Мама одобрительно закивала, и они стали о чем-то разговаривать с Адель. А я смотрела на маленькую псину в своих руках. У нее была бежевая шерсть, которая на грудке становилась белой. Такая милая, но… Я ненавижу чихуахуа. У моей тети чихуахуа и это самое злобное создание из всех, что я видела. А я видела свою химичку в школе.
Но, может, Адель права. Для квартиры лучше такой вариант. Большая собака чувствовала бы себя плохо у нас. Но, вспоминая то, как Дик положил морду мне на колени, отчего даже качели качнулись, у меня защемило сердце. С большой собакой я бы больше гуляла… Хотя, кого я обманываю? Сейчас погода хорошая и мне нравится идея больше времени проводить на улице с собакой. Но когда будет совсем жарко? Или начнутся дожди? Тогда мы с псом повесились бы от скуки.
Я не заметила, как в комнату зашел папа, а поняла это по визгу Адель:
— Здравствуйте, Иван Алексеевич! Как у вас дела?
Кошмар, она и папу моего по отчеству знает!
— Нормально, — ответил папа спокойно в противовес жизнерадостному тону Адель.
Он заглянул мне через плечо и стал рассматривать песика. Несколько секунд он соображал, а потом спросил у Адель:
— Ты что, подарила ей крысу?
Адель захохотала. Мама тоже. А я лишь невесело усмехнулась. Эта штука у меня в руках реально больше походила на крысу.
— Нет, что вы! Это собачка! Чихуахуа! Они маленькие, на крыс не похожи. Ксюша, покажи ее хвостик, чтобы Иван Алексеевич не сомневался.
Папа прекрасно понимал, что это собака, но я все же обхватила ее так, чтобы была видна задняя часть тельца. Хвостик был совсем крохотным и очень тоненьким, будто кончик шнурка зарядки.
Рассмотрев его и всю «собаку», папа развернулся, собираясь вернуться на кухню, и сказал:
— Чмоня какая-то.
Так у Чмони появилось имя.
Когда папа ушел, мы переместились на диван и Адель стала рассказывать, как за собакой ухаживать. Как будто у нее дома таких сто штук. Я слушала вполуха, наблюдая за Чмоней. Она снова заснула и я аккуратно переложила ее на середину дивана. К удивлению, мама не возражала. Но, наверное, она просто не заметила этого маневра — была слишком увлечена разговором с Адель.
— Она первое время писаться будет, потому что переезд — большой стресс. Но вы не пугайтесь. Просто положите пеленочку, и она туда будет ходить. Главное, не ругайте, если мимо ходить будет. Обзаведитесь терпением!
Это было уже, наверное, пятидесятое предупреждение. Вообще, их было не больше десяти, но Адель проговаривала их по кругу. Мы не перебивали, потому что боялись, что упустим что-то важное, так что Адель вела монолог долго.
— Ну ладно, ладно, — сказала мама, когда Адель завела шестой круг. — Идите, не буду вас больше задерживать.
Мы уже поднялись, но тут мама сдала с потрохами всю мою контору.
— Не понимаю, конечно, как вы за вчера могли не нагуляться. Ксюша вернулась в начале одиннадцатого! Это что-то не бывалое… Но я рада, что у нее появилась подруга, с которой ей так интересно.
Адель вопросительно глянула на меня. Я постаралась передать ей выражением лица, что объяснения будут потом. У меня вроде даже получилось, так как она ничего не сказала.
Адель попрощалась с моими родителями, и мы вышли на улицу.
— Мы вчера уже нагулялись? — нахмурилась Адель. — Что это значит?
От того, что она насупилась мне стало слегка обидно. Но надо сказать Адель правду.
— У меня вчера был день рождения. Не сегодня. Сегодня шестое мая. А я родилась пятого мая две тысячи второго года в двенадцать часов, двадцать три…
Я запнулась. Это от нервов я стала вываливать Адель ненужную ей информацию про точное время моего рождения. Моя легкая обида прошла, когда я подняла глаза на Адель и увидела ее отчаяние.
— Ксюша… Ксюшенька, прости меня!
Они кинулась меня обнимать. Я не отвечала, хотя раскаяние Адель было заметно, наверное, даже в противоположном конце двора.
— Ох-х-х… — вздыхала Адель. — Вот это я дала… Прости! Прости меня, пожалуйста!
— Да ничего страшного, — отмахнулась я, освободившись от ее объятий. — Я прощаю.
На самом деле очень даже «чего страшного», но… мы же не так долго общаемся. Она могла забыть и перепутать. Ну правда же.
— Ксюю-ю-юш, блин…
Адель держала меня за руки и даже потупила взгляд. Но всего на секундочку. Потом она стала почти такой же радостной, как и когда только заходила ко мне домой.
— Я знаю, как мне попросить у тебя прощения!
Я вскинула брови.
— Да? И как же?
Наверное, по этой саркастичной реплике Адель поняла, что я на самом деле не простила ее, как сказала раньше.
Адель призадумалась, постукивая ногтем по губам. Но затем она так быстро и уверенно заговорила, что мне показалось, будто она заранее все это придумала.
— Приходи ко мне домой на следующей неделе! Отпразднуем нормально… С меня все затраты! Когда ты можешь?
— Я… Да всегда. А ты когда?
— Значит, в пятницу!
Я нехотя кивнула. А потом подумала, что надо бы как-то повеселее реагировать. Да, Адель накосячила, но она хочет исправиться. Она сама организует для меня праздник, раз не смогла прийти на тот, что спланировала я. Да она, черт возьми, подарила мне собаку! Я об этом всю жизнь мечтала.
Я посмотрела на нее и теперь сама взяла ее руки в свои. При взгляде в ее глаза, я почувствовала, как по телу разливается благодарность.
— Хорошо. Договорились.
— Супер! — сказала Адель.
Затем она в миг скорчила гримаску, которая означала подозрительность, но улыбаться не переставала.
— Значит, вернулась вчера в начале одиннадцатого? И где же ты шлялась?
Упс. Я попала. Зачем только мама начала свою тираду про хорошую подругу?
— Я… Ну… — начала я.
Нужно было срочно что-то соврать. Но, к сожалению, врать я не умела, к тому же так быстро. Адель меня раскусит. Так что я решила сказать, как есть. Говорят, что честность — лучшая политика. Ну вот и посмотрим, не врут ли люди.
— Я… Я встретила Тимура и мы немножко… прогулялись.
— Немножко прогулялись? С Тимуром?
Адель насупилась по-настоящему.
— Ксюша, я награждаю тебя почетным званием овцы! Ты чем меня слушаешь? У тебя что, уши на подмышках и нужно каждый раз поднимать тебе руки, чтобы ты меня слышала? Ау! Прием! Меня слышно⁈
С последними словами Адель стала поднимать мои руки. Вначале я дернулась, стукнув ее плечом. Но затем я придушила поднимавшуюся во мне злость и в конце концов даже хихикнула.
— Адель! Перестань. Ну он просто мимо проходил…
— Мимо проходил? Туда-сюда он проходил до начала одиннадцатого?
— Адель, ну что такого? Мы же не детей ходили крестить.
Адель сложила руки на груди и поджала губы.
— Слышишь, овца, когда тебе будет из-за него плохо, ты ко мне побежишь плакаться в жилетку, а я не откажу себе в удовольствии сказать «я же говорила».
Я решила не продолжать этот диалог.
— Не называй меня овцой, пожалуйста, — сказала я.
— Ну ты же не делаешь то, что я тебя прошу. Значит и я могу. Поняла, овца?
Я лишь покачала головой.
— Может, пройдемся? Где твоя машина?
Адель не сдвинулась с места. Она уловила, что я пытаюсь сменить тему, и сказала:
— И чем же вы занимались?
— Расскажу, когда приду плакаться в жилетку.
— Ксюша! Скажи нормально!
Ну если ей так не нравится Тимур, то почему она то и дело начинает про него говорить?
— Ну… — начала я.
Я же могу не рассказывать? У меня же есть такое право? Но Адель смотрит на меня и ждет ответа. Интересно, что хуже, не ответить или сказать правду? Ну, вероятно, вариант «сказать правду» никогда не может быть худшим, так что я сдалась.
— Я была у него дома.
Ну вот, зачем я это сказала? Особенно, если учесть, что это не правда. Вчера мы были только на улице и в пиццерии. Но рассказывать об этом не хотелось… Ну да, а рассказывать про то, как я случайно побывала у него дома, мне очень хотелось!
Адель смотрела на меня, как на бортик от пиццы, который никто не хочет есть.
