Она откатилась на шесть-семь шагов и, пока Атул преодолевал это расстояние, внутренне празднуя победу, быстро проверила возможность сделать из сети резкий выпад. Такая возможность существовала – у нее была свободна рука с мечом, рука же с маленьким щитом безнадежно в сети увязла. Глафира, еще раз перекувырнувшись, отпустила щит и сделала вид, что выпутывается из сети, краем глаза наблюдая за приближающимся Атулом. Тот высоко прыгнул над жертвой, спутанной сетью, и в прыжке занес трезубец, готовясь вонзить его прямо в голову несчастной.

Трибуны смолкли, ожидая убийство, которое должно было состояться через мгновение. В этой тишине Глафира вдруг сделала кувырок в сторону. Трезубец вошел глубоко в песок в том месте, где еще секунду назад была ее голова. В это же мгновение Глафира выбросила вперед правую руку, и меч вошел по самую рукоятку Атулу в бок.

Многочисленные зрители на трибунах ахнули. Атул отбежал в сторону, зажимая рукой рану, из которой лилась кровь. Глафира выскочила из сети и направилась к Атулу. Тот опустился на одно колено и пытался отмахиваться своим трезубцем.

Но силы были неравны. Кровь струилась на арену из правого бока Атула. С каждой секундой он терял силы и только бешено вращал черными зрачками покрасневших глаз.

– Не забудь посолить мясо! – крикнул кто-то сзади на чистейшем русском языке. Глафира оглянулась и увидела прямо перед собой большое зеркало в золоченой раме. Зеркало держали два легионера, чуть дальше стояли император и его свита. Солнечные зайчики резвились на многочисленных золотых доспехах свиты. Поверхность зеркала дымилась, и яркие голубые шипящие искорки то и дело мелькали в этом дыму. Глафира отвернулась от умирающего Атула и сделала шаг к зеркалу. В эту же секунду какая-то неведомая сила схватила ее и поволокла прямо… в зеркало. В ушах зашумело, в глазах стало темно, а все, находящееся вокруг, вдруг стало размытым. Еще секунда, гул в ушах стал совершенно невыносимым, в глазах замелькали разноцветные круги. Вдруг – оглушительная тишина и яркий белый цвет.

Глафира с опаской открыла глаза – так ярко было вокруг. Ярко-голубое небо, ярко-желтое солнце в нем и ярко-синее море с ярко-белыми парусниками. С шумом накатывали ярко-зеленые волны на сложенную из камней невысокую дамбу. Впереди виднелись древняя крепость, порт и с десяток старинных домов у порта.

Перед Глафирой стоял Атул, только одетый в форму полковника ВМС США, поджарый и грустный. Он посмотрел на часы.

– Мы в Гаэте. Видимо, мы были не правы, – четко по-военному доложил он и приложил руку к козырьку. – Если тебе известно, что такое любовь, мы умываем руки и прекращаем исследования.

Глафира хотела сказать, что она не знает, что такое любовь, и, видимо, Атул ошибается.

Но он ее не слушал. Он махнул рукой кому-то, находившемуся на крепостной стене. Через несколько секунд затрещала портативная радиостанция, прикрепленная к нагрудному карману Атула.

– Уточните приказ, полковник, – прохрипела она на английском языке и затихла.

Атул вынул радиостанцию из кармана, нажал на клавишу и отчетливо проговорил:

– Ликвидация. Три нуля, единица.

– Да, вас понял, – крякнула радиостанция и опять затихла.

Из крепости ударил прожектор. Странно было видеть свет прожектора в яркий солнечный день. Прожектор светил в рубку одного из военных кораблей, пришвартованного у военной базы. На корабле тоже зажгли прожектор и несколько раз мигнули им в сторону крепости.

Через минуту в крепости раздались два громких хлопка, взметнувших в небо два серых облачка. Гуляющие по набережной туристы даже не обернулись на эти хлопки.

– Все, Глафира. В Гаэте больше не существует лаборатории по проникновению в подсознание человека во время сна. Дальше разбирайтесь с вашими «Соснами» сами. Кажется, времени осталось совсем мало. Если не успеете, погибнем все. Надеюсь, ты это понимаешь? – Атул поднял руку, и Глафира неожиданно увидела на ней точно такие же часы, которые были на Алексее. 28 часов 15 минут 19 секунд. Уже восемнадцать…

– Понимаю, – Глафира кивнула. – Спасибо тебе.

В Глазах Атула опять вспыхнул недобрый огонек.

– Не надо меня благодарить. Мы вместе столько лет хранили тайну Амальгамы. И все ради чего? Чтобы какая-то девчонка вместо меня спасала мир? – Он досадливо махнул рукой, развернулся на каблуках и пошел в сторону крепости, не оглядываясь.

Навстречу ему по набережной шли российские туристы. Пьяненький толстяк средних лет в шортах, девушка с накачанными губами и юркий розовощекий паренек.

– Вот, Петька, спроси американского солдата, что там у них за секретная база, хватит уже тетю Марину терзать, – сказал толстяк мальчику и засмеялся собственной удачной шутке. Девушка, названная «тетей Мариной», обиженно поджала большие губы и отвернулась в сторону моря, чтобы посмотреть на корабли.

Атул подошел к толстяку, наклонился к его уху и тихо сказал по-русски:

– Можете сказать сыну, что больше нет никакой секретной базы. И молите Бога, чтобы вообще хоть что-то в этом мире было! – сказав эти странные слова, американский военный выпрямился и продолжил путь к крепости. Уже через минуту он отошел так далеко, что его силуэт просматривался совсем нечетко.

– Папа, что он сказал? – Мальчик Петя дернул папу за подвернутый рукав белой льняной рубашки.

– Странный какой-то этот американец, – пробормотал Петин папа и крикнул тете Марине: – Пойдем быстрее, в ресторан опоздаем.

То, как они пошли в сторону ресторана, притулившегося рядом с военно-морской базой на небольшом пирсе, Глафира видела уже из облаков: она опять резко взлетела вверх, но в этот раз полета совсем не боялась.

Яркий свет продолжал сопровождать ее даже тогда, когда, казалось, полет закончился. В этом свете обозначилась белая дверь, и Глафира, не колеблясь, взялась за ручку, совершенно не представляя, что она увидит за нею. Увиденное удивило и обрадовало одновременно.

Она оказалась в небольшом кабинете без окон. За столом сидел генерал Верхотуров, а напротив него на двух стульях – Алексей и Райнальд фон Дассель. По бокам сидели еще два каких-то высоколобых персонажа.

Глафира улыбнулась, сделала шаг вперед и сказала звонко:

– Добрый день вам всем!

Находящиеся в кабинете широко раскрыли глаза и некоторое время не знали, что ответить, шокированные ее появлением.

Алексей и фон Дассель просидели в небольшой комнате без окон так долго, что Алексею даже показалось, что он видел Глафиру в каком-то полусне и даже сказал ей, что времени осталось совсем мало. Времени, действительно, оставалось все меньше и меньше. Нещадно бегущие секунды уже оставляли человечеству всего три часа с небольшим…

В центре комнаты стоял большой стол, видимо, для совещаний. К нему были пододвинуты с каждой стороны по три тяжелых стула, на одной стене висела карта Московской области, на другой – белая доска с кучкой разноцветных фломастеров на небольшой полочке.

Фон Дассель сел на один из стульев, положил руки на стол и замер в позе сфинкса, ожидая дальнейшего развития событий. Алексей так не мог. Он ходил вокруг, ненадолго присаживался, потом опять вскакивал и возбужденно говорил, обращаясь к фон Дасселю:

– Нет, они же не могут не понимать, что надвигается катастрофа! Ну хорошо, предположим, этот кагэбэшный генерал не в курсе, но Иван Иванович! Он должен был ему все рассказать!

Фон Дассель ничего не отвечал, да, собственно, он и не мог ничего ответить. Алексей помассировал руки в том месте, где остались следы от наручников, которые с пленников сняли, когда привели в эту комнату.

Вдруг тяжелая бронированная дверь открылась и в комнату вошли сначала два бойца с автоматами наперевес, затем генерал Верхотуров, а следом за ним Иван Иванович с Платоновым.

Верхотуров оглядел комнату, пленников и проговорил:

– Я могу вас обоих прямо сейчас здесь расстрелять. Могу отправить в контору для возбуждения уголовного дела. Да много чего могу сделать. Но я хочу во всем разобраться. Если мы договариваемся вести себя тихо и говорить только правду, мы сядем здесь и все обсудим. Но только в случае, если вы обещаете не делать никаких резких движений. Вы обещаете?