– Но сейчас, кажется, все заигрались? – спросила Глафира.

– Это все Эо, – еще раз махнул рукой Куалькуно.

– А кто это, Эо? Так, кажется, звали любовь Михаила Рудика?

– Да, теперь про нее, наверное, можно говорить «она», потому что Эо стала себя ассоциировать с земной женщиной, которая потеряла любовь. Она обиделась на людей и готовит всем им конец земной жизни. Апокалипсис по-вашему. Ну а с вами прихватит и всех нас. Времени осталось совсем мало. Вон, спроси у него, – Куалькуно указал на одну из скамеек, и Глафира неожиданно увидела на ней Алексея.

Алексей сидел сгорбленный и грустно смотрел на часы.

– Леша, что там со временем? – обратилась к нему Глафира.

– Осталось четыре часа. – Алексей повернул часы к Глафире: – Видишь? Ничего не получается. А нас, между прочим, вместе с твоим сумасшедшим немым, поймали и посадили в тюрьму.

– Но ты же здесь?

– Нет. Это ты здесь. А я там, в тюрьме. Просто я прихожу в твой сон, чтобы предупредить: у нас осталось совсем мало времени.

– Тут он прав, – вмешался Куалькуно, – у нас совсем мало времени. Еще немного, и все мы погибнем. Вы – в вашем физическом смысле, а следом и мы, но уже в вашем сознании.

– В «надсознании»? – Глафира посмотрела на собеседника.

– В «надсознании», – согласился Куалькуно и расправил за спиной огромные белые крылья.

– И что же нам теперь делать? – Глафира, продолжая разговор, отметила про себя, что семеро преследователей опять подобрались к ней близко.

– Вот этого я никак не могу понять. Если раньше я был уверен, что все дело только в ваших адских машинах, которые топорами вскрывают сны и убивают там все живое – и вас, и нас, то теперь мне кажется, что все гораздо глубже и неординарней. Мы разозлили Эо, которая пошла против порядка, формировавшегося десятки тысяч лет.

– Это потому, что убили Рудика?

– Да Рудика она сама и убила. – Куалькуно взял Глафиру за руку, взмахнул крыльями и отлетел вместе с девушкой еще дальше в аудиторию, так, что семеро монахов опять оказались вдалеке. – Понимаешь, она ставила эксперименты над людьми. Эксперименты жестокие, но вы, честно говоря, их заслуживали. Она всегда любила вас мучить. – Куалькуно сложил крылья за спиной и отпустил руку девушки.

– За что же она нас так не любила? – удивилась Глафира.

– За вашу вечную тягу к земным удовольствиям, деньгам, роскоши и, как венец всему, к власти над себе подобными.

– И что же теперь будет? – Глафира растерянно посмотрела на Куалькуно.

– Теперь даже я не знаю. Единственное, что может остановить раскрутившийся смертоносный маховик, – это любовь. Человек устроен так, что хотя бы раз в жизни ее испытывает, но не дорожит ею, а зачастую даже не обращает на нее внимания, хотя это и есть то единственно настоящее, ради чего, собственно, вам и стоит жить. – Куалькуно пожал плечами.

– Но ты же ангел, ты же должен знать, – проговорила Глафира, вглядываясь в синие бездонные глаза собеседника.

– Про ангела это тоже люди придумали… Знала бы ты, сколько сотен лет меня в этом образе рисовали разные художники, стараясь воссоздать ускользающие картинки из своих снов! – Куалькуно не без гордости указал на свой наряд. – Но, кажется, все заканчивается. Уже скоро не будет ни вас, ни нас, ни снов, ни ангелов… – И он грустно улыбнулся.

В одной из стен открылось потайное окошко. В окошке обычно в Средневековье прятался монах, наблюдающий за тем, чтобы профессора, препарирующие перед студентами трупы, не нарушили каких-нибудь Божьих постулатов. Только сейчас за окошком монаха не было. Зато появилась голова огромной змеи, которая неспешно выползала из своего укрытия, метр за метром выдвигая из окна длинное чешуйчатое тело.

Змея, шипя, спустилась на пол аудитории и медленно двинулась к собеседникам. Хвост продолжал неспешно тянуться из окошка и все никак не появлялся – змея оказалась воистину гигантской. Зубастая пасть монстра была слегка приоткрыта, желтые немигающие зрачки пристально смотрели на Глафиру.

– Единственное, в чем я уверен, так это в том, что ты должна побороть свой страх и опереться на лучшие душевные качества, – тихо сказал Куалькуно, равнодушно глядя на приближающуюся змею.

Сказал это и исчез. Просто бесследно растворился в воздухе. Глафира перевела взгляд на поверхность хирургического стола, расположенного в центре аудитории. Тот был пуст: ни лохмотьев, ни странного человекоподобного существа на нем уже не было.

Что-то зашуршало в воздухе у самого уха. Глафира повернула голову вправо и увидела пулю, которая очень медленно пролетала мимо ее виска. Пуля летела в огромную голову змеи, а выпущена была из пистолета одного из монахов. Тот сжимал пистолет обеими руками и, кажется, собирался второй раз нажать на спусковой крючок, но не успел.

Монахи двигались неуклюже, и пули их летели сонно и очень медленно, как будто кто-то их тихонько двигал по невидимым тонким ниточкам. А змея, несмотря на свои гигантские габариты, оказалась стремительна и очень подвижна. Сначала она ухнула куда-то вниз, проломив пол аудитории, но пол тут же вздыбился в другом месте, откуда змея вынырнула за спиной стрелявшего, клацнула зубами и одним движением откусила несчастному голову. Двоих она задела хвостом, да так, что распорола обоим животы, и оттуда повалились внутренности раньше, чем упали на пол их обладатели. Еще двоим нападавшим были переломаны хребты, потому что змея обрушилась на них всей своей тяжестью именно в тот момент, когда они пытались подняться с пола, поверженные все тем же жутким чешуйчатым хвостом.

Еще двое пытались бежать из анатомического театра, медленно переставляя ватные непослушные ноги. Змея пронеслась к ним локомотивом, сметая на своем пути деревянные скамьи, многочисленные скульптуры ученых-медиков, и нагнала убегающих уже в дверях. Дважды жутко сомкнулись страшные челюсти, и изувеченные тела беглецов оказались разбросаны по разгромленной и окровавленной аудитории анатомического театра.

Глафира неподвижно стояла в центре зала и следила за феерической пляской смерти.

Змея повернула перепачканную кровью голову и медленно поползла к Глафире. Она приближалась неотвратимо, смертью веяло от каждого неторопливого ее движения. Она подползла к Глафире и зависла над ней, слега покачиваясь и вперив в девушку немигающий взгляд желтых глаз.

И в тот момент, когда сердце девушки должно было остановиться от липкого страха, а руки бессильно опуститься, Глафира вдруг почувствовала странный прилив сил. Даже, скорее, не силы появились, а отвага, даже, наверное, кураж.

Глафира потянула из проломленного пола доску и, не раздумывая, с разворота влепила этой доской прямо по голове змеи. Голова рептилии мотнулась в сторону, и даже на мгновение прикрылись ее жуткие желтые зрачки, но сразу же открылись снова. Но Глафиру было уже не остановить. В один прыжок она оказалась на хирургическом столе, а с него черной молнией рванула вверх и еще раз взмахнула доской, сильно приложив змею теперь уже сверху.

Вообще чувствовалось, что так по-хамски с этой змеей никто никогда не обращался. Жутко зашипев, чудовище опять взвилось вверх и, раскрыв окровавленную пасть, ринулось с четырехметровой высоты вниз, на обидчицу. Но Глафира уже была готова к этому. Высоко отскочив назад и дважды перевернувшись в воздухе, она приземлилась около двух трупов со вспоротыми животами, подняла с пола их пистолеты и быстро побежала по уцелевшим студенческим скамьям. Змея неслась за ней, проламывая тяжелые вековые скамьи длинными острыми зубами. Когда Глафира добралась до стены, она повернула направо и помчалась по верхнему радиусу аудитории. Змея не отставала и следовала за Глафирой, все круша на своем пути.

Неожиданно Глафира остановилась, спокойно повернулась прямо к летевшей на нее змее и разрядила оба пистолета в жуткую морду чудовища. Змея по инерции пролетела еще несколько метров, потом чуть-чуть проползла и устало хрюкнула, боднув пол у ног Глафиры. Злые желтые зрачки сначала закатились, а потом навсегда закрылись чешуйчатыми веками. Монстр был повержен.