Мрачный, словно туча перед грозой, Виллем ответил:

— Восприимчив, как и любой разумный вид. Я схитрил. Старый друг учил меня не подвергаться поверхностному вмешательству в сознание, блокировать мысли и эмоции, но при желании он мог этот блок легко снести. К тому же, Дариэль озлоблен на меня больше, чем на кого-либо ещё. Эти трюки не помогут.

— Понятно… — Разочарованно протянула Дангер.

«Вряд ли мы сможем, конечно, извлечь что-то полезное из того, что уже знаем, ведь если бы ответ лежал на поверхности, ты бы не пришла ко мне, да?»

— Предположим, — продолжила девушка, — что есть человек, способный справиться с этим… Вмешательством. В сознание. Как бы выглядел такой человек?

Виллем сначала просто хмыкнул и промолчал. Потом удивлённо посмотрел на Дангер, всё ещё ожидающую ответа.

— Ну, если в теории… Это должен быть кто-то, кто хорошо умеет контролировать всё, о чём думает. Возможно, обладать сильным интеллектом и нестандартным мышлением. Так мне говорил коллега. Говорил, что таких сложнее прочитать. Если честно, я не знаю. Но, главное, чтобы к нему Дариэль точно не испытывал никаких обид, только уважение или любовь…

Дангер вскочила на ноги, вдруг ослеплённая одной догадкой.

— Нет, я знаю, о ком ты подумала, — осадил её Виллем, — но Аарона с нами нет.

Девушка снова уселась на корточки.

— Ничего не понимаю. Но ты ведь не можешь просто так взять и сдаться, после всего, через что прошёл? У тебя ведь была какая-то цель, которая заставляла тебя жить всё это время. Старик, подумай получше.

Виллем застыл, словно изваяние. А после нехотя сказал:

— Я знаю одного человека, который мог бы нам помочь, потому что уже сталкивался с чем-то подобным. Есть только одна проблема… Он меня ненавидит и, скорее всего, убьёт сразу же, едва увидев. Я убил его лучшего друга.

— Кто это?

— Король-феникс, Ричард.

— Запомни, — тихо сказал он тоном, полным такой безысходности, что любому постороннему, кто мог бы их услышать сейчас, захотелось бы выть от тоски, — я не буду тебя жалеть, как жалел Виллема во время наших уроков. Это будет бой, настоящий бой между двумя врагами, и ты должен победить меня во что бы то ни стало. Вспомни всё, чему я тебя учил. Пользуйся самыми грязными приёмами, на которые хватит твоей фантазии. Используй всю свою силу, и да помилуй тебя Создатель, если ты хоть на краткий миг вспомнишь о том, что мы с тобой друзья и ты не хочешь причинить мне вред.

Противник в начищенных до зеркального блеска доспехах смахнул с лица прядь золотых волос и кивнул.

— Ты готов?

Исая также утвердительно кивнул.

Поле боя было предварительно очищено от всего, что могло бы помешать. Люди также были отправлены как можно дальше от площадки. Сейчас пространство занимали только эти двое, уставшие, но решительные.

Колдун взмахом руки дополнительно создал вокруг тренировочной площадки защитный барьер, сотканный из красивейшего голубоватого свечения. Он слишком опасался того, что ситуация выйдет из-под контроля и пострадают невинные люди. Конечно, страшно было и за Ричарда. Но сражались они уже далеко не в первый раз, поэтому можно было не сомневаться, что правитель Кельитаса прекрасно понимал, на что идёт и кому будет противостоять.

После Исая вздохнул и закрыл глаза, позволяя Хаосу заполнить его сердце. Всколыхнулись старые обиды, чувство гнева привычно уже заполнило его существо. Кончики пальцев закололо словно от маленьких искр. Сейчас он позволит себе больше, чем когда-либо до этого. Необходимо было, чтобы хотя бы один человек умел противостоять его магии, если тот вдруг сойдёт с ума и полностью потеряет над собой контроль.

Поэтому сейчас он собирался сойти с ума и потерять этот контроль.

Им потребовалось непростительно много времени, чтобы выработать нечто, что с трудом, но можно было назвать стратегией борьбы. Однажды Виллем язвительно охарактеризовал её как «Если к тебе пытаются вломиться в дверь, попытайся обескуражить врага и начни выламывать её в обратную сторону». Сам он отказывался принимать участие в настоящей битве против мага, просто потому что считал тактику сопротивления просто… омерзительной.

В самом начале они посчитали, что для того, чтобы защитить свой разум, нужно учиться возводить вокруг него неприступную стену. Раз за разом их попытки проваливались. Оказалось, что от вездесущего взора колдуна невозможно было утаить совершенно ничего. И вот, во время очередной тренировочной схватки, король, разозлившись, мысленно выдал Исае вообще всё, что он думает о нём и о сложившейся ситуации, не смущаясь ни эмоций, ни формулировок. Внезапно парень вместо того, чтобы заставить Ричарда ударить самого себя, как они договаривались, замялся и растерялся. Всего на секунду, однако этого хватило для того, чтобы соперник, резко скакнув вперёд, внушительных размеров кулаком врезал Исае по челюсти. Король мешкаться в сражениях не умел. Несчастный колдун был повержен, при падении элегантно сбив собой соломенное чучело, стоящее на площадке и потеряв один из своих зубов (чуть позднее зуб нашёл Ричард. Он поставил его на полку со своими трофеями, гордо возвестив всех о том, что это теперь символ победы грубой силы над магией.)

Исая же, после двух недель грустного поедания только очень жидкой каши, поделился теорией о том, что лучшая защита — это нападение. Теория, хоть и была не особо нова уже тогда, заиграла новыми красками.

И сейчас два янтарных глаза прямо и спокойно смотрели прямо в лицо своего нынешнего врага. Король почувствовал у себя в голове словно небольшой холодок — иначе было сложно описать это, ставшее знакомым, ощущение. И недостатка крайне неприятных воспоминаний Ричард никогда не чувствовал.

«Когда я впервые убил человека, мне было двенадцать лет, — возможно, открыто вести внутренний монолог по началу было непривычно, но сейчас это не казалось чем-то странным, — и я даже не могу вспомнить, за что он был осуждён. Отец сказал: если ты хочешь быть сильным правителем, ты должен уметь своими руками вершить правосудие. Он вложил мне в руки меч. Я не смог убить того мужчину одним ударом. Я помню, как хлестала кровь из его раны, помню, как повисла голова на одном лоскутке кожи после третьей попытки её отсечь. Само тело не падало: его держали по обе стороны рыцари отца.»

Исаю затошнило от чужих воспоминаний, яркими, словно не было прошедших с того момента лет, образами проникшими в его собственную голову. Он не дал себе права на слабость, продолжая одновременно пытаться подчинить себе Ричарда и посылать в него же языки холодного магического пламени. Слишком много негативных чувств заставляли сердце стучать в бешеном ритме. Всё смешалось: ярость, чужая боль, страдание, ненависть, страх…

«Но саму смерть я увидел впервые ещё до того случая. Ты, наверно, слышал, как умерла моя мать? Её растерзала стая бродячих псов на улице. Представляешь, насколько это убогая смерть для королевы? Её принесли рыдающие служанки. Вернее сказать, то, что от неё осталось.»

Вероятно, Создатель, создавая этот мир, не слишком позаботился о том, как будут жить люди, населяющие его. Всё, что определяло человеческую сущность — всё являлось лишь страданием. А те, кто ищет в этом какой-то смысл, какое-то счастье, какое-то утешение — лишь глупцы, не способные увидеть настоящую картину.

Злость колдуна обрушилась необузданной стихией. Траву на площадке моментально выжгло тем же голубым сиянием, которым полыхал барьер вокруг дуэлянтов. Ричард выронил свой меч, но не стал бросаться его поднимать: знал, что, переключив своё внимание, проиграет.

«Думаешь, я когда-то считал тебя своим другом? Ты безумный, тупой кусок дерьма, самый жалкий человек из всех моих подданных. Ты слабый, словно ребёнок, мне стыдно находиться в твоём обществе. Я держал тебя при себе только потому что ты был полезен, но зачем мне теперь врач, который никого не лечит? Как только я пойму, как тебя победить, поверь, помилования ты не заслужишь. Я припомню тебе всё.»