И, кстати, о чём совсем забыла вам сказать! Очки! Очки перестали быть нужны. Не знаю уж, от стресса или ещё от чего это произошло. Не могу также утверждать, что зрение восстановилось полностью. Может, стало минус один-два против прежних минус шести. Но то, что без очков глаза работали лучше, чем в очках — это однозначно.

Тэкс. Ну вот и всё, восемь тридцать, почапали!

Дверь снаружи снова показалась дико хлипкой, на один пинок. Непривычно и неуютно. Надо с мамой как-то на эту тему поговорить.

День обещал быть умеренно жарким, облака вон бегут. На остановке народу почти не было, разве что подальше, на пятачке, кто-то начал копошиться. Зато стояла «двойка»! Я припустила бегом. Уедет сейчас автобус — другой хрен дождёшься! А сорок четвёртый, который до самого танка меня бы довёз, вообще неизвестно — в воскресенье придёт или нет. Так что я лучше пару остановок пройдусь, зато уже еду, с гарантией. Времени всё равно с запасом, даже если этот старенький лиазик сейчас поползёт улиточкой.

Бежала я, между прочим, зря. Автобус стоял ещё минут десять, и потом почерепашился еле-еле, стараясь собрать побольше народу.

Водитель курил в форточку. В салоне бодро орало что-то катастрофически попсовое, слащавый мальчик страдал, что у него что-то порва́лось (именно так, я из-за ударения и обратила внимание), Пучачёва восторгалась настоящим полковником, и кому-то было мало-мало-мало. Тут я озадачилась. До бузовских шыдевров ещё пилить и пилить, чё это? Прислушалась А-а-а… нет, не половин. Этой девочке было мало огня. И она тоже страдала, что она таки одна. Тренд такой: красивая, одинокая и катастрофически тупая, ничего не меняется. Потом от одиночества страдала Таня Буланова. Она так качественно надрывалась, прям караул. Немного спас ситуацию босоногий мальчик, но мне всё время хотелось подпеть «босоножки потерял»! Еле удержалась. И вообще, настроение было такое… бурлящее. Хотелось петь и бежать вприпрыжку. Гормональный коктейль, что ли, в голову ударил?

Я вышла на театре кукол (заплатила за проезд тыщу) и пошагала в сторону танка. Тут идти-то с километр, а времени ещё пятнадцать минут. Можно не торопиться.

МЕЖДУ ПРОЧИМ, НАСТОЯЩЕЕ СВИДАНИЕ!

Вовка стоял около танка и поглядывал на проезжающие автобусы-трамваи. В курсантской парадке. С букетом, блин! Я невольно ускорила шаг. А, нет, всё-таки с конфетным букетом, ф-фух! На груди какие-то значки, здоровенный крест белый, натурально как медаль. Увидел меня, заулыбался:

— Привет!

— Привет!

Я как-то задумалась и по привычке проскочила приличное пионерское расстояние, подошла сразу близко. В последний момент сообразила, что здесь мы едва знакомы, хорошо хоть обниматься не полезла! Внезапно получила поцелуй в щёку и поняла, что не только мужики остро реагируют на естественные запахи. Или это молодые гормоны заставляют всё воспринимать ярче? Как же он обалденно пах, о, Господи. Я почувствовала, что краснею. Вовка торжественно вручил мне букет.

— Это мне? — Глупый вопрос правда? А кому же ещё? — М-м, вишня в коньяке, моя любимая! Ну и как есть теперь его? Такой красивый. Жалко.

Он хмыкнул:

— А лежали бы они в красивой коробке, ты бы тоже её жалела?

— Ага, положила бы в сервант и три года любовалась. Куда пойдём?

И пошли мы куда глаза глядят — по Советской, мимо усадьбы Сукачёва, мимо старых домишек за крашеными деревянными заборами, мимо парка культуры имени отдыха, который ещё не вернул себе статус мемориального комплекса.

Потом по каким-то закоулочкам, смотрели на дом с драконом — была такая в Иркутске достопримечательность, плод больной фантазии местного художника с уклоном в некий шаманизм, что ли… — жутковатый он оказался, да и личины эти, по забору странные.

Потом выбрели на набережную, ели мороженое. Болтали про всякое. Я с любопытством расспрашивала его по детство, про семью, про сестру, про бабушку с дедом — вы не подумайте, мне реально было интересно и немного страшно: а вдруг здесь что-нибудь по-другому? Но история повторялась почти идеально.

Я съела одну конфетку (Вовка всё равно сладкое не очень), а остальные оторвала от стебельков и натолкала к себе в сумочку. Потом увидела в камышах напротив набережной утку с выводком утят и умилилась. А Вовка ткнул пальцем:

— Смотри, вон ещё. И вон. И вон. И вон там.

Уточек этих оказался целый дохренилион!

Догуляли до самого моего госа (госуниверситета) — до корпуса моего филологического факультета, где набережная в те времена благополучно и оканчивалась, и я предложила:

— Я, между прочим, целую кастрюлю борща наварила. Ты как на счёт борща?

— Отлич-чно.

— Поехали.

И мы пошли на остановку. На ближнюю, называвшуюся ещё по-советски — «Планетарий».

Внезапно со страшной силой порадовала полупустая девяносто пятая маршрутка, я и забыла, что они к нам ходили, думала, придётся с Болотной в гору чапать. А тут — считай, до порога! И маршрутка уже ГАЗель, что не могло не радовать. Те, что ходили перед этим, всякие корейские умирающие старушки и ещё хлеще — рафики, тесные и душные, это ж вообще ужас был.

И даже два места рядом есть!

Мы уселись на сдвоенное сиденье. Я забралась к окну, всё-таки там колесо, да и жарко Вовке, наверное, в своём парадном кителе. Зато у меня появилась возможность спокойно рассмотреть значки.

— А что это за крест?

— Памятный, ИВВАТУ. Специально для нас делали.

— А парашютик?

— За прыжки.

— Целых десять?

— На самом деле, восемнадцать. Следующая циферка двадцать должна быть.

— А-а, после определённого количества меняется?

— Ну да.

— Капец. Это жутко страшно, наверное? Или нет? Мне сложно представить, я высоты боюсь просто пипец как. Или надо сказать «глубины»?

Я поймала себя на том, что начинаю болтать. Паника, что ли? Спокойне́е, граждане, спокойне́е…

Задала пару наводящих вопросов, и стала слушать про прыжки. Интересно же. И вообще, мне ещё статью про курсантов писать, надо всё повыспросить.

МОЙ

Мы выгрузились на «Областной». Хотела достать деньги за проезд — посмотрел на меня строго. Блин, я же знаю, что курсанты с копейки на копейку перебиваются…

Ладно, замнём.

— Пойдём, до пятачка дойдём? Надо хлеба купить свежего. А то у меня булка неделю уж лежит, только на сухари.

— Пошли.

В хлебный киоск стояла небольшая очередь. Дока! В смысле, фирма такая, «Дока-хлеб». Они потом ещё «Дока-пиццу» будут делать. «Дока-пицца, нельзя не соблазниться!» А потом куда-то исчезнут. Но пока хлеб есть, вкусный. Белый и чуть более тёмный, вроде как второй сорт. Свежий три с половиной тысячи, вчерашний — две. Очередь, как оказалось, стояла за вчерашним, а тех, кто хотел свежего, пропускали без очереди, типа элитный клиент, мда.

Слегка почувствовала себя буржуинкой.

Честно говоря, я немножко очковала, что за время моих гуляний родственники приехали с дачи и встретят нас недоумёнными лицами. Но дома было тихо. Учитывая, что последние пятнадцать лет ко мне навстречу выбегали какие-нибудь собаки, а потом и кошки — непривычно было, шопипец.

Да и обуви нет, в коридоре полнейшая пустота.

Я заглянула в зал:

— По ходу дела, мои ещё на даче.

Поймала в зеркале Вовкин взгляд. Ну вот как у него так получается смотреть, что снизу начинают накатывать жаркие волны? Смутилась.

Блин. Ну, вот как?

Я поспешно скинула обувь, ткнула в двери:

— Тут туалет, тут ванная. Там кухня. Китель на вешалку повесить можно или в зале на стул. Милости прошу, — и заскочила в ванную. Критически осмотрела себя в зеркало. Нда. Если и дальше так дело пойдёт, я буду как Аврора розовоперстая, беспрерывно розоветь. В шафрановый пеплос только облачиться осталось.

Кстати, о музыке… Пока мой кавалер мыл руки, я сдвинула с рычагов телефонную трубку. А то знаем мы вас, в самый интересный момент обязательно кому-то понадоблюсь. А теперь — супчик разогревать. Микроволновки-то нет!