Точным признаком того, что дело Империи проиграно, послужил «Черный декрет» генерала Базена от 3 октября 1865 года. Согласно этому приказу, подписанному императором Максимилианом, любой замеченный в причастности к «вооруженным бандам» мог быть казнен без суда и следствия. Это взбудоражило общественное мнение по всей Мексике.

Генерал Базен с присущей ему энергией стал проводить октябрьский декрет в жизнь. В секретном циркуляре одному из своих подчиненных командующий писал: «Я прошу вас разъяснить личному составу находящихся под вашей командой частей, что я не разрешаю больше брать пленных».²³³

Были расстреляны более 20 000 мексиканцев, включая видных военачальников республики. В ответ войска Бенито Хуареса тоже прекратили брать пленных. Война за независимость превратилась в войну на полное уничтожение.

Агнес Сальм-Сальм, жена принца Феликса Сальм-Сальма, прусского наемника и дальнего родственника австрийского императора Франца-Иосифа, с которым они вместе в то время находились в Мексике, так описывала потом Франсуа-Ашилля Базена:

«Сам Базен держал себя так, как будто был императором, а Максимилиан – его подданным. Он знал хорошо, что любой префект Наполеона больше значит, чем какой-нибудь австрийский эрцгерцог, хотя бы и коронованный. Получивши инструкцию от своего державного повелителя, который переменил игру и, перетасовавши карты, сдал их снова, причем главного козыря, то есть мексиканской короны на руках у него не оказалось, он уже не стеснялся ничем, чтобы заставить Максимилиана отказаться от престола. Он вступил в переговоры с его врагами, выдавал им оружие, сдавал целые города. Но самым черным пятном лежит на нем история его обогащения. Представитель Франции, маршал[25] и полководец, стоявший во главе пятидесятитысячной армии, он не постыдился открыть в городе лавку и модный магазин. Все товары провозились мошенническим образом, не оплачивая пошлин на границе, да еще на казенный счет: парижские платья и кружева шли под именем военных снарядов»²³⁴.

К концу 1866 года заокеанская авантюра обходилась Франции в 60 миллионов франков ежегодно. А 10 декабря 1865 года скончался король Леопольд I Бельгийский. Его преемник Леопольд II немедленно прекратил вербовку в бельгийский контингент в Мексике, ибо его гораздо больше занимали мысли о захвате более интересного для него Конго. 22 января 1866 года Наполеон III объявил о постепенном выводе войск из Мексики. Сторонники Максимилиана, дома и за границей, один за другим покидали его. В июле 1866 года прусские войска разбили австрийскую армию в сражении при Каниггратце, и на улицах Парижа стали говорить, что Францию ждет участь Австрии. Теперь Наполеону III самому нужны были солдаты.

Супруга Максимилиана поехала в Европу, чтобы умолять Наполеона III и римского папу о помощи. Но ее никто не стал слушать. Тогда у нее помутился рассудок – в самом прямом смысле этого слова.

Наполеону же оставалось одно: или отозвать все свои войска из Мексики, или объявить войну Соединенным Штатам, очевидно бывшим на стороне мексиканских республиканцев. Французское правительство решилось на первый исход и отозвало свои войска.

Через пять дней после этого Максимилиан и его последняя армия перебрались в город Керетаро, в 300 милях к северо-западу от Мехико. Тем самым он совершил свою последнюю ошибку. Керетаро находился очень далеко от порта Веракрус, единственного, через который император мог бы бежать.

Три колонны республиканской армии соединились у Керетаро. Максимилиан оказался окруженным 30-тысячной армией хуаристов. Акведук, снабжавший Керетаро пресной водой, был перерезан. Город оказался на осадном положении, его защитникам грозила смерть от жажды. Императорский соратник, генерал Леонардо Маркес отправился с 1200 кавалеристами в Мехико, чтобы попытаться найти там подкрепление, но на обратном пути на подходах к Пуэбло он был разбит.

В конечном итоге Маркесу удалось бежать из страны, прихватив с собой миллион долларов. Максимилиан же не был столь удачлив. В середине мая 1867 года, через два месяца после того, как последний французский солдат покинул Мексику, республиканцы прорвали остатки императорской обороны, и Максимилиан был взят в плен. Протягивая свою саблю генералу Мариано Эскобедо, он сказал:

– Офицеры моей свиты виноваты только в одном – в своей преданности мне. Я требую, чтобы им не причиняли никакого зла. Если вам нужна жертва, то пусть я буду единственной, и пусть моя кровь будет последней, которая прольется в этой стране!²³⁵

За четыре месяца до этого императорская кавалерия чуть было не пленила самого Бенито Хуареса во время атаки на его штаб. Он этого не забыл и прибыл к захваченному императору с уже подписанными смертными приговорами для него и его подчиненных. В свое время он амнистировал своих противников, и те воспользовались этим для перегруппировки сил. Теперь же Хуарес не собирался повторять собственные ошибки, особенно в отношении Максимилиана, этого символа врагов республики.

В результате ставленник Наполеона III был осужден «за преступления, совершенные против народа, прав граждан и общественного спокойствия»²³⁶.

А вслед за этим его вместе с оставшимися до конца ему верными генералами Мигелем Мирамоном и Томасом Мехиа расстреляли на холме Лас-Кампанас, поблизости от монастыря, у ворот которого император был взят в плен.

В день казни, рано утром, Максимилиана разбудили со всеми полагавшимися формальностями. Он надел фрак и спокойно вышел к другим осужденным. Потом он помолился, отдал доктору Башу свое обручальное кольцо с просьбой передать его в Вену, затем сел в коляску и в сопровождении эскорта отправился на место расстрела.

Максимилиану предложили занять место посредине, между двумя генералами, но он сказал Мигелю Мирамону:

– Генерал, монарх обязан восхищаться храбростью даже в свой смертный час. Разрешите мне уступить вам почетное место…²³⁷

Если считать необходимыми исторические изречения перед смертью, то это не хуже очень многих других, в изобилии до нас дошедших, особенно от людей благородных кровей 1793–1794 годов. Взвод солдат выстрелил. Смерть последовала мгновенно.

До Франции все эти новости, по понятным причинам, доходили с большим опозданием.

И вот однажды вечером в парижском театре «Варьете» шел спектакль «Великая герцогиня Герольштейнская» с Гортензией Шнейдер в главной роли. В огромной императорской ложе, в первом ряду, рядом с Наполеоном III и императрицей Евгенией, находились император Александр II и два великих князя, прусский король, впоследствии император Вильгельм I, с наследником престола, впоследствии императором Фридрихом, короли испанский, португальский и баварский, голландская королева и египетский вице-султан. Во втором ряду сидели другие принцы, Бисмарк, министры, маршалы, послы и посланники. Тогда весь мир съехался в Париж на Всемирную выставку.

Спектакль имел огромный успех. Будущий канцлер будущей Германской империи был в восторге. Когда, в антракте, в ложу ввели и представили гостям автора, Бисмарк стал звать его в Берлин. Он говорил:

– Вы увидите, какой успех вы будете иметь у нас!

Жак Оффенбах раскланивался с достоинством общепризнанного гения и принимал от монархов все приглашения: в Берлин, в Санкт-Петербург, в Суэц на открытие канала…

В конце антракта вдруг появился генерал Эмиль-Феликс Флёри и подал императору срочную депешу. Наполеон III распечатал ее и прочел: «Керетаро сдан Хуаресу. Император Максимилиан взят в плен».

Не сказав ни слова, он передал телеграмму Евгении. Императрица прочла, и на лице ее обозначились у рта две морщины… Она попыталась улыбнуться. Но, казалось, что все в ней застыло и замерло…

Наполеон III послал Францу-Иосифу следующую телеграмму: