— Так надо взять побольше! — обрадовался Василич.

— А я что говорю.

— А куда мы столько ткани денем? — испугалась мама, — Там в каждом рулоне по сорок с лишним метров?

— Ну и ничего. Всем нашьём, — кажется, настало время продвинуть следующий кусочек бизнес-плана, — В том варианте, который тебе понравился, можно попробовать и продать. Я позавчера в универе видела, тётки приходили, никакое не особенное бельё, просто пошитое, как мешки. В один цвет за пятьдесят тысяч продавали одиночные комплекты. С набивным рисунком — сразу за семьдесят тот же самый набор. По садам пройтись, предложить чуть подешевле, думаешь не будут брать?

Они переглянулись. Мешочники, лоточники и самые разнокалиберные торговцы вразнос были нашей обыденностью и регулярно обходили самые разные учреждения. Правда, чтобы что-то выгодно у них купить, нужно было знать хотя бы примерные цены на рынках, иначе можно было прилично сесть в лужу.

— Да за такую цену, даже если не продадим, можно будет как подарки их использовать, — дожала я, — Идёшь на день рождения, красивый комплект в подарок.

А что, по временам девяностых — весьма неплохо, солидно даже.

Василич расстегнул барсетку, что-то прикинул:

— Берём. В пределах двух миллионов. Идите, выбирайте расцветки!

Хорошо быть буржуином!

Мы вернулись в зал к продавщицам-хозяйкам, которые, я так поняла, уже и не надеялись нас увидеть. Мама ткнула в четыре разных расцветки (а собиралась от силы два купить; аппетит-то приходит во время еды, ха!), остальные выбирала я. Доктор, дайте мне таблеток от жадности, да ПОБОЛЬШЕ!!!

Набрали восемнадцать рулонов, в два миллиона еле уложились.

Василич пошёл паковать ткань в прицеп, мама — присматривать за ходом операции, а я чуть-чуть задержалась в зале. Я же планировала стать здесь постоянным и любимым клиентом, поэтому кровно была заинтересована в том, чтобы эти дамы не загнулись.

— Девушки, дорогие, — хозяйки уставились на меня настороженно, а меня слегка понесло, — Не побрезгуйте принять совет от дизайнера.

Опровергнуть меня тут было некому, так что я с уверенностью присвоила себе новое звание. Дамы же при слове «дизайнер» приободрились и переглянулись. Модная и новая профессия почему-то всем внушала уважение. Даже странно.

— Давайте!

— Прежде всего, про вывеску…

Я вкратце высказала свои соображения и про размер букв, и про их положение на фасаде, и про прочее элементарное (и возможное в те дикие времена) информирование покупателя о себе. Потом ещё про подъездные пути. Ну, в самом деле, надо что-то решать с администрацией — что за дурь? Не делается так. Сдали помещение — снимите вы одну секцию забора, чтоб к нему подъехать можно было, дальше двор всё равно глухой. Хотя, судя по всем (в том числе и будущим) действиям радиановской администрации, особым умением пользоваться логикой здесь не пахло. Ну, может, договорятся.

Назад мы ползли медленно, стараясь особо не скакать на кочках. Потом таскали эти рулоны на третий этаж. Василич по одному, а мы с мамой — один на двоих. Натаскались до посинения. Посреди зала образовалась рулонная поленница. Не то что бы слишком здоровенная, но такая, внушающая перспективы. Вот что будет, когда я тут начну кроить…

Четыре штуки, которые мама выбрала, выгружать не стали. Она сказала, что тоже хочет сразу попробовать пошить, а уж остатки привезёт. Наверное.

Потом я ещё раз удивила родственников, накормив их борщом (нет, ну а как, там половина ещё здоровенной кастрюли, я же при всём желании его не съем…), где-то в час они уехали.

Я сидела, смотрела на возвышающуюся кучку текстиля, и остро жалела, что у меня прямо сейчас нет ещё пары миллионов. Очухаются эти бабы завтра-послезавтра и снова ценник поднимут. Эх…

А что, если?..

Я порылась в записной книжке и нашла отцовский номер телефона. Домашний, конечно же. В трубке спросили строго:

— Алё?

— Пап?

Голос сразу изменился:

— О! Доча! Как ты меня поймала?

— Мне сегодня баснословно везёт. На обед заезжал?

— Ага. Говори, что случилось.

— Пап, можешь ко мне заскочить, очень надо.

Он немного удивился:

— Ну, хорошо. Прямо сейчас?

— Да.

— Ну, жди, щас приеду.

АВАНТЮРИСТЫ

Нет, реально, мы с отцом авантюристы ещё те. И правду он говорит, что наверное где-то в нашей Шамановской родове затесались цыгане. Оба мы склонны к отчаянно ярким цветам и к несколько безумным поступкам.

Папа примчался буквально через три минуты. Послушал краткое резюме утренних событий. Я представила всё как бизнес-план на каникулы. Пока, дескать, а там посмотрим. Посмотрел на товар, на мои расчёты.

— Поехали.

Я даже немного растерялась.

— Куда?

— Как — куда? К бабам этим. Торговля у них пошла. Ты сказала, что заинтересована. Завтра ценник другой будет, сто процентов. А может, уже и сегодня. Посмотрим, успеем — не успеем.

Прям, всё как я и предполагала, и опасения мои почти слово в слово.

А вот папа ездил уже на паджерике. Мицубиси паджеро, пригнанный нулёвым с Владика лично, новящий, тысяча девятьсот девяносто пятого года, здоровенный суровый джип (а вот не удивляйтесь, все внедорожники в девяностых поголовно называли словом «джип» — и джипы, и прочих фирм).

И натолкали мы в этот джип столько рулонов, сколько в него влезло. По странному стечению обстоятельств, столько же у папы и наличности с собой было. И теперь я ему была должна, страшно вслух сказать, пять миллионов. Нет, вообще, конечно, пять триста, но триста он сказал — мне от него поддержка на июль. А вот пять лямов желательно вернуть поскорее.

А теперь зацените масштаб трагедии: к тем четырнадцати первым рулонам у меня в зале прибавилось ещё пятьдесят новых. И здоровенный куль больших упаковочных пакетов из плотного полиэтилена, на базах ещё с утра купила. Ну а что, в руках, что ли, мне свои шедевры носить? Надо же, чтобы солидно было. С приходом китайцев на наш рынок даже понятие появилось со специфическим оттенком: «фабричное». И держалось оно довольно долго. Типа, фабричное — значит хорошее, а кустарщина всякая — гомно, извините. Так что надо всё прилично оформить. Сгонять, что ли, в типографию, хоть мини-этикетки-вкладыши заказать?

Папа от застолий отказался, понёсся по делам, и так уж вечер близится (а Германа всё нет, ха).

НУ, С ПОЧИНОМ!

Я хотела было распаковать первый рулон и сразу начать прям шить, но тут вспомнила, что завтра — о ужас! — мне надо статью сдать! А я даже не знаю, какого она должна быть объёма, вот блин!

Срочно позвонила на кафедру, там каким-то чудом сидела припозднившаяся секретарша (вот, домовой её не любит!), которая и озвучила мне регламент: от шести до десяти тысяч знаков. Фигня!

Поэтому что? Поэтому мы сперва сделаем то, что просит наша доминанта*: распакуем что-нибудь и начнём шить! А пока шьём (я шью, не подумайте, что у меня теперь ещё и раздвоение личности, это фигура речи такая), как раз и текст статьи сложится.

*Устойчивый очаг возбуждения

в мозгу увлечённого чем-то человечка,

в просторечии именуемый идеей фикс.

Практически все нахватанные мной расцветки можно было хоть как-нибудь объединить между собой (я ж собиралась двигать модные тынденции), типа: «Вы посмотрите, как здорово! Тут крупные цветочки, а тут такие же, но мелкие!» Или вместо мелких компаньон в клеточку. Такое. И от изобилия их аж в глазах рябило.

Решив, что такое богатство и разнообразие я оставлю на чуть погодя, я выбрала маки.

Люблю маки — яркие, чувственные, и в то же время трогательно нежные. Рисунок был для нашего человека, пока ещё привыкшего к советскому стандарту бледных постельных оттенков, крайне непривычным. Во весь рулон: сверху — нежно-голубое небо, снизу — зелень и заросли травы́, и на фоне всего этого богатства — огромные алые чашечки цветов.