«От сорока семи до пятисот, и чем меньше свинцовых шариков, тем они крупнее», — подумал Максим. Олег охотился на диких уток и кабанов. Наверняка использовал среднюю по размерам дробь. Но в случае с Хирургом это не играло большой роли.

— Рана как от разрывной пули, — продолжил Хирург.

— Ты назло это делаешь?

— Что?

— Болтаешь.

— Извини. — Хирурга надолго не хватило. Он молчал минуту или две и снова заговорил: — Дробины, вследствие внутреннего рикошета, оставляют изогнутые, зигзагообразные раневые ходы. Они засорены порошинами, клочками войлочного пыжа, ошмётками одежды, осколками костей.

— Не хочу слушать лекцию, — отрезал Максим.

Он всё знал. Однако Хрипатый стрелял не в упор, а с расстояния десять или пятнадцать метров, и оставалась надежда, что кости целы и дробины застряли в мягких тканях, а не в жизненно важных органах.

Хирург слабел. Повиснув на Максиме, еле передвигал ногами. Из уголка рта текла струйка слюны странного цвета. Кровь… Из груди вырывались булькающие звуки. Дело дрянь…

— Я устал, — прошептал он. — Хочу лечь.

— Ещё чуть-чуть. Сейчас найдём дупло.

— Какое?

Максим проморгался; от солёного пота щипало глаза.

— Есть тут одно. Там и передохнём.

— Или передóхнем.

— Как бы не так! Я тебя спрячу, сам чёрт не найдёт. Прибью Хрипатого. Потом найду рюкзак.

Хирург беззвучно рассмеялся:

— Ты смешной… Мои лёгкие как решето. Почему я не умер? Ты видел, как избили Шнобеля? Его голову видел? Там не мозг, а холодец. А он не умер. И Гвоздь. Он не должен был проснуться, но проснулся. Почему я до сих пор дышу? Будто время остановилось.

— Жизнь растянулась, — предположил Максим.

— Не-е-ет. Растянулись мучения. А смерть — это точка. Она не растягивается.

— Я не говорил о смерти.

— Да? Значит, послышалось. — Хирург закашлялся. Восстановив дыхание, сплюнул и вытер губы.

Заросли бузины сменились ракитником. Ветви раскидистые, опущены вниз. Пригибаясь, Максим пошёл между кустами, выбирая более высокие.

Хирурга, вынужденного тоже сгибаться, качало из стороны в сторону.

— Давай отдохнём, — попросил он.

Максим подтащил его к сосне, прислонил к стволу:

— Стоишь?

— Стою. Долго нам идти?

— Не знаю. Сейчас осмотрюсь. Только не упади.

Разглядев очертания поваленного дерева, Максим наклонился пониже, раздвинул руками ветки ракиты, как вдруг Хирург громко произнёс:

— Максим, беги!

Он обернулся и прошипел:

— Какого чёрта?

В эту секунду Хирург вышел из-за сосны, выпрямил спину, развернул плечи и проорал:

— Беги!

Раздался выстрел, и Хирург упал как подкошенный.

Не в силах пошевелиться, Максим прошептал:

— Что ты наделал?.. — Сбросив оцепенение, подполз к Хирургу. — Что ты наделал?..

Проверил пульс. Сердце не билось. Точка.

В душе закипала злость. Максим встал в полный рост:

— Ты сука, Хрипатый! Мразь и подонок! Только трус стреляет в спину!

Прозвучал щелчок. Осечка.

Над лесом пронёсся душераздирающий женский крик:

— Данька, беги!

Максим развернулся и побежал, подтягивая ногу. Щёлк. Снова осечка. Заросли поредели. До лиственниц осталось два-три шага. Грянул выстрел. Максим уцепился за лохмотья лишайника и, срывая их с веток, рухнул на землю.

Хрипатый начал размышлять о побеге, как только очутился в колонии. В отличие о тех, кто рвётся на волю ради самой воли, он хотел завершить одно важное дело, а потом, если его поймают, был готов сидеть в тюрьме хоть до скончания своих дней. Порой Хрипатого мучили сомнения: он человек городской, а вокруг леса непроходимые, между населёнными пунктами десятки километров. В деревню не сунешься — там его сразу накроют. До крупного города, где проще затеряться, топать и топать — через тайгу, без знания правил выживания в экстремальных условиях. Но вера в собственные силы брала верх.

Этим утром Хрипатый наконец-то оседлал удачу. Без труда выбрался из автозака. Никем не замеченный в царящем хаосе, юркнул в лес и примкнул к таким же, как он, беглецам. Обычно Хрипатый действовал в одиночку, но в этот раз изменил своим принципам, поскольку три головы (его, Жилы и Бузука) лучше, чем одна. Особенно если в двух головах язык — рабочий орган. В том смысле, что в лесу нередко бродят туристы или грибники и ягодники — братки могли получить от них нужную информацию, а Хрипатый не мог, хотя владел даром речи ничуть не хуже, чем любой другой здоровый человек. Его онемению, точнее сказать — обету молчания, была причина, тесно связанная с неоконченным важным делом.

Братва бежала несколько часов. Лес становился всё глуше, всё мрачнее, а значит, они забрались довольно далеко от цивилизации. Зэки решили устроить привал и поразмыслить над планом действий. Хрипатый послушал предложения и, сообразив, что с такими спутниками каши не сваришь, отправился на разведку.

Он, обладающий тонким слухом и острым взглядом, столкнулся со стариком случайно. Тот двигался совершенно бесшумно, словно рыба в воде. Непонятно, как ему удавалось не наступать на сухие ветки и не спугивать стайки птиц. Его широкий брезентовый плащ сливался с растительностью, пятнистая кепка терялась в узорах листвы. Два путника, беглый уголовник и деревенский дедок, встретились нос к носу в дремучей чащобе, в одной точке на бескрайнем пространстве. Любой сказал бы, что Хрипатому подфартило. Он тоже так решил.

Первая мысль — отвести старика к браткам. Тут же возник вопрос: зачем?

Хрипатого нервировал туповатый Сява, раздражал «обиженка» Шнобель, злил гонористый Жила, бесил пустомеля Гвоздь, напрягали командирские замашки Бузука. Единственный зэк, достойный уважения, — Хирург. Не пыжится, не рисуется, не прогибается, не лезет на рожон. Но и от него мало пользы.

Какой смысл вести деда к дружкам, когда подвернулся шанс от них отколоться? Приближался вечер — старик явно надеялся добраться до дома засветло. Следовательно, поблизости находится деревня. Возможно, туда не успели сообщить о беглецах. Вдобавок ко всему, деревня деревне рознь. Если в глухомани стоит три избы, то там наверняка нет ментов. Если деревня большая — не обязательно в неё входить, можно пойти по колее или просеке. Так точно не заблудишься. В любом случае, Хрипатый уже знал бы, от чего плясать.

Свернув старику шею, он спрятал под корягой плащ, подходящие по размеру резиновые сапоги, бутылку с водой и обнаруженные в кармане плаща необычные (похожие на портняжные) ножницы с большими кольцами для пальцев — наверное, для резки травы. Надел кепку на цветущий куст. Так сказать, пометил схрон — на фоне ярко-жёлтых цветов пятнистая ткань была хорошо видна. Взвалил деда на плечо и, осторожно ступая, чтобы не оставлять следов, отправился на поиски овражка. По дороге вспомнил о брошенной котомке. От неё тоже не мешало бы избавиться. Всему виною спешка. Хотя… какой травник ходит без котомки?

Как назло, вокруг простиралась ровная местность. Деревья частоколом, искривлённые коряги, густые заросли, но всё не то. Нужна яма, иначе труп быстро найдут, если участок леса прочешут с собаками.

Путь преградил ствол поваленной сосны, под вывороченными корнями углубление. Щедро засыпав тело землёй и укрыв могилу хворостом, Хрипатый пошёл обратно, к тайнику, намереваясь навести порядок на месте преступления, сменить одежду и отчалить в вольное плавание, играя роль немого собирателя лекарственных трав. И вдруг крик: «Максим!»

Не тратя время на раздумья, Хрипатый устремился на голос. Юнец. Идёт неуверенным шагом, озирается. За спиной ружьё. Огромная удача! В дремучем лесу травник с оружием никого не удивит. Туристы и грибники не просят документы для проверки. А встречи с ментами он постарается избежать. В одиночку это сделать легче, чем с братвой.

Паренёк трясся как осиновый лист и молчал, пока Хрипатый его обыскивал. Почему не зовёт Максима на помощь? Не хочет подставлять товарища?