– И я, – не очень уверенно сказал генерал.

– А вот ты бы, сын мой, не спешил зарекаться, – заметил старец. – Лучше скажи, Валерий Константинович, тебе в городе Риге бывать когда-нибудь приходилось?

– Да, приходилось, – ответил Верхотуров, удивляясь. – А это-то при чем?

– Есть там такое место, «Шведские ворота» называется, – невозмутимо продолжал Федор Кузьмич.

– Помню что-то такое. Это в доме каком-то, кажется, проход прорублен…

– Да, это они. Так вот, туда тебе отправить людей нужно, которые про любовь с тобой говорить начнут.

– Каких людей, какая любовь? – удивился Верхотуров.

– Всему свое время. Помни просто. Помни так же, как и то, что человек сам строит свою жизнь, и, если сердце его открыто Господу, он может совершать деяния, которые люди неверующие и слабые посчитали бы чудесами.

– Это как?

– Узнаешь скоро, – проворчал Нерон. – Вот когда станешь таким же, как мы, тогда вообще все узнаешь… – Он осекся на полуслове и вяло отмахнулся, почти сердито сказав напоследок: – Все. Ступай себе. Пора. Зовут уж.

– Кто? – не понял Верхотуров и в тот же миг услышал заливистую трель старого громоздкого будильника, который ему подарили еще на 20-летие службы. Однако, уже возвращаясь из своего чудного сна и жалея, что он прервался так некстати, Валерий Константинович краем уха услыхал слова расплывающегося в туманной дымке Нерона, адресованные старцу:

– Ты видел?

– Знамение на его челе? – уточнил глуховатый голос старца, донесшийся из густевшего с каждой секундой тумана. – Узрел, – и дальше начал вдруг говорить непонятными древними фразами, на что Нерон отвечал фразами латинскими – это переводчик вдруг опять щелкнул и перестал работать. – Все в руце Всевышнего и идеже Господь восхощет, побеждается естества чин, а потому не след предрекать, а токмо внимать воле сей.

«Знамение… – повторил окончательно проснувшийся Верхотуров, тупо уставившись на край стола и нехотя поднимаясь с кушетки. Еще эти «Шведские ворота». О чем это он?» – Но дальше он додумывать не стал, ибо до начала намеченной операции времени осталось всего ничего. А кроме того, сугубо атеистическое воспитание не допускало веры в чох, грай, приметы и вещие сны. Особенно такие странные… Но додумывать, что конкретно сулил ему недавний сон, генерал не стал. Перед ответственной работой ничего лишнего в голове быть не должно – этому принципу он следовал с ранней молодости, и принцип этот его никогда не подводил. А потому усилием воли он переложил увиденное на самую дальнюю полку своей памяти, рассчитывая вернуться к нему, может быть, позже, после своего возвращения. Но сон не забывался и иногда включался где-то в глубинах подсознания короткими картинками, какими-то наиболее запомнившимися фразами. Верхотуров старался гнать эти фразы и картинки прочь, но они всегда возвращались и заставляли генерала все чаще и чаще задумываться.

Алексей никогда раньше не видел таких страшных молний. Они исчеркивали небо слепящими зигзагами и били куда-то в бушующую морскую пучину. Озаренные яркими вспышками свинцовые тучи вдруг становились ярко-синими, и сквозь их прорванные лохмотья виднелась тусклая луна. Алексей понимал, что спит и что создаваемый им электронный мозг активно работает, выстраивая многочисленные алгоритмы, способные влиять на человеческое подсознание, но ему было страшно так, как будто это был вовсе не сон, а все происходило на самом деле. Внезапно он увидел маленького человечка, бегущего вдоль берега моря и воздевающего руки к небу.

Алексей скорее догадался, что это был Михаил Рудик, чем узнал его. Потом он поглядел в бездну неба, перечеркиваемую всполохами молний, и увидел там прекрасную женщину в развевающихся белых одеяниях. Вокруг бушевала стихия, ветер швырял пенистые волны на острые скалы, а она спокойно парила в вышине, и вокруг нее разливалось благостное сияние. Почему женщина прекрасна, Алексей не знал, ее толком невозможно было разглядеть из-за исходящего от нее сияния, но понимание ее совершенства пришло само собой, без визуальных доказательств. Рудик бежал и протягивал к ней руки.

– И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце, под ногами ее луна и во главе ее венец из двенадцати звезд! – вдруг колоколом прозвучал в голове чей-то ясный голос.

Алексей оглянулся, но никого не увидел на пустынном скалистом берегу.

В этот миг целых три молнии сошлись в один ослепительно клубок. Оглушительно ухнуло, и из клубка молний вылетело огромное чудовище с множеством оскаленных голов, перепончатыми крыльями и длинным уродливым хвостом. Чудовище отливало в свете молний жутким пурпурным цветом и неслось прямо на сияющую женщину, а маленький Рудик, видимо, бежал для того, чтобы эту женщину спасти.

– И другое знамение явилось на небе: большой красный дракон с семью головами и десятью рогами и на головах его семь диадим. Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. И стал сей дракон перед женою, дабы пожрать ее и ее младенца, – опять раздался голос.

Алексей понял, что в его голове звучат строки из «Апокалипсиса», про который ему говорил Рудик, но совершенно не понимал, как он может помочь другу.

Он хотел закричать, но его никто не слышал, а стихия ревела так, что способна была заглушить любой звук, изданный простым человеком.

Но, кажется, Рудик вдруг перестал быть простым человеком, а перевоплотился в какую-то другую сущность. Видимо, он хотел спасти сияющую женщину от красного дракона. Михаил взлетел, увеличиваясь в размерах, и понесся навстречу дракону. Несколько голов чудища удивленно клацнули зубами, монстр развернулся и помчался к Рудику.

Кровь застучала у Алексея в висках, и неожиданно надрывная боль пронзила мозг длинной тонкой иглой. Он вдруг явственно ощутил эту иглу в своей голове и нащупал ее кончик где-то на затылке. Он схватил кончик этой иглы и с криком извлек ее из себя. Игла блеснула в свете молний холодной ледяной сталью.

– Держи! – крикнул он и бросил эту иглу другу. Несмотря на рев стихии, Михаил сейчас вдруг все услышал и даже, кажется, подмигнул. Он резко спикировал и схватил иглу, которая тоже внезапно увеличилась в размерах и стала длинным тонким копьем.

Михаил, вскинув копье, опять взлетел высоко в небо и бесстрашно помчался на чудовище.

Он вгонял свое копье в жуткие зубастые пасти, протыкал грудь чудовища, отлетал в сторону и снова атаковал противника своим сверкающим в свете молний оружием.

– И произошла в небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон воевал против них, – опять послышался голос.

Алексей еще раз оглянулся и, кажется, заметил говорящего. Это был сгорбленный старец с белой длинной бородой, сидящий у какой-то пещеры. Глядя на небо, он громко декламировал строки, а потом быстро записывал их на пергаменте.

Битва в небе заканчивалась. Михаил истекал кровью. Правда, и дракон отбивался из последних сил. Он сделал еще несколько пируэтов вокруг вооруженного копьем противника, и оставшиеся целыми головы еще пытались сомкнуть зубы на шее юркого бойца, но тщетно. Чудовище, бессильно перевернувшись, рухнуло в морскую бездну, задев хвостом Михаила. Тот, изможденный, пропустив смертельный удар, раскинув руки, упал на скалистый берег, став опять маленьким, пучеглазым и некрасивым.

Алексей побежал к распростертому телу Рудика, и ему на мгновение показалось, что где-то вдалеке стоит девушка в блестящем черном одеянии и машет ему рукой. В голове продолжал звенеть голос странного старика из пещеры:

– Они победили его кровию Агнца и словом свидетельства своего и не возлюбили души своей даже до смерти!

Он перевернул его и увидел, что тот мертв. На руке Рудика часы с большим электронным циферблатом продолжали беспристрастно отсчитывать время. Алексей вгляделся в прыгающие цифры, безудержно ведущие обратный отсчет до чего-то страшного и неотвратимого. Секунды на мгновение сложились в нули, показывая: «99:09:00».