После внезапного исчезновения харгранки, успевшей только пообещать вернуться весной, прежде чем растаять в воздухе, Чарли остался жить в доме приютившей его странной семьи совершенно один. Рыся и Брамт его несколько раз звали к ним переселиться, но Чарли наотрез отказался, решив ожидать их возвращения. Парень хоть как-то хотел им отплатить за спасение, поддерживая в избе тепло и не позволяя пламени в печи угаснуть. И вот наконец-то дождался. Он многое успел осознать и понять, но еще больше у него было вопросов.

Которых задать будет некому. Мальчик это понял мгновенно, когда приземлился на ноги и увидел усталые, понурые лица всадников. Их было всего двое, рыжая учительница и их муж, от которого Чарли обычно старался держаться подальше. Крепко сжав зубы от странного, но такого знакомого чувства, с привычно ледяным лицом, мальчишка стал проталкиваться сквозь толпу собравшихся деревенских.

Рыся, выбежавшая их встречать одной из первых, в накинутом на домашний фартук полушубке, недоуменно оглядываясь звонко спросила у Айра:

— А де Лана, муже? Пошто задержалась, а буде когда? — от испуга и волнения, она вновь принялась коверкать говор.

Прежде чем Айр ответил, Ульма взмахнула рукой привлекая внимание. Деревенские, успевшие привыкнуть к тому как харгранка избегала толпы и старалась прятаться за спинами любимых, удивленно перевели на нее взгляд, а Ульма, звонко и отчаянно принялась объяснять им свой замысел. Точнее ту его часть что им было нужно узнать:

— Лана Лотеринг, графиня, что спасла часть собравшихся из клеток, а остальных из подземной тюрьмы, в беде, люди! — не слезая из седла прокричала ведьма, заставив ланградцев побагроветь крепко сжимая кулаки, — Она попала в лапы тварям Кошмара, которые ее утащили в самые его глубины. Но мы можем ее спасти! Можем освободить, так что внимайте!

Разъяренный рев десяток луженых глоток был ей ответом. Пугая окрестных птиц он прокатился по лесу, а площадь завихрилась от вспыхнувшей алой аурой воинов, что мгновение назад были обычной, скромной толпой. Они были готовы хоть прям сейчас идти штурмовать сам Кошмар ради спасения обожаемой ими хозяйки земель.

— Мать ведающая! Гри че делать, мы там усе по бревнышку перевернем, да тварюкам этим зубы в глотку вобьем! — прокричал бордовый от злости, лысый старик возвышающийся над толпой неподалеку от Чарли.

— Не нужно никуда идти и никого бить, Зуб! Мы должны ей просто дать тепло наших душ и сердец! Осветить ей путь сквозь кошмар нашей верой. Лана очень сильна и вернется на наш искренний зов! А потому запомните эти слова, пред утренней пищей и пищей вечерней, их повторяйте исправно, вспоминая ту что всех нас спасла. Зовите ее вернутся назад и шепчите про себя эту фразу: — глубоко вдохнув воздух, Ульма пробудила в памяти воспоминания и по доброй воле, а не по принуждению Приказа Истенного Имени, как было встарь, громко и отчетливо произнесла чуть измененные слова страшной клятвы:

— Ланатиэль, Ангел Чудес. Я присягаю тебе и по собственной Воле делюсь пламенем сердца, огнем души, что принадлежит мне и тебе. Взываю к тебе, пройди сквозь барьер, проникни в наш мир и принеси с собой вечную славу! Ланатиэль твое имя, я знаю его и этот зов моя Воля!

Ланградцы насупившись со всей страстью шептали про себя мудреные слова, стараясь их запомнить. Простые, искренние и доверчивые, они станут бесценным маяком, свет которого будет способен пронзить даже стену циклов на дне миров. Спасенные крестьяне недоуменно переговаривались, но из благодарности, или страха, тоже запомнили клятву. Когда-то, века и циклы назад, Ульма Кроу посылала людей по всему королевству, заставляя всех своих подданных присягнуть Астеру.

Харгранка спрыгнув с коня, скрыла лицо в его гриве и скривилась от презрения к себе. Она вновь призывала в этот мир душу Астера, но теперь по собственной воле. И если она ошиблась, если он опять обвел ее вокруг пальца, души всех этих несчастных будут принесены ему в жертву. Ульма ненавидела себя за это, но поступить иначе не могла. Лишь так она была способна спасти и направить возлюбленную, прежде чем пламя ненависти ада исказит ее, обратив страсть во мрак.

— Ульма, что ты черт возьми творишь? — спустившись с коня и обхватив харгранку за плечи, тихо спросил Айр, который начинал понимать замысел ведьмы.

— Поступаю как Харгранская Шлюха. Останови меня. — шепотом взмолилась к нему ведьма.

— Это твое собственное желание? Или тебя как-то заставляет контракт? — нахмурившись спросил парень, обняв жену за плечи и прижав к груди.

— Этого хочу я. Я на все готова чтобы ее вернуть, Айр. Понимаешь? На все… — ответ ведьмы едва не потянул в наполненном искренней страстью зове.

— Даже не подумаю тебя останавливать… Пожалуй я даже к ним присоединюсь. — усмехнулся в ответ Айр и повторил слова клятвы, харгранка смотрела на него широко открытыми глазами:

— Ты не считаешь меня полным чудовищем? Не ненавидишь?

— Нет, с чего бы? — погладив красную шевелюру успокаивающе и уверенно ответил рыцарь.

— Ну я как бы обманом заставила доверившихся мне людей присягнуть архидемону… — совершенно потерянно пробормотала харгранка.

— И че? Ты зря только кашу с обманом заварила, объяснила бы все нормально и они, все равно, сделали тоже самое. Ну что уж теперь, что сделанно, то сделанно. Поверь, эти ребята готовы рискнуть и жизнью, и душой, ради своих. А Лана для них — своя в доску. — спокойно объяснил рыцарь, заставив Ульму разрыдаться.

У ведьмы так и не хватило решимости сказать Айру, что она не уверена кто ожидает призыва с той стороны. Лана, что им так дорога, или обманувшая Нездешнего, Ульму и саму судьбу, половина души ненавистного ей архидемона.

Рухнувший разум пробил собой само дно миров и раскололся. Сквозь трещины в нем, словно черви в открытой, гноящейся ране, заскользили потоки видений. Вопящий от страха мужчина, опускающий в расплавленное золото свои пальцы. Они покрыты странными символами, распухли и тлеют, а он с ужасом и наслаждением продолжает этот ужасный процесс. Его воля — лишь птица в тенетах своего тела. Другая, жестокая сущность скользнула сквозь незакрытую дверь его Имени и завладела всем ним. И теперь, ювелир, подчиняясь низменной Жадности, пытался облечь в золото свое тело, пока что не зная что смертная плоть так хрупка и горит. Вонь жженого мяса, обгоревшие до костей пальцы и боль — лишь новые, необычные ощущения гостя, что сводят бывшего владельца тела с ума. Это чужое, не ее. Она не жертва, а палач. Нельзя забывать…

Но следующий образ приходит раньше одуряющим вкусом. Он звенит словно струна, перенапряженного в отчаянной агонии разума. Жертва, женщина, человек, всеми силами пыталась сопротивляться вселившемуся в ней Обжорству. Пыталась не видеть, не слышать, не знать, как ее зубы терзают и пожирают молочное мясо своих же детей. Скрыть от нечеловеческого голода эндорим хотя-бы младшенькую что была в колыбели. Но потом, искривленные, когтистые пальцы нашли и ее, а душа в глубине одержимого тела схлопнулась в безмерном кошмаре. Тоже чужое. Но грех. Ее грех.

Харгран погибал при ярком свете полной луны, озаряющей высокие шпили дворцов. Воцарившийся архидемон что пришел в этот мир в полной силе, разорвал созданный когда-то Энимом заслон. И тысячи бестелесных, нерожденных тварей ринулись в эту брешь вслед за ним. Астер дозволил вселяться в всех тех кто присягнул ему на служенье и спокойная ночь превратилась в жадный, неистовый пир. Демонам неведомы были слабости человеческой плоти. Как жестокие дети, они пришли в этот мир развлекаться и познавать. Учась, заставляя своих носителей делать немыслимые по своей чудовищности вещи. Насыщались страданиями и хохотали, прежде чем отдать несчастные души, как дар, своему господину. Залитый кровью город обезлюдел за одну ночь, став подношеньем воспринявшей Ненависти. Это стало основанием его престола. Ее престола. Она была здесь…

Ад это мгновение что растянулось на вечность. Его заключенные давно утратили разум, похищенный хаотичным круговоротом видений и образов. Они раз за разом переживали самый ужасный миг своей жизни. Человек может привыкнуть к всему, если способен меняться. Но для перемен самый важный компонент — это время. Здесь время так же было мертво. Оно замерло, остановилось, в то мгновение, циклы назад, когда домен утратил своего господина, разделенного надвое мечом богоборца. Но заточенные души не обрели столь желанной свободы, так как его безжалостный разум и полное ненависти сердце остались существовать.