Так закончилось испытание, которое Создатель послал на человечество. Люди поняли, что их грехи могут привести к страшным последствиям, но также осознали, что они могут обратиться к Свету и получить прощение.

Даже в самых темных временах вера и милосердие могут принести надежду и спасение.

Повести Драконьего века, глава 22.

***

— Что значит "нельзя выйти из города"?! — уже в четвёртый раз возмущённо допрашивала стражника на главных воротах Дангер.

Тот, тоскливо вздыхая каждый раз перед ответом, вновь и вновь повторял ей про приказ управляющего никого не впускать и не выпускать. Впрочем, он повторял это каждое утро, каждый день и каждый вечер, когда у ворот собиралась очередная толпа паникующих людей, стремящихся покинуть охваченный болезнью город и вывести своих родных. Жалкие, грязные, оборванные и так сильно переживающие исключительно за своё благополучие люди таранили ворота собственными телами, возмущались, кричали, плакали, но уставшая стража была непреклонна. Приказ есть приказ.

— Да вы поймите! Мы только приплыли, ни с кем не контактировали, можете проверить, мы ведь не заразные, — продолжала Дангер, для убедительности с энтузиазмом закатывая рукава туники, штанов, оголяя живот и плечи, пытаясь доказать, что её кожа чиста.

— Язвы начинают появляться спустя несколько дней после заражения, — совершенно равнодушно и с некоторой тоской пробурчал стражник.

— Точно, — вторил ему его напарник, — а у знакомых бабка одна болела, так у той вообще, говорят, они были только на заднице.

— Вам что, зад ещё показать? — Вспыхнула Дангер.

— Да нет, не нужно. Всё равно не пропустим.

Все остальные члены компании тихо стояли в стороне, наблюдая за односторонним скандалом.

— Это разумные меры предосторожности, — хмурился Аарон, — но мы не в той ситуации, чтобы их соблюдать. Это может затянуться на месяцы… Непозволительно долго.

Виллем кивнул. Потом покосился на Дариэля.

— Здесь только один выход, вся остальная часть города окружена с одной стороны стенами, с другой — морем. Если не хотите лезть по стенам или переплывать…

Он замолчал.

Дариэль, поняв, к чему всё идёт, как-то весь скукожился, сгорбился и, по всей видимости, захотел исчезнуть вовсе.

— Магия? — Тихим шёпотом уточнил парень.

— Магия.

Наступила недолгая пауза.

— Это противно, — внезапно жалобно выдал проклятый. Виллем взглянул на юношу с удивлением.

— Тебя не прельщает власть над чужим разумом?

— Нет. Это мерзко. Знал бы ты, что у людей в головах, никогда бы не согласился туда заглядывать. Как будто в ведро с чужим дерьмом окунаешься и оттуда приказы отдаёшь. Я в прошлый раз… — Он закашлялся, — в прошлый раз несколько дней отойти не мог.

— Это когда? — Поинтересовался Аарон.

— Да когда телегу угнали.

Аарон сочувственно положил руку на плечо поникшего брата.

— Если бы я мог сделать это вместо тебя, я бы сделал. Прости. Мы слишком многое на тебя взваливаем. Скоро всё закончится, заживём как обычные люди. Клянусь.

Он, как в детстве, протянул Дариэлю мизинец для скрепления клятвы. Дар, вздохнув, сделал то же самое в ответ. Виллему вдруг стало слишком неловко, что он стал свидетелем чего-то внезапно личного и трогательного, и мужчина уставился куда-то на носки своих ботинок.

— Знаешь, — вдруг сказал Дариэль, — я всегда думал, что это я тебя защищаю. Оберегаю неуклюжего слабого братца от всего мира. Сейчас мне кажется, что наоборот.

Хохотнув, Аарон ответил:

— Уговор помнишь? Ты — грубая физическая сила, а я тебя прикрываю от всех проблем. Так что действуем по старой схеме.

Так и не поняв, к чему было это откровение, Аарон пошёл успокаивать и посвящать в план действий боевую подругу, упорству которой могли сейчас позавидовать все бараны восточного континента. Лишь сделав пару шагов, его цепко схватила взявшаяся из ниоткуда тонкая грязная ручонка, сдавив и без того раненое когтем запястье.

— Дяденька, помогите, пожалуйста…

Маленькая девчушка, вся в лохмотьях, перепачканная землёй и гноем, сочащимся из страшных волдырей по всему телу, дрожа, хрипела, скулила и хватала Аарона за одежду, руки, ноги, сумку. Парню потребовалось некоторое время, но, наконец, извернувшись, словно схваченный уж, он отцепился от оборванки и отскочил в сторону. Запоздало до его сознания дошло, чем ему мог грозить этот контакт. В области живота что-то резко похолодело.

С каждым днём Аарону становилось всё хуже. Его трясло, он с трудом дышал, останавливаясь на каждом шагу, чтобы прийти в себя и продолжить идти. Хуже всего было то, что Виллем приказал никому, кроме переболевшей в детстве лёгкой формой оспы Дангер, не прикасаться ни к самому парню, ни к его вещам, да и в целом держаться от него в стороне. Поэтому за страданиями брата Дариэлю со сжимающимся от боли и сожаления сердцем приходилось наблюдать издалека, без возможности как-либо помочь. Дангер же, хоть и была достаточно сильной и выносливой, всё же с трудом справлялась с тем, чтобы нести на себе тяжёлый рюкзак и едва волочащегося по дороге товарища.

К счастью, Виллем наконец объявил, что они пришли к месту назначения.

Небольшое селение на пятнадцать жилых домов представляло из себя довольно убогое зрелище, однако мужчина был убежден, что именно здесь проживает один из величайших целителей современности. Селение было окружено непроходимыми дебрями леса, что делало его почти полностью оторванным от всего остального мира. «Меры предосторожности, — пояснил Виллем, — за голову этого целителя на территории всего Ильитаса была объявлена неплохая награда. Не спрашивайте меня, откуда я знаю. Скажем так, ещё одна моя маленькая странность, связанная с нездоровой осведомлённостью обо всех врачах, знахарях и целителях на обоих континентах.»

В прочем, спрашивать никто и не думал. Едва они прибыли, как Аарон без сознания рухнул на землю, словно небрежно брошенная куча грязной одежды.

***

Нападавший был так разъярён, что вены на его лбу и шее набухли от напряжения, а мелкие сосуды в глазах полопались, из-за чего белки стали кроваво-красными. Он кричал что-то невнятное, но каждое его слово было обезображено ненавистью вперемешку с отчаянием. Исая смог разобрать лишь отдельные слова.

«Ты! Погубил! Виноват! Сдохни! Нечисть!»

Юноша не переставая бормотал извинения, даже не понимая, за что он в этот раз, очередной, извиняется. Он только всё дальше и дальше отползал в угол комнаты, собирая ладонями, коленями и когда-то белоснежным халатом всю пыль и грязь истоптанного пола помещения. Он даже уже не чувствовал боли в руке, трижды обмотанной бинтами, на которых всё равно проступали тёмные пятна начавшегося некроза.

— Простите, я… Правда, пожалуйста, простите, не трогайте меня, прошу, я ведь ничего не сделал… Пожалуйста, я всего лишь врач…

Драться он никогда не умел. И уметь не собирался, считая, что любое осознанное причинение вреда живому есть высший грех, на который способно разумное существо. А на его долю и без того выпало достаточно грехов.

Нападающий замахнулся ржавым тесаком. У Исаи не оставалось пространства для того, чтобы отползти ещё дальше: его в буквальном смысле припёрли к стенке. Врач зажмурился и отвернулся, ожидая удара, но его не последовало. Вместо этого на грудь упало что-то вроде переспелой дыни. Стало мокро.

— Ты в порядке? — Спросил знакомый до боли голос. Тяжесть лежащего на груди предмета пропала и чьи-то тёплые руки тут же стали успокаивающе гладить врача по волосам.

— О, Создатель, — простонал Исая, утыкаясь Виллему в грудь и нервно сжимая пальцами предплечье учёного, — ты ведь убил его, убил мужчину?

— Да.

Голос прозвучал несколько холодно.

— Зачем…

— Он ведь собирался убить тебя. Я просто был быстрее.

Исая наконец открыл глаза. Предметом, столь бесцеремонно грохнувшимся ему на грудь, являлась изящно одним ударом профессионального мясника отрубленная голова. Отрублена она была так красиво и словно невзначай, что даже у Исаи, привыкшему к различного рода ужасам и страстям своей профессии, закружилась его собственная.