Я решил прибегнуть к помощи других людей. Эту часть истории ты знаешь. Я нашёл вашу троицу. Вы напомнили мне нас троих, ещё не переживших то, что нам было уготовано. Не сильно льсти себе, конечно же. То, что вы стали частью моего плана, была заслуга по большей части сентиментальности старого дурака, а не ваша.

Для того, чтобы попасть в Кельитас, требовалась магия

Хаоса. То, что предложила жрица — лишь безобразное подобие моего плана. Но, за неимением лучшего…

Чужими руками я собирался принести медальон к пространственному разлому, с которого всё и началось, и вновь его открыть. Тени бы вновь выбрались из своего заточения, а вместе с ними и тот, ради которого я и жил. Вы глупые и наивные детишки, слепо последовавшие за мной к своей могиле. Обмануть вас, заставить идти, дать призрачную мотивацию не составило никакого труда. Я не собирался давать Дариэлю силу Исаи, но после решил, что не важно, в каком сосуде её хранить. Я был уверен в том, что частью магии Хаоса невозможно было полноценно воспользоваться какому-то простому смертному, считающему себя потомком эльфов. Прости, но Дариэль должен был быть лишь предметом, с помощью которого я бы смог выполнить свой план. Я был уверен, что, попытавшись совладать с магией, он бы скорее умер, чем заимел бы какой-то успех. К несчастью оказалось, что твой тупоголовый друг имеет явный талант к тёмной магии.

Она поглотила его рассудок. Боюсь, что это мешает и тебе, и мне. Если мы не устраним эту проблему, даже представить сложно, что нас ждёт. Сейчас я иду добровольно сдаваться Ричарду, и… Для меня это, пожалуй, будет концом. Я признаю сейчас своё поражение. Знаешь, вы мне даже понравились. Думаю, что я бы не хотел, чтобы ваша компания так бесславно бы скончалась. Так что пусть всё будет так, как запланировал Создатель. Я говорю искренне, девочка, Ричард был способен противостоять Исае, а значит, может усмирить и Дариэля. Если всё пройдёт хорошо, твой друг должен будет добровольно отдать магию Хаоса. Вы можете поступить подобно Исае: заточить её в каком-нибудь артефакте и спрятать его. А я же отвечу за все свои злодеяния. Пусть, наконец, меня судят. У меня есть только одна к тебе просьба. Аарон действительно умный и способный мальчик, но слишком уж напоминает меня в молодости. Если он выжил, присмотри за ним, пожалуйста. Направь на путь науки. Может, хоть кто-то в этой вселенной будет способен наконец направить человечество на тот самый путь, о котором мы грезили. Надеюсь, он сможет использовать свой ум во благо.

***

Едва он закончил свой рассказ, Дангер, словно очнувшись от глубокого транса, вздрогнула и зачем-то огляделась по сторонам, будто бы в первый раз видела то, что видела. Нет, конечно же, то, что за плечами у Виллема была какая-то мрачная, запутанная и грустная история было очевидным для всех: просто так озлобленными на всё сущее злодеями, спокойно вещающими об изничтожении мира, не становятся. И друзей чьих-то без причины, естественно, не убивают. Да и понятно было, что их озлобленный злодей не просто так порою смотрел в никуда, пока его не окликнешь.

Ей вдруг стало невыразимо грустно. Мир вокруг показался слишком большим, враждебным и неуютным. Захотелось увидеть Аарона, обнять до хруста его рёбер и попросить никогда не умирать.

— Мне… жаль. — С трудом выдавила девушка, — я всё ещё считаю тебя очень дерьмовым человеком, а теперь ещё и полностью сумасшедшим, но мне жаль. Но ты ведь понимаешь, что это точно какие-то нездоровые чувства?

И, видимо, исчерпав свой запас слов на этот день, Виллем только молча кивнул. Однако Дангер на одном прямолинейном вопросе останавливаться не желала.

— А ты не думал, ну, знаешь… Найти жену, создать семью, смириться с потерей… Да может хоть и наукой снова заняться…

Мужчина посмотрел на неё нечитаемым взглядом.

— У меня была только одна цель. Я же сказал.

— И ты больше ничем кроме этого не занимался? То есть… Просто всё это время, каждый день… Э-э-э, искал способ оживить этого Исаю?

— Да.

— Шесть сотен лет?

— Да.

— Ты ещё более ненормальный, чем я думала.

— Да.

— А ты не думал, что… Ему это не понравится? То есть, он ведь пытался спасти этот мир, пожертвовав собой. А ты хочешь спасти его, пожертвовав миром? Ваши интересы как-то… Расходятся. Мягко говоря.

— Я показал бы ему, что мир этой жертвы не стоил. Мы нашли бы какое-нибудь решение, потом. Вдвоём.

— А если он не захотел бы искать решение? Чем вообще ему заниматься-то?

— Да пусть хоть крестиком вышивает! — В сердцах воскликнул Виллем, — какое мне дело? Создатель, насколько же проще было разговаривать с Аароном.

Дангер недоумённо похлопала глазами.

— Вот эту фразу я точно слышу впервые в жизни. Про Арри так никто и никогда не говорил. Вы, видимо, оба того… Особенные.

Виллем сплюнул себе под ноги и намеренно ускорил шаг настолько, чтобы спутница осталась позади. Она и осталась. И долго размышляла, что было ей совершенно не свойственно.

Каково это было — прожить так долго, гонимым только одной целью, больным рассудком и муками совести? Каково было страдать от воспоминаний, в изгнании из своей родины, ради благополучия которой ты сделал столько много? Презирать всех людей до единого, разрушать свою душу злом, обесценить жизни остальных, относясь к ним, как к тупому скоту? Что вообще могло остаться от его человечности?

Едва она задумалась об остатках человечности, до слуха Дангер донеслось едва слышное напевание под нос песни.

Песни про лодку.

Конь нёсся по дороге, ритмично выбивая копытами всю дорожную пыль, которая поднималась вверх серыми облаками. Всадника трясло, подкидывало и метало в седле, однако он продолжал подгонять уставшее уже животное, шипя иногда ругательства про тупую медленную кобылу. Арбалет наездника, неловко и наполовину засунутый в мешок за плечами, иногда больно ударял своего владельца по позвоночнику, однако тот словно этого не замечал, обратив всё своё внимание на дорогу и пытаясь не свалиться на землю.

Говорят, человек может приспособиться к чему угодно, однако никто и никогда не обозначал временные рамки, которые требовались для этого приспосабливания. Аарону пришлось выяснять их опытным путём и на своей шкуре. Прошлой ночью он, глядя на тёмное, усыпанное звездами небо и пережёвывая какой-то, как поговаривали, целебный цветок, сделал вывод, что спать на холодной траве, в общем-то, довольно удобно, если она сухая, а ветер не очень сильно задувает, если отойти поглубже в леса. Более того, если пить достаточно много воды, она притупляет чувство голода, а если болят зубы, то можно пожевать кору дуба. Дубы он тоже научился выделять среди остальных деревьев. А заодно съедобные грибы от не очень. С охотой, правда, не задалось: зайцы и птицы оказались слишком шустрыми и не очень желающими быть съеденными. Но, в целом, и этому можно было научиться. Со временем. Единственными птицами, которых можно было в теории поймать и зажарить, были вороны, но их было слишком жалко. К тому же вороны были прекрасными слушателями его бесконечных рассуждений и монологов. Молчаливыми, доверчиво заглядывающими чёрными глазками-бусинками в лицо и иногда сочувствующе каркающими на особо эмоциональные высказывания слушателями. Аарона в жизни никто так внимательно не выслушивал, как эти птицы, поэтому жрать их было немыслимым кощунством. Лучше уж было пустить в суп тупоголового братца, как только он его найдёт. Весь мир явно станет чуть-чуть получше, потеряв излишне самоуверенного тёмного властелина, господина самых тупых решений и случайного повелителя какой-то там древней могучей магии, которую ему вручили без инструкции по применению.

Мысли о том, что можно будет сделать с Даром и сколько претензий ему можно будет высказать, тешили неустанно работающий на износ мозг и подгоняли продолжать путь. Аарон сначала собирался составить список этих самых претензий, но не нашёл в своих скромных пожитках ни карандаша, ни бумаги, поэтому решил просто запомнить. И начать стоило бы с того, что какого вообще Темнейшего их потащило в это бесполезное непонятное приключение, на которое никто явного согласия не давал, а, следовательно, весь этот поход являлся одним сплошным насилием, по большей части над ним, бедным, несчастным, измученным и уставшим Аароном.