Бузук посмотрел на него с укором:

— Остынь. — Перевёл взгляд на Максима. — Что смешного в моей просьбе?

— Вы в дремучем лесу. Я не знаю более укромного места.

— Нам надо передохнуть. Нужна вода и пожрать бы чего. Есть такое место?

Максим подкинул на ладони окровавленные ватные шарики, хотел поймать их в воздухе, но непослушная рука подвела.

— Что мне за это будет?

— Умрёшь быстро, — оскалился Жила.

— Остынь, говорю! — прикрикнул Бузук. — Ты его не слушай, дружок. Это он с голодухи такой злобный. Я отпущу тебя. Даю слово.

Пытаясь собраться с мыслями, Максим глубоко вздохнул:

— Есть такое место. Я бежал как раз туда.

— Куда, дружок? — спросил Бузук елейным голосом.

— Чую, сейчас мы получим порцию брехни, — буркнул Жила.

— На охотничью заимку.

— Это что получается? — пробормотал Гвоздь. — Он заманивал нас на убой, а мы, как последние остолопы, повелись?

Жила расхохотался с завыванием:

— Бля… — Откинулся на спину, засучил ногами по земле. — Я уссусь от смеха!

Взирая на Максима, Бузук помрачнел:

— Ты стебёшься?

— На заимке никого нет. Сейчас запрет на охоту. В охотничьем домике всегда хранится провизия: консервы, сухари, крупы. Есть баня. Рядом река. Можно порыбачить.

— Нехило поёт, словно по нотам, — отозвался Гвоздь.

Хрипатый поднялся и исчез в зарослях. Не понимая, почему он ушёл, уголовники переглянулись.

— Куда это он? — прошептал Сява.

Бузук отмахнулся от него, как от надоедливой собачонки, и вновь обратился к Максиму:

— Далеко эта заимка?

— Через пять часов будем на месте.

— Далековато.

— Ближняя деревня ещё дальше. Но там вас наверняка ждут. — Максим сглотнул ком в горле. — И я не дойду.

— В деревню нам нельзя, — протянул Сява.

Повисло молчание. Бузук почёсывал лоб. Жила смотрел на опутанное кронами небо. Гвоздь разглядывал свои грязные ногти. Сява жевал хвойную иголку. Хирург крутил пуговицу на куртке.

Послышался треск веток. Подтягивая на ходу штаны, Хрипатый вышел из-за кустарника. Щелчком пальцев привлёк к себе внимание и махнул рукой, как бы указывая дорогу.

— Что? Идём? — спросил Бузук.

Хрипатый кивнул.

— На охотничью заимку?

Хрипатый снова ответил кивком.

— Мне не нравится эта затея, — проворчал Бузук.

Жила возбуждённо потёр ладони:

— Бузук, отдай мне бегуна. А? Слышь, Бузук? Я быстро выведу его на чистую воду.

— Я думаю.

— Да что тут думать?

— Я думаю, мать твою!.. — Бузук воткнул взгляд в Максима. — Ладно, дружок, надеюсь на твою порядочность. Но если ты сбрехал, мы грохнем тебя и сожрём.

Хирург помог Максиму встать. Уцепившись за поросль кустов, Максим согнулся, как сломленное дерево, и, содрогаясь от рвотных спазмов, вывернул желудок наизнанку. Выпрямив спину, сделал глубокий вздох.

Жила толкнул его:

— Веди!

Максим посмотрел на разбросанные по прогалине салфетки в пятнах крови и двинулся вперёд, впервые изменив своей привычке не оставлять в лесу мусор.

Окружающий мир тонул в тусклом воздухе. Определить стороны света не представлялось возможным: ни муравейников, ни отдельно стоящих деревьев с обращёнными на юг длинными густыми ветвями. Смыкаясь и сплетаясь, кроны образовывали необъятную зелёную паутину. В просветах виднелось блёклое небо без лучика солнца. Растительность не отбрасывала тени, а потому было крайне трудно угадать время суток.

Постоянный приток адреналина помогал Максиму всё видеть, всё слышать, всё чувствовать. Но ему казалось, что он попал в туннель, где всё так медленно движется, но быстро проносится. Максим шёл неровным шагом, затуманенным взглядом выискивал зарубки на стволах и гасил тревогу: ни одного помеченного дерева на пути не встретилось. Внутренний голос успокаивал, мол, в этом нет ничего удивительного. Сколько раз он менял направление, сколько сделал кругов, чтобы собрать уголовников в стаю? Сейчас он прокладывал, по сути, новый маршрут, полагаясь только на своё чутьё. И словно охотничья собака, взявшая след, шагал вперёд.

Следуя за Максимом, братки перешёптывались. Сява тихонько затянул:

— Шумит, бушует непогода, далёк, далёк бродяги путь. Укрой тайга его глухая, бродяга хочет отдохнуть.

Вибрирующий голос треснул. Зэки умолкли, в замешательстве завертели головами. Только что природа играла привычными красками. И вдруг, как по щелчку пальцев, краски померкли, деревья изогнулись в мучительных позах, ветки свело судорогой, корни скрутились змеиными клубками. Под ногами дымчато-медный, будто опалённый жаром мох. И только тишина такая же вязкая.

Максим пересёк лужайку, лавируя между высокими папоротниками, и резко свернул, чтобы глазастые уголовники не заметили мёртвый вяз с выгнившей сердцевиной, в которой спрятан охотничий нож. Изба где-то рядом… Он не ошибся, многолетние тренировки не прошли даром, чутьё не подвело.

Немного погодя путники очутились у ограды с закрытой калиткой. Не проявив к ней особого интереса, двинулись дальше. Лишь Сява с мальчишеским сумасбродством зачем-то пнул штакетник. Максим мысленно осыпал юнца ругательствами. Прежде чем поднырнуть под еловые лапы, оглянулся для успокоения души. Ограда целёхонька, калитка заперта. Зона откроет её, когда путники отойдут от изгороди. По телу Максима прокатила нервная дрожь. Аномальная зона, зэки, смерть Андрюхи, калитка, которая отворяется сама по себе… Может, он, спасатель Максим с позывным «Волга», до сих пор лежит в психушке, пристёгнутый ремнями к кровати? Как вынырнуть из сна, навязанного больным сознанием?

— Чё зыришь? — рыкнул Жила.

Максим провёл языком по пересохшим губам:

— Слежу, чтобы никто не заблудился.

— Смотри, сам не заблудись, не то следилки выколю.

Вслед за Максимом братки перелезли через поваленное дерево, пересекли лощину, поросшую орешником. Впереди между лиственницами завиднелась дощатая крыша.

Схватив Максима за плечо, Жила заставил его остановиться и прошептал:

— Что это?

— Изба.

— Вижу, что изба, а не хрен собачий. Ты куда нас привёл?

— Это место никто не знает. — Максим попытался скинуть с плеча руку Жилы, но пальцы ещё крепче вцепились в куртку.

— Ты обещал отвести нас в охотничий домик.

— Туда пойдём утром.

— Почему утром? — послышался голос Гвоздя. — Бузук! Мы так не договаривались.

Максим почувствовал затылком жалящий взгляд, однако сам Бузук молчал.

— Слушай сюда, шнырь таёжный! — прошипел Жила. — Если ты задумал подлянку устроить, я вырву тебе кадык.

— Ничего я не задумал. — Максим повернулся к Бузуку. — Путь к заимке проходит через болото. Скоро стемнеет, я не увижу ориентиров.

— Только не надо нам впаривать это дерьмо! — прорычал Жила, брызгая слюной.

Максим посмотрел на его кулак; очередной удар в голову окажется последним. Только в этот раз Жила не сумеет воспользоваться эффектом неожиданности, и ему придётся попотеть, чтобы нанести сокрушительный джеб.

— Тихо, Жила, тихо, — попросил Бузук.

— Почему он сразу не сказал про болота?

— Тише! — шикнул Бузук. — И отойди от него. Вцепился как клещ.

Жила выпустил куртку Максима. Похлопал по плечу, выравнивая скомканную ткань. В этом жесте угрозы было столько же, сколько в стиснутом кулаке.

Бузук прищурился:

— Ты обманул нас, дружок?

— Нет, — ответил Максим, не выпуская из вида кулак Жилы.

— Ну а что тогда? Блеснул чешуёй, а теперь быка врубил?

— Какого быка?

— Не догоняешь?

— Кого?

Максим отдавал себе отчёт, что, прикидываясь дурачком, провоцирует преступников. Но ничего не мог с собой поделать. Чем дольше он находился среди убийц Андрюхи, тем сильнее притуплялся инстинкт самосохранения, уступая место ненависти.

Напомнив себе, что игра ещё не окончена, Максим вымучил улыбку:

— Слова вроде бы русские, а ни черта не понятно.

Бузук изогнул бровь: