— Надо будет — отвечу.

— Э-э-э как тебя понесло. Воли нюхнул? Даже на свободе мы все находимся в тюрьме. Чтобы выжить… — Умолкнув на полуслове, Бузук встал. — Жила! Гвоздь! Сюда! — Выхватив из кармана складной ножик, рванул в чащобу.

Хирург обернулся. Заметив в просветах пятнистую куртку, пробормотал:

— Идиот… — И устремился за Бузуком.

Юркнув в высокую крапиву, Максим поднырнул под корягу и затаил дыхание. Мимо прошли, озираясь, Гвоздь и Жила. Немного погодя с другой стороны коряги просеменил Шнобель.

Через минуту показался Сява. В нерешительности переступил с ноги на ногу:

— Жила! Где вы?

Из зарослей возник Бузук, держась за правый бок:

— Тише, щенок! — Вместе с Сявой и Хирургом скрылся из вида.

Максим уткнулся лбом в землю. Где же седьмой? Подождал, когда воцарится тишина. Выбрался из укрытия и понёсся по лесу, колотя руками по кустам и поднимая в воздух стайки птиц.

— Жила! Назад! — прозвучал голос Бузука.

— Слышу! Гвоздь, гони его ко мне!

Максим припустил к кедровой сосне, густо опушённой хвоей. С разбега взобрался по стволу, словно белка, и затаился между двумя толстыми ветвями. Шло время, но никто не появлялся. Максим хотел уже слезть с дерева, когда в просветах кроны увидел Хрипатого. А вот и седьмой.

Максим бежал в одном темпе. Полусогнутые руки расслаблены, движения свободные. Лёгкие и мышцы работали как слаженный механизм: два шага — вдох, два шага — выдох. Даже при бросках в ту или иную сторону его дыхание не сбивалось. Выносливость, выработанная годами тренировок, позволила бы Максиму бежать так целый день. Он прислушивался к звукам за спиной, боковым зрением улавливал, что делается справа и слева. Следил, чтобы самый сильный из преступной братии не приблизился к нему, а самый слабый не отстал и не заблудился. Подчас Максим резко поворачивал и, совершив круг, проносился перед тем, кто плёлся в хвосте. Подобно пастушьей собаке, он заставлял зэков скучиться и гнал свору в нужном ему направлении.

Неожиданно деревья расступились. Беглец и преследователи помчались через поляну, поросшую одуванчиками и клевером.

— Стой, падла! Всё равно не уйдёшь!

Максим оглянулся. В пяти шагах от него нёсся Жила. Прыткий мужик! Но глупый. Крики забирают силы. Не потому ли Хрипатый вырвался вперёд?

Вынырнув из-за спины Хрипатого, Гвоздь метнул в Максима ружьё. Явно целился в голову, но промазал: тяжёлый приклад лишь всколыхнул воздух возле уха.

Бузук проорал:

— Беги, Гвоздь! Я подниму.

Максим ускорился, уже не боясь, что его потеряют из вида и побегут не туда. Очутившись под сенью деревьев, он пересёк заросли крапивы. Углубился в малинник, замедлил шаг и, ловко переступая ногами, боком спустился по склону, покрытому ржавой хвоей. Сделал глубокий вдох и рванул с места, как бегун на короткие дистанции. В прыжке уцепился за древесный корень, торчащий из противоположного крутого склона. Как скалолаз взобрался наверх и замешкался возле коряги.

Не подозревая о существовании оврага, Хрипатый кувырком слетел вниз. Справа от него, крякнув, рухнул Жила. Изрыгая проклятия, слева грохнулся Гвоздь. Усевшись, похлопал себя по щекам и крикнул:

— Бузук, осторожно! Здесь яма!

Верный пёс. Беспокоится о хозяине…

Заметив Максима, Хрипатый вскочил и с растерянным видом завертел головой, разглядывая наклонённые набок деревья и кустарники, росшие на краю обрыва. Посмотрел на небо, словно затянутое целлофаном. Перевёл взгляд на корягу. Максима там уже не оказалось.

Потирая плечо, Жила кинулся к склону:

— Быстрее! Упустим!

Гвоздь толкнул Хрипатого:

— Чего рот раззявил?

Едва они вскарабкались наверх, как из малинника появились Сява и Хирург.

— Ох, ни хрена себе! — опешил Сява. — А тут и впрямь ямища. Ты глянь, сколько дохлых птиц!

Начал осторожно спускаться, что было непросто в больших по размеру ботинках. Неудачно ступил и, вереща во всё горло, бревном скатился вниз.

Мимо него пронёсся Хирург, издавая звук, похожий на затяжной вдох. Поскользнулся на тушке мёртвой птицы и, не удержав равновесия, упал плашмя.

На почтительном расстоянии друг от друга в овраг съехали Бузук и Шнобель.

Почёсывая исколотую хвоей задницу, Бузук взглядом измерил высоту склона:

— Нам точно туда?

— Туда-туда, — протараторил Сява, закидывая ботинки на край обрыва. Ловко, по-обезьяньи, взобрался по корням деревьев. Махнул Хирургу. — Бросай поршни. Без них проще.

— Ага, щас… — буркнул Хирург, отряхивая колени. Затолкал обувь за пазуху и полез вверх.

Поправив на плечах ремни рюкзака и ружья, Бузук поплевал на ладони. Подпрыгнул раз, другой… Наконец уцепился за корень. Скребнув ногами по земле, повис мешком. И разжал пальцы:

— Шнобель!

Тот подбежал с видом побитой собаки.

— Сфоргань табурку, — приказал Бузук.

Шнобель опустился на четвереньки. Бузук встал ему на спину, как на табурет. Вновь ухватился за корень, но подтянуться не хватило сил.

— Гвоздь!.. Чёрт бы тебя подрал! Гвоздь!..

Бузук предпринял ещё одну попытку: упёрся ногой в пласт листьев, застонал от натуги, силясь поднять тело… и сдался.

— Вот ты где, — прозвучало сверху.

— Почему так долго? — рявкнул Бузук.

— А ты звал? — удивился Гвоздь.

— Чего тогда припёрся?

— Смотрю, тебя нет. Решил проверить.

— Подсоби.

Гвоздь сполз до середины склона:

— Давай ружьё. — Мёртвой хваткой вцепился в ствол ружья. — Держись за приклад.

Шнобель затрясся от напряжения, еле удерживая на спине Бузука. Ещё немного, и «табурка» сломается.

— Свалишь меня — грохну! — пригрозил ему Бузук.

Просунув руку в ремень, крутанул кистью, чтобы на запястье получилась петля. Ругаясь, пыхтя и обливаясь потом, выбрался из оврага. Плюхнулся на корягу и вдавил кулак в правый бок.

Приплясывая от возбуждения, Гвоздь закинул ружьё на плечо:

— Ну я поскакал?

— Кличь всех сюда.

— С чего вдруг?

— Побазарить надо.

— Да ты что, Бузук! Он же сбежит.

— Он даже не пытается сбежать. Он нас заманивает.

— Он шкуру свою спасает.

— Тут что-то не так, — упорствовал Бузук.

— Да что не так? — начал заводиться Гвоздь. — Его надо поймать, иначе нам хана. И братва на кураже. Они не поймут.

— Шума от него слишком много.

— Конечно много. Кругом ветки, сучья…

— Рыскает как заяц.

— Хирург говорил, что у него дезори… с головой непорядок, потому он плутает.

— А я говорю: это ловушка! — Бузук зыркнул из-под седых бровей. — Усёк? Зови братву!

— Вот это облом, — расстроился Гвоздь. Вытер вспотевшие ладони о ляжки и проорал: — Хрипатый! Жила! Все сюда!

Голос полетел вдаль, но словно ударился о что-то невидимое и вернулся тихим эхом.

— Щас, — прошипел Гвоздь и скрылся в зарослях.

Над краем обрыва показалась голова Шнобеля. Лицо пунцовое от натуги, глаза вот-вот вылезут из орбит. Напряжённые пальцы вонзились в землю и заскребли, оставляя борозды. Голова исчезла. Донёсся звук упавшего тела.

— Жив? — спросил Бузук, разглядывая две зарубки на коряге.

До слуха долетело:

— Вроде бы.

Вытащив из кармана складной ножик, Бузук колупнул лезвием кору. Нет, метки делали не этим ножом.

***

— Странный лес, — произнёс Жила и взмахнул рукой.

Слоистый воздух колыхнулся, будто кисель. Границы между слоями размылись.

— Лес как лес, — откликнулся Сява, наблюдая, как Хрипатый бродит между деревьями, что-то выискивая.

— Птиц не слышно, вообще ни хрена не слышно, — вновь проговорил Жила. — Странная тишина.

— Ага, аж ухи заложило, — поддакнул Сява.

Хрипатый жестом подозвал братков к себе. Указал на раздавленный кустик брусники, усеянный бледно-розовыми цветами.

— И больше никаких следов? — спросил Жила.

Растопырив пальцы, Хрипатый обвёл рукой чащобу без единого просвета.