Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Ваша милость, — сердцем, не душой, не выдержал Мятлев, — не дайте свершиться низкому преступлению! Вывезите меня тайком отсель! А уж я — я отблагодарю вас непомерно!

Он слез с кресла и бухнулся перед Соймоновым на колени.

Соймонов обошел бывшего губернатора, занял положенное ему теперь место за столом и сам теперь крикнул в коридор:

Сенька! Писарчука ко мне! Нет, двух! И пусть люди на улице готовят десять выборных. Оказалось, противень есть у тоболян на бывшего губернатора!

Дело будет, господин Соймонов! — донесся грубый голос Сеньки. — Тут, Ваше высокопревосходительство, в подкаменке клети полета колодников. Их как?

Расклепать, воды, водки, хлебова из губернской кухни. Но пока придержать!

Мятлев, почуяв горячее томление в голове, упал на брюхо и затих.

***

Князь Артем Владимирыч Гарусов, оставив при джунгарской сотне десяток своих конных людей, вернулся в город как раз к моменту появления в верхнем городе Соймоновского обоза. Рядом с князем скакали Егер и Акмурза. За ними на здоровенной кобыле тяжеловозной породы подскакивал седалищем старовер Хлынов. А замыкал гоньбу в легкой таратайке на колесном ходу бескучерно и неспешно Александр Александрович Гербертов. Сначала грозная, потом пьяная ночь притомили петербургского посланца, и он дремал, завалившись на бок.

С реки въехали за городское кладбище, к началу нижних улиц Тобольска. Пахло гарью, горелым зерном и лесом. По разным сторонам посада выли бабы. Хлынов на своем битюге обогнал княжеский поезд и свернул в свой проулок. Здоровенные парни, увидев хозяина, враз растащили козлы, делавшие перегород проулку.

Домик князя Гарусова стоял невредимый. Даже уроненный в спешке ночной резни тын кто-то прибрал и поставил на место. Хлыновские молодцы похватали за узды лошадей въехавшего люда. Хлынов еркнул по парням глазами, потом повернулся ко князю:

Артем Владимирыч…

Не насилуй свою веру, Хлынов, — прервал старика Артем Владимирыч, — мы все у меня примостимся. В тесноте, сам знаешь — без обиды… Ты давай озаботься скорым походом. Собирай телеги, зимние полозья к ним, упряжь… А уж у тебя — потом погостим, с победой.

Хлынов понятливо и весело гикнул древний походный клич, свернул битюга в свой двор и пропал среди грузных построек.

***

Александр Александрович Гербергов притормозил таратайку возле спешившегося князя. Но глядел на Акмурзу. Так, в сторону джунгарина, и сказал:

Меня ищите, буде пригодится, на дворе итальянца.

Артем Владимирыч кивнул и отвернулся. Гербергов поспешно отъехал.

Вошли в избу. Изба князя оказалась заботливо натопленной. Сразу от джунгарина понесло конским потом и человеческой прелью.

Спать пойду в кабак, — сразу сказал на этот запах Егер.

В дверь, не стукнув, провалился один из бугаев Хлынова:

Разреши говорить, князь! Хозяином велено тебе передать назад твою шкатулку! А на словах передать велено, что в Тобольск прибыл сим часом новый губернатор — Соймонов! Мятлева народ требует на правеж по противню!

Артем Владимирыч взял у холопа свою шкатулку, поцеловал ее. Потом резво обернулся к Егеру:

Что у тебя за каприз, едрена суена? — весело спросил князь у Егера, узнавши довольную новость про нового губернатора. — Как это — спать вне дома? Выпорю! Новый володетель в городе! Баню топи, образина буева! Теперь все печи топить можно!

Егер обрадовался матерности князя, как младенец сосцу, и вырвался во двор, к бане.

Акмурза все это время стоял у правой стены, держа правую руку на сабле. Князь взял его за правый локоть и подтолкнул к столу. Найманский князек дернулся — урус совершил вольность, тронув его по бойцовой руке.

Садись, — велел князь.

Мен-аманат гой? — Спросил Акмурза, сев за высокий русский стол боком, оставляя место для замаха сабли.

Джок, — ответил князь Андрей, садясь за стол и доставая свой древний кинжал, — сен мен тамыр! Вот, возьми царское оружие! Это залог нашей кровной дружбы!

Спросив, не заложник ли он, Акмурза нарушил древний обет воина — не знать о своем будущем. Видимо, джунгарам жилось худо, если воины опускались до бабских вопросов. Князь Гарусов потому первым и назвался тамыром — кровным братом Акмурзы, чтобы не упустить в степь потребную в скором тяжелом походе крепкую сотню конных воинов. И потом, тамыр живет у своего названого брата по его правилам. И, значит, сходит в баню и выпьет водки. А опосля бани и водки всегда получается нужный, бестайный разговор.

А кинжал дамасской работы, подаренный князем Акмурзе, точно был царским. На конце его рукояти явственно читался, хоть и вышлифованный веками, профиль орла. Если долго рассматривать саму рукоять, можно было различить человекоподобную фигуру с крыльями за спиной и в накидке из леопардовой шкуры.

Эта фигура и заканчивалась головой орла. Сия фигура в седой древности означала надсмотрщика — нетеру. И даже погляд на нее был древним людишкам страшен, не то что живой сур, в яви и с оружием. Мигом сотни рабов летели в подземные тюрьмы и в шахты. Или во рвы Дагона, заживо заливаемые болотной жижей страны Месопотамии.

Акмурза низко наклонил голову над столом и замахал руками. Он, хоть и пренебрегал правилом воина — умирать без спроса, но чтил древние устои и понятия непомерной власти. Дареный кинжал со знаком сурской власти был для него дороже аула в сотню юрт и всего аульного скота и аульной бишары — простых скотоводов.

Князь Артем вынул кинжал из ножен таких же старых, как и клинок. И ножны, и кинжал он положил перед Акмурзой.

Монету дай, — подсказал князь, — обычаем нашим оружие покупают.

Акмурза, не сводя глаз со священного клинка, отвязал от пояса кису и высыпал на стол горстку монет, золотых и серебряных. Артем Владимирыч выбрал малую серебряную монету и пальцем подгреб ее по столу к себе. Монета, он не ошибся, чекана была нового, и на ней четко выделялась тиара над сухим, мученическим профилем Папы католиков. Так, так… а ведь пошла государева работа! А ведь подозрения Государыни подтверждаются! И теперь князь Гарусов во всю силушку может разойтись! И разойдется!

В слюдяное окошко избы прилетел снежок. Голый Егер давал сигнал, что баня доспела.

Оружие сымай, — велел Акмурзе князь. — В нашу баню с оружием никак нельзя.

***

Злого, полупьяного бывшего губернатора Мятлева за крепким караулом из забайкальских казаков Соймонова сопроводили в дальний покой володетельных хором.

По народному противню, наветному листу, со всей губернии собранному, выходило, что Мятлев получил около пяти тысяч рублей взятошными деньгами, да кроме денег — шкурами, золотом в песке и самородках, и бивневой костью мамонта — еще на десять тысяч рублей.

Соймонова вся Сибирь знала за своего человека, он тыщщами верст ездил и везде платил, и корысти для — дел не ворочал.

Мятлев же спьяну теперь орал, что пусть хоромы выжгут, но оговоренного добра не найдут.

Сенька Губан, Соймоновский ближник, прознал, что обоз Мятлева ушел почти как двадцать дней тому назад и добра, зажиленного бывшим губернатором, — не возвернуть.

По старым обычаям, Мятлева пришлось бы выдать обиженным людям. Такая выдача обычно кончалась панихидой по бывшему володетелю. Согласно старинному «Уложению о наказаниях» Царя Алексея Михайловича Тишайшего. До сих пор не отмененному, в устрашение боярам да хапалыцикам-дьякам.

Да вот, может, нынче, при новой Императрице, в запрете стали те обычаи, — вздохнул Соймонов. — Сенька! Тебе поручаю — пусть Мятлев тайком уходит из города по вечеру сам, одноконь, без охраны. Уйдет — его счастье. А по делам его — пусть Императрица судит!

23
{"b":"877224","o":1}