Волгин ничего не понимал. Если для того, чтобы защитить диплом, достойный по уровню и своей глубине, тематическому обоснованию стать диссертацией, неважно какой, докторской или кандидатской, так вот если для простого признания необходимо изворачиваться, хитрить, доказывать свою лояльность, то какой же необходим опыт, чтобы все это совершить? Он запутался во всех хитросплетениях оголтелой научной казуистики, сводящейся скорее к стремлению обмануть, нежели научно доказать.

– Кое-что еще надо сделать, – продолжал профессор с озабоченностью и с некой легкой фамильярностью похлопал Волгина по плечу. – Необходимо точно, научно и обоснованно провести эту операцию.

– Неужели так сложно?

– Если бы мы жили в джунглях среди зверей, было бы намного легче, – продолжал он. – Там правила игры – незыблемый закон выживания. Среди людей нет правил. Они отменены. Нам надо как следует подготовиться. Убедить ректора, в важности нашей темы, особенно в свете решений последнего съезда партии. Для этого хорошо бы тебе вступить в кандидаты партии, набрать общественных поручениц. Поверь моему слову. Я тебе говорю: меня били. А что я мог сделать? Я – обыкновенный еврей, потом – обыкновенный кандидат, потом – обыкновенный доктор и профессор, я не имел сил и возможностей защитить себя. А вот за это и били, молодой человек, как я понял. И я скажу вслед за великим Данте: «И стыл мой мозг, и ужас тайный длился».

«Как же развивалось человечество? Если вокруг такая подлость», – думал Волгин, попрощавшись с профессором и выходя во двор института. Не успел сесть на скамейку, как подошел Борис, словно поджидал его.

– Послушай, ну как? – спросил он взволнованно, хотя очевидных причин волноваться не имелось.

– Да никак. А что? Какие-нибудь предложения есть?

– Предложения у нас всегда имеются, – отвечал Борис. – Звонил той Лене?

– Звонил. Она напрашивается на встречу, а у меня времени нет, – твердо отрубил Волгин. – Я с трудом закончил диссертацию.

– Вначале поступи в аспирантуру, а потом уж диссертацию, – засмеялся Борис. – А пока давай раскрутим эту Ленку, у нее такая фигурка, просто чувствуется под платьем – дышит, дышит, ну, просто дыхание телесной красоты.

Волгин, не слушая Бориса, продолжал думать о своем.

– Вот скажи, ты умный человек, отчего ко мне уже который раз подселяют нового жильца в комнату? Сейчас лето, много свободных мест, а ко мне опять подселили?.

– И он, конечно, очень добрый, поругивает существующие порядки, анекдоты рассказывает про кремлевских вождей. – Борис пристально смотрел Волгину в глаза.

– Бывает. Все хихикает, про Бога вспоминает часто, глазки бегают вот быстро-быстро: туда-сюда, туда-сюда. И фамилия у него: Мизинчик.

– Чудовище! – возмутился Борис и беспокойно привстал. – Друг мой, как ты попал в поле зрения спецорганов? Ты видел, чтобы он ходил в университет?

– Нет. Ну и что? Я спросил, на каком курсе учится. Он сказал, что на заочном. Косоротый такой.

– Косоротый? – переспросил Борис. – Косоротых в органы не берут. Им нужен отменный внешне фрукт, без изъянов, которые легко запоминаются. Давай лучше займемся Леночкой, такая фигурка! Белая вся, даже волосы у нее белые, и вся она… Только, дуреха, не понимает, с кем имеет дело! Попросите, говорит, пусть позвонит мне ваш друг. Понимаешь, если предположим, снять с нее платьице, уверяю тебя, померкнет богиня греческая! Ты знаешь мою силу! Видел, на что я способен, помнишь первый день нашего знакомства? Когда трепетала дура Татьяна.

– Не ясно, кто больше трепетал, – рассмеялся Волгин.

– Да не нужен этот трепет женщине, наивный ты человек, – отмахнулся Борис с досадой, как будто ему наступили на больную мозоль. Он любил спорить, даже если его точка зрения совпадала с точкой зрения другого. – Женщине нужен не молодой, не красивый! Ты видел, чтобы в истории красавицей обладал красавец? Нет! Ей нужен не красавец, ей нужен полезный, необходимый человек. Женщина, корыстна. коварна, изворотлива! Хитрее мужиков в сто раз! Нужны деньги – будет любить человека обеспеченного, нужно защитить диплом, будет любить лысого профессора, нужна машина – таксиста. Вот что такое женщина! Я – реалист. Вот закончу аспирантуру, заработаю деньжат, и тогда посмотрим на них.

– Аспирантуру закончишь, а дальше?

– Дальше? Дальше видно будет, но думаю, что выше доктора прыгнуть не удастся, там кончается рубеж личных достоинств, таланта, памяти, прилежности и начинается исключительная сфера связей. Там – политика.

Они расстались, и Волгин в общежитии уже вспомнил слова Бориса о неких рубежах, где кончаются приоритеты личных достоинств и начинаются другие. Он с болью вспомнил свою диссертацию, над которой столько трудился и о которой уже думал и говорил как о живом существе. Не успел он появиться в своей комнате, в которой, растянувшись на кровати, храпел Мизинчик, как возникла на пороге сестра Надя.

– Пойдем покушаем, и я тебе что расскажу, – сказала она таинственно. – Только вымой руки и причешись.

У сестры в комнате вкусно пахло щами.

– Что ты мне расскажешь? – поинтересовался Волгин, устраиваясь на стуле. Она посмотрела внимательно на него и налила ему полную тарелку щей.

– Мне тут один парень со старшего курса предложил интересную штуку, – сказала она со смеющимися глазами. – Только ты не удивляйся, он такой смешной, в очках, носит свою одну и ту же куртку зимой и летом, спит, наверно, в ней.

– Что? – сгорал от нетерпения Волгин.

– Замуж, – фыркнула она, и ее глаза вдруг засветились ярким светом и точно там разгорелись два огонька. Она отложила ложку и принялась смеяться, держась за живот.

– Ты давно его знаешь?

– Ты не думай, ничего у меня такого с ним не было, мы иногда с ним встречались на танцах на третьем этаже, по субботам, и он вообразил.

– Что ты сказала?

– Что я замуж не собираюсь, пока не закончу учиться.

– А парень хороший? Я его не знаю?

– Он такой белобрысый, небольшого росточка, в очках, ходит и как будто никого не видит, близорукий, – добавила она.

– Близорукий, близорукий, а рассмотрел, черт, самую лучшую девушку, – рассмеялся Волгин. – Паразит! Познакомь меня с ним, надо врага знать в лицо.

– Ой, какой он враг, он добрый и наивный. Я ему сказала, что у меня брат на старшем курсе. Он слыхал о тебе, но не знал, что я твоя сестра.

– Откуда он? Не москвич?

– Нет. Из Подмосковья, из Мытищ. Все зовет меня со своей мамой познакомить, она у него одна, и он у нее один.

– Если намерения серьезные у тебя и у него, то давай так: пригласи, скажешь, что одна боишься, мол, брат строгий, пусть и меня пригласит. Ладно? – Волгин заволновался. Он не предполагал, что его маленькая Надюлька может привлечь чье-то внимание на предмет женитьбы.

Мизинчик громко храпел, и Волгин несколько раз его трогал за плечо. Мизинчик мешал читать. Но вскоре Волгин перестал замечать храп Мизинчика, полностью погрузившись в работу. Когда уже завечерело, прибежала с вахты женщина и испуганно сообщила, что звонит Генеральный прокурор, срочно требует к телефону. Волгин уже знал, что это за «генеральный прокурор» и спустился вниз.

– Слушай, – услышал он знакомый голос Бориса. – Если дозвонишься, назначай ей свидание возле Центрального телеграфа. У меня квартира свободна!

– Кто позвонит?

– Да Ленка которая. Говори: «генеральный прокурор».

– Слушаюсь, товарищ прокурор, я вам позвоню, – отвечал Волгин. И положил трубку. Вахтерша смотрела на него с сочувствием, предполагая, что неслучайно вызвал к телефону студента «генеральный прокурор».

– Серьезное дело? – спросила она.

– Очень, – отвечал Волгин.

Она покачала жалостливо головой, а он отправился продолжать работу над диссертацией. По коридорам бродили, как тени, студенты; для многих из них еще продолжалась сессия, и они из последних сил пересдавали «хвосты». И тут ему навстречу выплыла из полутемноты коридора Чередойло. Она мелькнула мимо, прошелестев пышной юбкой, обдав тонкими духами, махнув длинными ресницами своих темных глаз. Он даже оглянулся, и она, представьте себе, тоже оглянулась. И махнула ему ручкой.