— Ладно, растолкую. Ты хвалился, какой ты первоклассный проводник, по знакомому маршруту ходишь без карты. А теперь артачишься. Выходит, ты фуфлыжный спец и маршрут незнакомый.

— Я первоклассный проводник. Но на болотах от компаса и карты мало толку. Кочки, коряги, кусты, островки — вот мои ориентиры. В темноте их не видно.

— А если в обход?

— Ещё плюс три часа. Ты когда-нибудь ходил по тайге ночью?

— Представь себе, ходил.

Усмешка, застывшая в уголках обветренных губ, подсказала Максиму: Бузук не врёт.

— Идёмте к болоту, — предложил Сява. — Там же есть вода? Пить сильно хочется.

— Айда в обход! — отрезал Жила. — Под утро будем на месте.

Придерживая на плече ружьё, Гвоздь переступил с ноги на ногу:

— Я уже копыт не чувствую. Надо передохнуть.

Бузук глянул по сторонам:

— А где Хрипатый?

— Учуял, что пахнет жареным, и слинял, — проговорил Жила насмешливым тоном.

— Ну а ты чего молчишь? — обратился Бузук к Хирургу.

Тот кивком указал на Максима:

— Хочешь потерять проводника, тогда идём.

— Куда?

— К болоту или в обход. Мне без разницы.

Происходящее навело Максима на мысль, что Бузук хочет снять с себя ответственность, если вдруг принятое решение окажется ошибочным. Чтобы в случае неудачи он мог сказать: «Я действовал по вашей указке — сами виноваты».

— Ночь лучше провести под крышей, — произнёс Максим, желая додавить Бузука. — В рюкзаке немного провизии. Возле избы есть колодец. И я действительно плохо себя чувствую.

Не вымолвив ни слова, Бузук двинулся вперёд. Братки пошли крадучись между деревьями, раздвигая руками седые бороды лишайников. Максим краем глаза заметил, как к своре примкнул Хрипатый. Странный тип. Исчезает всякий раз, когда его приятели спорят, куда идти дальше. Осматривает местность? Делает метки, чтобы найти обратную дорогу?

Уголовники застыли за раскидистым кустарником, разглядывая сквозь ветви бревенчатую постройку на сваях-пеньках.

— Сява, мотнись к теремку, — велел Бузук.

— А вдруг там люди?

— Скажешь, что заблудился.

— А потом?

— Дашь знак.

— Там никого нет, — сказал Максим.

— Тебя никто не спрашивает, — отбрил Жила и выпихнул Сяву из зарослей.

Тот, пригибаясь, побежал на полусогнутых ногах к избе. Скрылся за углом. Появился с другой стороны. Приложив ко рту ладони рупором, звучно прошептал:

— Там колодец. И ведро есть. Только верёвки нет.

— Избу проверь! — Жила сплюнул на землю. — Осёл…

Сява вскочил на крыльцо, припал ухом к двери. Поскрёб ногтями по доске, как нагулявшийся кот, и опасливо переступил порог. Под ногами тихо скрипнули половицы.

В избе царил мягкий полумрак. Стены из потемневших от времени брёвен, потолок из тесин; щели законопачены красно-бурой соломой. Углы затканы паутиной. Сява хотел крикнуть: «Никого!» И прикусил язык. Нельзя упускать шанс обнаружить забытый кем-то ножик или, на худой конец, вилку. Жила и Хрипатый голыми руками прикончат любого. У Гвоздя ружьё, хоть и незаряженное. У Бузука складной нож. А у него для защиты ничего нет.

Сява подождал, когда глаза привыкнут к полутьме, и недовольно скривился: на столе пусто. Пошарив под столом и табуретами, встал в полный рост. Вверху что-то зашуршало, с потолка посыпалась измельчённая солома. Щурясь, Сява запрокинул голову. Труха сыпалась из зазоров между тесинами. Наверное, мыши шалят на чердаке.

Стряхивая солому с волос и плеч, Сява наклонился и заметил в полу крышку погреба. Нащупал утопленное в половице железное кольцо. Потянул дверцу на себя. Сидит плотно. Рванул что есть силы. Без толку. Озадаченно почесал за ухом: а погреба-то нет — под домом пустота. Подойдя к окну, заколоченному досками, Сява посмотрел в щель.

По ту сторону оконного проёма была ещё одна комната, такая же полутёмная, тесная. Такие же два табурета и стол. В дальней стене — приоткрытая дверь. Сява свёл брови. Обегая избушку, он не видел другого входа.

Посмотрев себе за спину, окинул взглядом избу и снова прильнул к щели. Сквозь зазор он видел, словно в зеркале, комнату, в которой находился сейчас. Один в один, там и здесь. По затылку побежали мурашки. И вдруг в просвете возникли чьи-то глаза, будто кто-то стоял с обратной стороны окна и смотрел на Сяву. Чувствуя, как в жилах холодеет кровь, Сява медленно подался всем телом назад. Тот, за досками, тоже отклонился. Сквозь щель стали видны острый нос и острый подбородок…

Раззявив рот в беззвучном крике, Сява рванул к двери. На пороге обронил с ноги ботинок, вывалился на крыльцо и в прыжке перемахнул через ступени.

Из кустарника послышался голос Жилы:

— Чё прыгаешь, как блоха по гребёнке?

Скинув второй ботинок, Сява побежал вокруг избы. Вернувшись к крыльцу, замер в растерянной позе.

— Ну что? — долетел шёпот Жилы.

Глядя на дверь, Сява почесал за ухом:

— Мне показалось… Никого. Там никого нет.

— Чердак проверь… Оглох? Давай на чердак!

Сява потряс приставленную к чердаку лестницу. Осторожно ступил на нижнюю перекладину.

— Ползи, урод! — подгонял Жила.

— Сам ползи, а я снизу буду тявкать.

Не выдержав, Жила вышел из-за куста:

— Ну, падла!

Появление приятеля прибавило Сяве смелости. Он резво вскарабкался наверх, открыл дверцу:

— Никого.

— Вот тупица! Проверь, что там.

Сява пополз, бодая лбом висящие под крышей связки трав:

— Тут какая-то хрень болтается. И чем-то воняет.

Под рукой прогнулся настил. Соломенная труха, подобно песку в песочных часах, посыпалась в щель между досками. В оголившемся просвете мелькнула тень. Подумав, что в избу вошёл Жила, Сява прижался лицом к щели.

Кто-то стоял возле стола. На Жилу не похож. Тот высокий, крепкий, а этот малорослый, щуплый. Шнобель, что ли? Совсем оборзел петух! Находясь прямо под Сявой, зэк отряхнул с коротких волос солому и запрокинул голову…

Сява вынырнул из чердака, сорвался с лестницы и упал к ногам Жилы.

— Акробат, ё-моё! — опешил тот.

Хватая ртом воздух, Сява указал трясущейся рукой на дверь.

Жила запрыгнул на крыльцо, заглянул в избу:

— Ну и что тут?

— Там я…

— Последние мозги отшиб? — съязвил Жила и махнул приятелям. — В хате чисто.

Бузук подошёл к избе, но входить внутрь не стал. Скинув рюкзак, сел на ступени, поднял глаза к небу и уставился на окружность из чёрной рваной дымки.

— Мы с Хрипатым прошвырнёмся, местность изучим, — сказал Жила и, присев перед Максимом на корточки, начал развязывать шнурки на его ботинках.

— Ты что делаешь? — занервничал Максим. — Я не пойду босиком. И чужую обувь не надену.

— Стреножу тебя, чтобы опять не сбежал.

— Сделаешь это, и я больше не ступлю ни шага.

— Конечно не ступишь, — хмыкнул Жила, ловко спутывая между собой шнурки разных ботинок.

— Клянусь, сами отсюда будете выбираться.

Жила поднялся на ноги, хищно изогнул губы:

— Слушай сюда, болезный…

— Меня зовут Максим.

— Ты не в том положении, чтобы выдвигать нам условия.

— Да неужели?

— Если я не прикончил тебя сразу, то это не значит, что не прикончу потом.

— Баста! — прикрикнул Бузук.

Скроив добродушную мину, Жила повернулся к Бузуку:

— Я прикончу его, если он продолжит упираться. А если он будет пай-мальчиком, конечно же, я его не трону.

— Завяжи шнурки как было, — потребовал Максим. — Иначе сдохнешь здесь вместе со мной.

Опалив его злобным взглядом, Жила опустился на корточки. Повозившись с шнурками, встал и со всей дури ударил ногой Максима в колено. Максим пошатнулся, но устоял.

— Жила! — зыкнул Бузук. — Ну что тебе неймётся?

— Так он точно не улизнёт, — вымолвил он и ударил в колено ещё раз. — Контрольный.

Стиснув зубы, чтобы не застонать, Максим сдавил ладонями коленную чашечку.

— Дай посмотрю, — предложил Хирург.

Максим мотнул головой:

— Не надо.

Ему хотелось растянуться на земле, закрыть глаза и хоть на миг исчезнуть из этого ада. Но он мысленно твердил: «Не смей расслабляться! Перед тварями нельзя проявлять слабость! Крепись!»