— Я его узнал. Видел его осенью на охотничьей заимке. Но он меня не вспомнил.

— И ты не спросил, откуда он взялся?

— Да мне как-то всё равно.

— А вдруг его компашка засела в том доме, куда ты собрался нас вести? — не отставал Жила.

— Не-е-ет, — протянул Максим. — Оттуда, где мы встретились, до заимки далеко. Ты же видел, как он был одет. Не для дальнего похода.

— Очень интересно, — усмехнулся Бузук. — Почему не забрал у него ружьё?

— Во-первых, я не инспектор. Во-вторых, ружьё не моё. В-третьих, без патронов оно не стреляет.

Гвоздь пыхнул сигаретой и отдал её Жиле:

— А ты, значит, смелый. По лесу ходишь без оружия.

— Да, без оружия, — подтвердил Максим, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Зверьё отпугиваю ракетницей.

Выпустив изо рта струю дыма, Жила наклонился к Бузуку:

— У него точно был охотничий нож.

Бузук отмахнулся от него и, глядя на Максима, сузил глаза:

— Помнится, ты говорил, что прокладываешь новый маршрут.

— Всё верно.

— Без карты.

— У меня хорошая зрительная память. И был компас, который вы забрали.

— Он сломан.

— Здесь крупное скопление железных руд, поэтому стрелка, как ни крути, стоит на месте.

— А часы?

— А что с ними?

— Они тоже стоят.

Максим вздёрнул брови:

— Да? Я редко на них смотрю. Время определяю по солнцу. Наверное, надо почистить механизм. Вернусь домой, отдам в ремонт.

— Где твой мобильник?

— У меня его нет. Мне некому звонить. И в лесу нет связи.

Бузук указал на хлопчатобумажные следы:

— Это чьи?

— Мои. Сменные.

— Да ты у нас стиляга! — язвительно рассмеялся Жила.

— А разве нет? — спокойно произнёс Максим. — У многих ты видел такую одежду и обувь для похода, как у меня?

Бузук передвинул с места на место пластмассовые стаканчики:

— Почему их два?

— Они часто ломаются. Я всегда ношу запасной.

— Не привык пить из бутылки?

— Не привык пускать слюни в воду. И горячий кофе пить из термоса неудобно.

Бузук всплеснул руками:

— Ну ты скажи! На всё есть ответ!

За окном послышался голос Сявы:

— Верёвка короткая.

Жила отдал сигарету Хрипатому и просунул в просвет между досками на окне моток шнура:

— Смотри, не запутай. Да всё не разматывай, дурень.

— Курнуть мне оставьте, — попросил Сява.

— Воду неси!

Бузук упёрся кулаками в колени и потянулся всем телом вперёд:

— А скажи-ка, дружок, когда ты приходил сюда последний раз?

Максим насторожился. Что увиденное в избе вызвало у бандита подозрение? Оглянулся на запертую дверь, посмотрел на стол. Взгляд задержался на фонарике. Что не заметно в полумраке, но бросается в глаза при свете? Следы.

— Язык проглотил? — произнёс Жила. — Тебя спросили, когда ты был в избе.

Сказать «сегодня», и тогда рассыплется история о новом маршруте.

— Позавчера. Я приходил сюда позавчера.

— Чем тут занимался? — спросил Бузук.

Напрягая память, Максим мысленно начертил схему передвижения Олега и Андрея по комнате:

— Ничем. Спал.

— На полу?

— На табурете.

— И не свалился?

— Нет. Я сложил руки на столе и опустил на них голову. А что?

Бузук похлопал ладонями по ляжкам:

— Давайте пожрём, что ли? Хирург, иди сюда! — протянул Жиле складной ножик. — Дели пайку.

Ощутив слабость в ногах, Максим привалился к стене.

На пороге возник Хирург. Быстро оценив царящую в избе обстановку, встал рядом с Максимом и, делая вид, что разглядывает свои ботинки, прошептал:

— Калитка закрыта.

— Спасибо.

— За что? Я ничего не сделал. Она была закрыта. Я даже подёргал. Заперта наглухо.

Максим уставился в пол. Калитка не открылась, как он ожидал. Что пошло не так? Аномальная зона изменила правила игры? И как ему отсюда выбраться, когда он решится на побег? Или для зоны он уже стал своим, и только перед ним откроется выход?

— Половину хавчика спрячьте в рюкзак, — велел Бузук. — Остальное поделите на восемь ртов.

Разрезая булку хлеба на две части, Жила скривил губы:

— Шнобеля тоже считаем?

— Считаем, — откликнулся Гвоздь, снимая обёртку с плавленого сырка.

— Не тебя спрашиваю.

— Бузук не попугай, чтобы повторять дважды.

Они явно не друзья, того и гляди подерутся из-за пустяка, подумал Максим и, поймав на себе косой взгляд Жилы, вымолвил:

— Я не голоден.

Ему и правда не хотелось есть, хотя он понимал, что необходимо подкрепиться. Не сейчас. Чуть позже, когда приутихнет головная боль и перестанет тошнить.

— Баба с возу, — хмыкнул Жила. — Делю на семерых.

— Решил объявить голодовку? — подал голос Бузук.

— Да шучу я, шучу, — буркнул Жила и, отложив ножик, ударил варёным яйцом о стол.

Максим скривился. Каждый звук отдавался в затылке набатным звоном. Холод тягучей волной растекался по мышцам. Тело изнутри будто покрывалось инеем. Травма щедро одаривала Максима мерзкими ощущениями.

Послышались шлепки босых ног по крыльцу.

Покраснев от натуги, Сява поставил бадью на угол стола:

— Тяжёлая, зараза! Вода нормалёк. Пить можно.

Бузук поднялся с табурета и первым припал к ведру, придерживая его обеими руками, чтобы ведро не соскользнуло с доски. Он пил долго, переводя дыхание между судорожными глотками. Братки наблюдали за ним, облизывая сухие, покрытые белым налётом губы. Даже Жила забыл о делёжке еды и заворожённо глядел, как Бузук, наклоняя бадью, приседает всё ниже, делает вздох и опять вливает воду в себя, как в бездонную бочку. Но никто не поторапливал главаря.

Один Сява довольно лыбился: он не только напился у колодца, но и смыл пот с лица и прошёлся мокрой ладонью по ершистым волосам. Совсем юный и с виду безобидный паренёк, волей судьбы закинутый в компанию матёрых преступников. Наверняка попал за решётку по глупости. Вместо того чтобы отбыть короткий срок и выйти на волю, решился на побег и превратился из хулигана в соучастника убийства. Теперь огребёт по полной.

Смахнув пыль со второго табурета, Сява сел и принялся очищать яйцо от скорлупы, тихо напевая:

— Я много юбок поднимал, но так любви и не узнал, и никого за то не упрекал.

Шнобель неподвижно стоял на крыльце, не решаясь переступить порог. Он напоминал дворняжку, которой запрещалось входить в дом. А сам дом… Максим с недоумением повёл глазами влево, право. Окно и входная дверь отдалились друг от друга, стены раздвинулись. Изба снова увеличилась в размерах! В ней уместились семеро — не считая Шнобеля, — и оставалось ещё достаточно места.

Максим учащённо поморгал. Зажмурился, насколько позволили отёкшие веки. Снова поморгал. Зэки, внимательные и подозрительные, обязательно заметили бы, что комната, если можно так назвать единственное помещение в избе, стала намного больше. Но они молчали. А значит, ему это кажется! Похоже, после удара в переносицу нарушилось зрительное восприятие пространства.

Наконец Бузук утолил жажду и опустился на табурет. Толкаясь и поругиваясь, Жила, Гвоздь и Хрипатый с жадностью хлебали воду из бадьи. По шеям и курткам стекали ручейки; капли горошинами отскакивали от половиц.

Хирург втиснулся между братками и изловчился наполнить два пластмассовых стаканчика. Один дал Максиму. Он осушил стакан залпом и не почувствовал во рту влаги — будто воздуха глотнул. Видать, изменилось не только зрительное восприятие — к чертям полетели рецепторы.

— Ещё? — предложил Хирург.

— Не откажусь, — произнёс Максим и, наблюдая, как Хирург окунает стаканчики в ведро, помассировал озябшие пальцы. Холод добрался до лица, стянул кожу, вереницей мурашек кружил под волосами.

В этот раз Максим пил маленькими глотками, чтобы почувствовать вкус или запах воды. Она ничем не пахла, да и нос плохо дышал. Зубы отстукивали дробь по пластмассе.

Хирург притронулся к его шее:

— Чего кожа в пупырышках? Замёрз?