Двадцать лет назад Четвериков обнаружил первые исследования венецианских амальгам, которые делали ученые фашистской Германии, так и не пожелавшие смириться с унижением своего Барбароссы. Тогда все это казалось просто головоломным ребусом, какой-то дурацкой алхимией. Но идея абсолютного подчинения воли человека тому, кто владеет волшебным зеркалом, настолько увлекла Четверикова, что он посвятил этим исследованиям всю свою жизнь. И его ежемесячные вояжи в поисках очередной молоденькой жертвы с последующим ритуальным убийством были частью этой работы. Однажды он узнает формулу амальгамы и изготовит такое зеркало, которое заставит любую молоденькую бестию подчиниться его желаниям. Абсолютно, сразу и навсегда. И вот тогда наступит абсолютное счастье, тогда наконец-то восторжествует справедливость!

Он работал ночами, отказывал себе во всем. Изучение темы зеркал стало для него панацеей. Единственное, что могло оторвать его от этого процесса, так это поиск очередной молодой жертвы. Силы этих молодых наглых дур, их энергии хватало Четверикову на месяцы. Он чувствовал, что все ближе разгадка, что еще немного и многовековая тайна человечества откроется перед ним. И тут появились эти странные молодые люди с манускриптом.

Вначале все внутри у Рудольфа Михайловича зазвенело и заиграло фанфарами. Дурак фанфарон Александр Валентинович сам принес ему на блюдечке с голубой каемочкой этот манускрипт. Наконец-то! Первое время никаких сомнений в том, что документ подлинный, у профессора не возникало. Он уже в первый же день в лабораторных условиях попытался сделать амальгаму Potenza, то есть амальгаму власти и силы. Однако ничего не вышло, и созданное зеркало наотрез отказывалось демонстрировать хоть что-то сверхъестественное. Четвериков сел думать и понял: что-то было не так с этим пергаментом, а еще что-то было не так с этими странными ребятами. Тогда и решил Четвериков их «тряхануть». За долгие годы ведения двойной жизни Рудольф Михайлович обзавелся большим количеством разнообразных полезных связей. Показав несколько простейших фокусов с зеркалами и рассчитав несколько дерзких, но абсолютно безопасных и очень выгодных грабежей, он приобрел значительный вес в криминальной среде. Тщательно скрывающийся, всегда имеющий стопроцентное алиби, он тем не менее активно управлял одновременно несколькими бандами из разных районов Москвы. Вот и поручил он откровенным отморозкам выколотить любые сведения из этих мальчишек, чтобы понять, почему все-таки не работает древнее пророчество, а после спокойно убить, закопав трупы на какой-нибудь заброшенной даче, которую еще не скоро соберутся продавать. Кто бы мог подумать, что отморозки так лоханутся!

Конечно, никто из лично знавших действительного члена Российской академии наук, лауреата Государственной премии, преподавателя кафедры неорганической химии химического факультета Московского государственного университета, профессора Рудольфа Михайловича Четверикова не мог даже представить, что за сумасшедшие мысли бродили в этой седой голове и что за страшные поступки совершал этот всеми уважаемый и респектабельный человек, носивший бородку клинышком.

А с мальчишками, конечно, надо было быстрее кончать.

Видимо, он, профессор Четвериков, все-таки был очень близок к разгадке, раз Совет Десяти отправил к нему Хранителей. В том, что с уголовниками, которых набрал Гоша и еще один малопривлекательный тип по кличке Мутный, расправился кто-то из Хранителей, Четвериков уже даже не сомневался. Какая-то девушка, да еще голыми руками… Ну, конечно, Хранители, больше некому!

Рудольф Михайлович отвлекся от своих мыслей, с сожалением бросил последний взгляд на Ратушную площадь и перевел его на Гошу, притихшего и молчащего.

– Ну и как косяк будем исправлять? – Профессор Четвериков наклонился поближе к Гоше, пристально посмотрев своими бесцветными глазами в его единственный черный глаз.

Гоша неожиданно задрожал и ответил очень тихо:

– Рудольф Михайлович, вы не расстраивайтесь, пожалуйста, я все исправлю. И люди у нас есть, и мы готовы. Вы мне только скажите, что делать, я больше не подведу. Я их, тварей, голыми руками всех передушу! – И трогательно прижал к груди гигантский кулак.

Четвериков еще раз внимательно посмотрел в единственный Гошин глаз и твердо произнес:

– Прямо сюда явятся. Думаю, уже скоро. Они же меня будут искать. А я тут в гостинице остановился. Так что сюда придут. А мы их ждать будем. Примем дорогих товарищей на уровне! – И захихикал своим дробным кхекающим смехом.

Великий дож Энрико Дандоло стоял на носу огромной венецианской флагманской галеры, пришвартованной всего в нескольких десятках метров от монументальных стен византийской твердыни. Средиземноморский ветер нещадно трепал бордовые полотнища с грозными крылатыми львами, которые были затейливо вышиты на знаменах золотыми нитями. Львы изгибались под этими порывами ветра и, казалось, клацали хищными клыками в сторону неприступных крепостных стен Константинополя. На берегу молча стояли и смотрели на венецианского правителя несколько тысяч отборных воинов, держащих в руках лестницы, веревки и штурмовые крюки.

Дандоло молчал, и молчали все благородные рыцари Европы, торжественно окружившие почтенного дожа. Молчал знаменитый воин Тибо Шампанский, племянник Ричарда Львиное Сердце, сурово насупив брови и задумчиво глядя на башни древнего города, ощетинившиеся многочисленными лучниками, чьи шлемы ослепительно блестели на ярком солнце. Молчал прославленный своей храбростью и такой же силы алчностью маркграф Бонифаций Монферрат, стискивающий в яростном порыве рукоятку своего меча, который был вложен в роскошные ножны, богато инкрустированные драгоценными камнями. Молчали благородный амьенский рыцарь Робер де Клари и граф Балдуин Фландрский, и только ветер, оживлявший крылатых львов на венецианских флагах, смел играть роскошными перьями на богатых шлемах европейской знати.

Отважные воины не решались произнести хоть слово, потому что смертельно боялись Энрико Дандоло, человека загадочного, таинственного и внушающего трепетный ужас каждому крестоносцу. Девяностовосьмилетний слепой дож вовсе почему-то не выглядел старым и несчастным. Напротив, он был на удивление бодр, здоров, полон сил и абсолютно уверен в себе, а люди, позволявшие себе ему перечить, почему-то жили недолго. Да и не находилось равных ему перечить. С того самого дня, когда венецианский дож Дандоло объявил, что именно он теперь будет руководителем Крестового похода, когда выяснилось, что каждый крестоносец огромной армии, волею судеб застрявшей в Венеции, должен ему, венецианскому дожу, большое количество денег, когда, наконец, он своим удивительным даром убеждения сумел внушить огромной вооруженной толпе, заполнившей площадь Сан-Марко, что целью великого Четвертого крестового похода станет вовсе не Иерусалим, а Константинополь и двадцать тысяч человек послушно подхватили его боевой клич, уже тогда многие в войске понимали, что Дандоло – человек необыкновенный. Но когда пошли настоящие чудеса, свидетелями которых были многие отважные воины, готовые поклясться, что они не врут, в войске сначала тихо, а потом все громче пошел слух, что дело тут нечисто.

Дандоло, по рассказам многочисленных очевидцев, умел летать, всегда сражался в первых рядах, несмотря на свой более чем преклонный возраст, и не было ему равных в рукопашных схватках, в которых он мог умертвить до нескольких десятков своих противников. Таинственные смерти знатных господ, посмевших возразить что-либо великому дожу, конечно, только прибавляли ужаса и без того демоническому образу. Многие рассказывали, что видели, как Дандоло разговаривал с огромным львом, из пасти которого извергалось пламя, а потом лев исчезал, по одному только взмаху руки великого дожа.