— Нет.

Я облегченно вздохнула. Было бы тупо, если бы мы вдруг оказались соседями, и за все время я его ни разу не видела.

— В одиннадцатом.

Теперь засмеялась я.

— Ну конечно! Кто бы сомневался.

Пару минут мы шли по узкой тропинки, которая пробегала через небольшую посадку от проезжей части до многоэтажек. На распутье мы остановились.

— Мне туда, — сказала Тимур.

— А мне туда, — сказала я.

Мы указывали на разные ответвления дорожки и от этого даже стало как-то печально. Никто не спешил прощаться.

— Слушай, — сказал Тимур. — Ты никуда не торопишься?

Я покачала головой, не понимая, куда он клонит.

— Может, зайдешь?.. Мне нужен свежий взгляд на мои картины.

Видно было, что Тимур боится сказать что-то не то. А я лишь хлопала глазами. Зайти? К нему? Я даже у одноклассниц дома бывала раз пять, не больше, и это лишь по большим праздникам. У меня самой дома ровесники никогда не бывали. Никогда. Когда Адель об этом узнала, то предположила, что я там делаю наркотики. А я сказала, что, если бы это было правдой, я бы уже давно накопила на такой дом, как у нее.

Но старые установки надо рушить и вот, представилась отличная возможность. Я еще раз хлопнула ресницами, чтобы Тимур не думал, будто я так легко соглашаюсь на подозрительные приглашения.

— Давай, — сказала я слабым голосом и, чтобы прозвучать убедительнее, еще пискнула: — Ты же не насиловать меня собираешься?

— Обещаю, что буду держать себя в руках, и не сделаю этого.

Ответ прозвучал, как шутка, но мне все-равно стало капельку легче. Да и, честно говоря, опасений на счет сомнительности этого мероприятия у меня не возникало. Тимур не выглядел, как насильник. По крайней мере, когда пытался удержать два здоровенных холста. Да и вряд ли насильники носят старую одежду. У них она вся в крови, а так как кровь плохо отстирывается, они постоянно покупают новую. Логика была железной и я совершенно не переживала. То, что одежда Тимура выглядит скорее не старой, а застиранной, я старалась не думать. Если бы он реально пытался смыть кровь, то остались хоть какие-нибудь пятна… Правда же?

У подъезда мы остановились и Тимур все же передал мне холсты, чтобы найти ключи и открыть дверь. Когда домофон пискнул, и мы вошли, Тимур радостно сказал:

— Сейчас познакомишься с моим песиком!

Господи, пожалуйста, пусть это будет не эвфемизм.

— Это не эвфемизм, — быстро добавил Тимур поникшим голосом, осознав, как прозвучали его слова после обещания меня не насиловать.

Уже через три этажа я убедилась, что Тимур говорил прямо. Из-за двери слышалось жалобный скулеж и, кажется его песик шкрябал когтями по двери. Судя по звукам, это должна была быть маленькая милая псинка.

Но песик Тимура оказался огромным, гораздо больше, чем я думала (я все еще имею в виду исключительно его собаку).

— Привет, малыш! — сказал Тимур, обращаясь к псине.

Малыш был овчаркой, судя по морде, терьером, судя по длиной кучерявой шерсти и исчадием Ада, судя по бешеным глазам и обильному слюноотделению. Так что я сделала вывод, что это просто дворняжка.

— А как зовут… малыша? — спросила я.

При этом я пятилась в сторону, чтобы малыш не придумал лизать мне ноги, что уже делал с Тимуром.

— Дик.

Я замерла, на мгновение перестав бояться даже угрозы обслюнявленных ботинок.

— Тупое имя, — объявила я.

Тимур сначала нахмурился, а потом понял и сказал:

— Ксюша, я уже и не удивляюсь, что застукал тебя в том магазине. У тебя же мысли вечно об одном…

— Неправда! — сказала я слишком громко, так как Дик рыкнул. — Просто имя реально тупое!

Тимур лишь покачал головой и присел, чтобы быть на одном уровне с собакой.

— Ну, — сказал он, закончив с успокаиванием… Дика. — Располагайся.

Я кивнула и стала разуваться. Дик привлекся моими шнурками и приблизился ко мне. Когда я потеряла бдительность, снимая один кроссовок, он лизнул мне лицо.

Не хотелось орать на всю квартиру, чтобы никого не смущать. Но и сдержаться было крайне трудно. Так что я выдала громкое «фэ», вывалив язык, совсем как Дик.

— Что?.. Фу, Дик! Ты чего творишь?

Тимур стал отчитывать пса, но он лишь радостно вилял хвостом. Я вспомнила, что мне предложили «располагаться» и не стесняясь направилась в ванную.

Комнат в квартире было четыре. Ну, это включая кухню, ванную и коридор. Оставшаяся комната являла занимательное зрелище. Односпальная кровать хоть и была маленькой, но занимала чуть ли не треть пространства. Абсолютно все стены были завешены картинами. Прямо от пола до потолка. Тут были и черно-белые наброски, и картины маслом или акрилом на дорогих полотнах, и акварельные, казалось, полупрозрачные рисунки, и даже несколько черных листов для пастели с будто бы припыленными поверхностями.

Я лишь мельком увидела эту комнату, когда шагала, точнее шагнула, в сторону ванной. Сперва нужно умыться. Я люблю собак, но не их слюну на своем лице.

Ванная была совсем грустная. Включив свет, я даже заметила одного малыша-таракана, который мчал в щель между плитками в стене. На раковине, пожелтевшей от времени и с разводами от краски, лежала одна грустная зубная щетка и огромный тюбик зубной пасты, который тут, наверное, еще с мезозоя.

После умывания я заглянула в зеркало. Лицо чуть раскраснелось, да и волосы не мешало бы причесать. Завязанные в низкий хвост, они все-равно сумели растрепаться и на фоне светлой толстовки торчащие черные волосинки выглядели, как трещины. Но расчески у меня не было, так что оставалось просто провести пальцами по волосам.

Покинув ванную, я направилась в комнату с рисунками. Тимур пришел через несколько минут вместе с чашками чая. Себе он взял щербатую, а мне протянул простую, белую с полустертой надписью, которую я не могла прочесть, как бы ни старалась.

Когда мы уселись, держа в руках чашки со слишком горячим чаем, повисла неловкая пауза. Хотя, может, она была ловкой, ну или самой обычной. Просто мне всегда было неловко, когда приходилось молчать наедине с малознакомым человеком.

Я глянула на Тимура, он глянул на меня, и я отвела взгляд со скоростью, с которой обычно бежала домой после конца четвертой пары. Конечно же, взгляд тут же упал на картины.

— Это все ты рисовал? — спросила я и уже в следующую секунду поняла, какой тупой этот вопрос.

— Ага, — сказал Тимур чуть приободрившись. — Кстати…

Он поднялся с кровати, на которой мы сидели, и подошел к противоположной стене. Наклонившись, он сгреб с пола несколько ватманов.

— Как тебе? — спросил Тимур, передавая мне листы.

На одном был пейзаж, где изображались две горы, покрытые сочной зеленой травой, и ручей между ними. На второй все было то же самое, только пейзаж был зимним. Я с полминуты всматривалась с картины, пытаясь отыскать в них что-нибудь, что могло бы мне понравиться. Но так ничего и не нашла. Картины были посредственными. Да, неплохо нарисованными, как на оценку моего непрофессионального взгляда, но все же не было в них ничего такого.

— Прикольно, — сказала я, отдавая картины.

— Прикольно? — переспросил Тимур, скривившись.

Он сложил ватманы, глянул на верхний, который оказался снежным пейзажем. А потом вдруг порвал оба одним махом. Сначала на два кусочка потом, сложив их, на четыре, на восемь.

— Что ты делаешь⁈

— Рву плохие работы.

— Зачем?

— А что с ними делать?

— Я… — начала я, но тут же захлопнула рот.

Что я хотела сказать? Что картины красивые? Но это не совсем так… Если бы их нарисовал ребенок, то я бы восхищалась, но… Я осмотрела стены. Здесь были сотни рисунков. И вряд ли это все, которые Тимур успел нарисовать за всю жизнь. Тысячи попыток, чтобы прийти к этому. Я глянула под ноги, где осели маленькие кусочки бывших картин. Тимур изодрал их на прямоугольники по пять сантиметров и подбросил, так что они валялись теперь повсюду.

— Не так уж плохо, — сказала я, чувствуя, что надо сказать что-то обнадеживающее.