Молодой человек заинтересованно подошёл посмотреть на открытую главу.

— Тёмные маги так любят всё драматизировать, — усмехнулся он.

Из собранных на голове Дангер волос выбилась прядь, которая падала ей на глаза и которую она усиленно пыталась сдуть, пока читала. Без задней мысли Аарон заправил эту прядь ей за ухо и пошёл искать дальше. Подруга же так и осталась стоять, замерев и задержав дыхание. Хорошо, что никто не видел её покрасневших ушей.

Пусть тёмные маги говорят, что хотят. Про предвестников смерти, про изгоев и вообще про всё, что душе угодно. Она с детства училась драться и будет учиться дальше, пока сама не станет оружием в чьих-нибудь руках. Никто не посмеет причинить вред людям, которых она любит. Аарон будет жить до самой старости, станет священником и сможет жить в мире и тишине, продолжая бесконечно жаловаться на больную спину и ворчать по любому поводу. А она больше не посмеет его оставить.

— Дана! — внезапный взволнованный оклик заставил девушку выйти из оцепенения, — я нашёл её.

***

Дверь кабинета с грохотом распахнулась, и юноша стремительно вошёл внутрь, потом упал на кресло, закинул ноги на стол, закрыл глаза и затих. Рукава некогда белоснежной рубашки были бордовыми от пропитавшей ткань крови. Виллем обеспокоенно смотрел на своего лаборанта, чья грудь вздымалась от тяжёлого сбитого дыхания.

— Ты что же, убил кого-то? — Осторожно спросил мужчина. Он не привык видеть своего вечно дурачившегося забавного напарника настолько загнанным и уставшим. Пожалуй, только сейчас можно было подметить, насколько у паренька было бледное и осунувшееся лицо. В глаза бросились даже седые волосы у висков. Обычно все эти детали терялись на фоне довольной жизнерадостной улыбки и скрывались за потоком язвительных шуток, высмеивающих всё, на чём свет стоит.

Ответ раздался словно откуда-то издалека.

— Одному из стражников Ричарда кто-то вспорол артерию на бедре, он едва не умер от потери крови. Я зашивал. Бедолаге ещё повезло. Извини, у тебя не будет здесь какой-нибудь сменной одежды? Я не хочу возвращаться к себе, там погром, как после урагана. И пахнет смертью.

Учёный сам не помнил, откуда, но у него в шкафу валялось нечто, напоминающее рубаху. От неё воняло старыми тряпками и сбоку была дырка. Однако Исая с благодарностью принял и натянул на себя вещь.

— Ты хочешь поговорить… Об этом? — Виллем всегда признавался, что в разговорах он был не силён, а тем более в утешении кого-либо, но проигнорировать вломившегося к нему грустного врача он бы при всём желании не смог.

Исая покачал головой.

— Я к тебе пришёл как раз для того, чтобы поговорить не об этом. Скажи, как у тебя здесь дела? Ты в прошлый раз говорил что-то про бесконечный источник энергии. Удалось придумать, как его соорудить? Извини, что меня так долго не было с того раза. Работы много.

Как раз на том столе, куда Исая бесцеремонно забросил ноги, аккуратной стопкой были сложены листы бумаги, испещренные мелким аккуратным почерком. Виллем взял рукопись и протянул её лаборанту.

— Я как раз писал об этом. Нужно будет показать Ричарду, чтобы тот дал добро на проведение экспериментов. Если будет желание, ты тоже прочитай. Там про то, что мы обнаружили в месте столкновения миров.

Немного оживившись, Исая начал бегло проглядывать труды своего учёного.

— А ты уже прямо точно уверен, что это оно? То есть, я хотел сказать, это ведь была всего лишь теория, над которой ты работал.

— Уважаемый коллега! — Виллем в последние месяцы начал его так называть, каждый раз с неуместной серьёзностью, что до жути смешило самого Исаю, — мы уже год почти изучаем жалкий кусок материи, появившийся в той пространственной аномалии. Да, пожалуй, я считаю, что он явно не из нашего мира. Ты сам видел, как хаотично он себя ведёт. Если есть хотя бы шанс расширить ту трещину между измерениями, которую мы нашли, чтобы черпать энергию, то, как учёный, поклявшийся всеми силами двигать прогресс, я обязан опробовать свою теорию на практике. Но! Не думай, что я хоть в чём-то уверен в своей жизни. Я, пожалуй, даже в собственной тени сомневаюсь.

Вся речь была произнесена с таким надрывом и пафосом, совершенно несвойственным обычно безэмоциональному Виллему, что его уважаемый коллега наконец вновь стал обычным собой и расхохотался. Тут же, словно по волшебству, пропали и чёрные круги под глазами, и бледность, и усталость, и седые волосы.

— Как же я тебя люблю! Не зря тогда напросился к тебе в помощники. Я это уже говорил, но всё равно, знай, что я очень рад с тобой работать. Хотя ты, кажется, безумный, но только немного.

— Безумцем тут обычно тебя называют.

— О, как меня тут только не называют! Но, знаешь, тебе нужно название для этого всего. Для книги, для этой материи. Как ты только умудрился за год ни разу не задуматься над названием?

Лаборант бережно сложил в сумку рукопись. Он бы не посмел нести столь ценный труд просто в руках. Альберт всегда учил его относиться к бумаге нежно, словно к любимой девушке. Книги были его страстью, которую он передал и своему маленькому воспитаннику. Каждая — отголосок души писателя. Сейчас же автором был человек, которым Исая слепо восхищался с тех пор, как учёный появился в стенах замка.

— Сам тогда придумай название. Для меня главное — это содержание. А что напишут на обложке — не важно.

— Даже не важно то, что там напишут твоё имя? — Насмешливо произнёс парень.

— Точно. Пусть хоть вообще не пишут. Слава нужна идиотам. Важно лишь то, что мы сможем дать человечеству своей работой. Но вообще, если и будут писать имена авторов, то нас двоих. Это ведь не только моё исследование, а наше с тобой.

— Слава нужна идиотам! — Передразнил учёного Исая. — Я придумаю название и отредактирую. Можешь вписать меня как научного редактора.

Они немного посидели в тишине. День был в самом разгаре и солнце ярким лучом било в окно. С улицы доносились голоса людей. В кабинете было так хорошо и спокойно. В воздухе витал сладкий аромат надежды на светлое будущее. Виллем решил, что попросит Исаю сделать что-нибудь долгое и скучное, вроде сортировки личных заметок, а сам он в это время пойдёт прибираться в комнате и кабинете врача, чтобы тот не видел больше сегодня никакой разрухи и не вспоминал о тяжело раненом стражнике. Трудно каждый день видеть больных и умирающих. Юноша заслужил немного спокойствия.

— Я придумал. Ты же сказал, материя ведёт себя хаотично. Так и назовём книгу — «Теория Хаоса». Вполне отражает суть.

Виллем кивнул.

— Неплохо звучит. А главное, весомо.

Спустя ещё неделю они оба продемонстрировали королю свою идею, и тот, разумеется, дал добро на эксперименты. Работа кипела полным ходом.

Тогда ещё никто не знал, что их мирной жизни придёт конец. Но пока… Пока можно было только радоваться в предвкушении величайшего открытия, не зная, сколько боли оно принесёт всем троим.

Сумку Дариэля беспощадно забросали книгами, которые, естественно, были очень важными и нужными предметами в их и без того нелёгком путешествии. Когда бедняга осмелился поинтересоваться, к чему им столько лишнего груза нужно нести с собой, ответом послужило лишь недовольное фырчанье брата. Дангер же пожала плечами и сказала, что знания — сила. Выбора не оставалось. Пришлось нести книги с собой.

Недалеко от Деритора расположился порт. Когда компания выходила из главных ворот, напоследок они решили проверить место, где они привязали к дереву поверженного Виллема. Как и следовало ожидать, от мужчины не осталось и следа. Одному Создателю было известно, где он сейчас находился. Скорее всего, где-то поблизости вновь тихо следил за происходящим. Поделать с этим, видимо, уже ничего нельзя, оставалось только смириться и идти дальше, не обращая внимания на незримого спутника, от каждой встречи с которым вопросов становилось всё больше, а ситуация становилась ещё более запутанной.

Находясь в Дериторе эти несколько дней, ребята умудрились заметно улучшить свои отношения друг с другом. Воистину, это был действительно замечательный город. После того тренировочного сражения напряжение, царящее между Аароном и Дангер с момента их встречи, если не испарилось полностью, то прилично ослабело, поэтому, едва с рассветом выйдя вновь в путь, Аарон молча всунул свой рюкзак подруге, чтобы та несла его сама. Жест этот, хоть и был грубоват на первый взгляд, на самом деле больше означал проявление некого доверия и признания. Конечно, если речь шла об Аароне, о простом выражении своих чувств не стоило и думать.