отец хмыкнул недоверчиво.

— Ну, не знаю. Сомнительно, чтобы так дёшево. Да ещё белый. Не кролик?

— Нет, длиннее что-то, то ли лиса, то ли песец, а может, соболь такой светлый, тут уж точно не скажу тебе.

— Сильно низкая цена, точно говорю. Но буду иметь в виду.

— А! И ещё за сапогами поедете, привези мне без каблука. Коричневые такие, высокие. И сбоку вот так косые полосочки, — я изобразила на песке, — Итальянские.

— Тоже приснились?

— Ага.

Отец засмеялся.

— А размер у тебя какой?

— Тридцать седьмой.

— Посмотрим, что за сапоги такие.

АПЯТЬ АДЫН

Вовка с Василичем (перестать называть его дедом!) уехали на свою халтуру, а я… я достала из шкафа курсантский китель. Должна же я сделать сюрприз? Если бы с Вовы начала мерки снимать, он бы обязательно выспросил: что? да зачем? А так я китель тихонечко обмерю, правильно? И сошью моему мужику офигенскую рубаху, пусть все рулевики слюнями изойдут.

Разложилась опять на весь зал — на ковры, на диван… и тут увидела газетный свёрток, который папа вчера привёз. Я ведь про него так и забыла.

ВОТ ЭТО НИ ХЕРА СЕ…

Вы меня простите, но бывают у меня такие мгновенные ассоциации с песнями или анекдотами. Вот и в этот момент, когда я газетку-то развернула, в голове заорала первая строчка припева песни «Моя роза» группы «Заточка». Две тыщи двадцать первого года выпуска, к сожалению. И он куда более нецензурный, кхм…

Короче в газетке лежало бабло. Государства Пиндосия. Двадцать пять тысяч восемьсот тридцать долларов…

Я смотрела на кучки — ну, я ж достала и пересчитала, разложила по всему дивану по десять штук в стопочки — и в моей голове роились варианты.

С точки зрения бизнеса — деньги не сказать чтоб большие. Ну, по ценам две тыщи двадцатых это примерно два миллиона рублей. А вот по бытовым меркам девяносто пятого это просто охренилион.

Блин. Теперь ещё надо думать, куда это спрятать. У друзей наших, помнится, в девяносто восьмом квартиру вскрыли — вывернули все шкафы до единого, все банки с крупами по полу рассыпали — потому что прятали люди в одежду, в продукты…

Можно было, конечно, на эти деньги квартиру купить. Но тут возникал следующий вопрос: потом, когда эти самые баксы понадобятся, где их взять? Потому как с обменом было чрезвычайно напряжно.

Может, на квартиру попробуем отдельно заработать?

А банкам я вообще не доверяю, после распада СССР как они нас кинули…

Ладно. Буду думать. А пока… Я сложила всё в полиэтиленовый пакет, плотно завернула, заплавила утюгом. Потом ещё раз — во второй, тоже заплавила. От влаги. Нашла старую жестяную коробочку в виде чемоданчика, упаковала туда — чтоб мыши не погрызли, мало ли. Замотала в полотенце. Выгребла из-под ванны всякие моющие-красящие, которые там стояли и затолкала свою конструкцию за ванну, между её дальней стенкой и стеной. Забила, можно сказать. И все банки-бутыльки обратно как было составила. Всё, туда точно никто не лазит. Это я знаю на сто процентов, потому как всю сантехнику, трубы и прочее буду менять я, году, не соврать, в две тыщи пятом. И когда ванну чугунную будут вытаскивать, я лично буду выгребать из-под неё хлам, скопившийся аж с советских времён.

Ну вот, со спокойной совестью буду рубаху шить.

КАК — ВСЁ?

Часа в три приехали мужики. Жизнерадостный Василич поднялся вместе с Вовкой и осчастливил меня сообщением, что маман всё исшила, ей бы ещё тканей.

— А их нету, — говорю.

— Как⁈

— Да так. Одни куски остались. Я ж тут как стахановец-передовик впахиваю в три смены, себя не жалеючи.

И вообще. Меня позавчера, мать вашу, чуть за эти пододеяльники не убили. Да и похер, пляшем! Чего рефлексировать-то, правда?

Хотя, я ж сама просила Вову маме ничего не говорить и Саше тоже. Пусть узна́ют не от нас и как можно позже.

— Так поехали, купим, пока время есть? — бодро предложил Василич.

Явно у них хороший день сегодня, вон какой довольный.

— Чё, прям так? Может, хоть лица помоете?

Приехали мы в тканевый магазин, а там всё, как я им посоветовала: буквы вывески по фасаду аршинные, чёткие, а у поворота даже не штендер, а трёхметровый указатель поставлен. Ну… тогда кто только вдоль дорог своей рекламы не лепил, и как-то сходило… И секцию забора на подъезде к магазину убрали. Вот! Могут же, когда пинка дашь! Это я про руководство умирающего завода, на чьих площадях всё происходило.

Хозяйки узнали нас, обрадовались.

— Девушка, спасибо вам большое за советы!

— Пошёл народ?

— Тьфу-тьфу, пошёл. Нам тут предлагают второй зал взять, мы думаем — может, под плательные ткани?

А что, оптовки тканевые вполне ничего себе работать будут. Почему бы и не здесь?