Clames licet et mare coelo
[Негодяй, баламуть хоть море, хоть небо:
Я — человек!],
surdo narras (это все одно что говорить глухому); хоть покажи ему, как некогда Одиссей Ельпенору и Гриллу{356} и всем остальным своим спутникам «этих оскотинившихся людей»[433], он будет по-прежнему упорствовать в своих причудах и предпочтет оставаться свиньей; хоть истолчи его в порошок{357}, он от своего не отстанет. Если он еретик или придерживается каких-нибудь извращенных взглядов, подобно некоторым из наших невежественных папистов, пытайся его переубедить, приведи ему примеры таких безрассудств и нелепой аффектации, свойственной сектантам подобного толка, вынуди его сказать: veris vincor [я склоняюсь перед фактами], сделай это таким же очевидным, как солнце, — он не откажется от своего заблуждения и останется таким же раздражительным и упрямым[434]; одним словом, как было сказано им, si in hoc erro, libenter erro, nec hunc errorem auferri mihi volo[435] [если я на сей счет заблуждаюсь, значит, мне так нравится, и я не желаю, чтобы меня этого заблуждения лишили]; я буду вести себя, как прежде, как вели себя мои предшественники и как ведут себя ныне мои друзья[436]; я буду сумасбродствовать за компанию. Вот и скажите теперь — безумны эти люди или нет?[437] Heus age, responde[438] [Ну-ка, ответьте мне теперь], считаете ли вы их смешными? cedo quemvis arbitrum [призовите какого угодно судью{358}] и пусть он решит: находятся ли они в sanae mentis [здравом уме], благоразумны ли, мудры, рассудительны? обладают ли здравым смыслом?
uter est insanior horum?
[439] [Кто из них двоих безумней?]
Что до меня, то я того же мнения, что и Демокрит, и считаю, что они заслуживают осмеяния, что это сообщество повредившихся в уме болванов, столь же безумных, как Орест и Атамант[440]{359}, что они вполне могут «скакать на осле» и всей компанией отплыть в Антикиру на «корабле дураков»{360}. Мне нет нужды чересчур утруждаться, чтобы еще каким-нибудь способом доказывать правоту сказанного мной, делать всякого рода торжественные заявления или утверждать это под присягой, — полагаю, вы поверите сказанному мной и без клятв; посудите сами прямо — ну разве они не глупцы? Я обращаю эти слова к вам, хотя вы и сами точно такие же глупцы и безумцы, как, впрочем, и я, коль скоро спрашиваю вас об этом, ибо, как говорил наш Меркурий в комедии?
Justum ab injustis petere insipientia est
[441].
Нелепа просьба честная к нечестному.
Предоставляю, впрочем, судить об этом вам самим, какого вы на сей счет мнения?
Однако, принимая во внимание, что я взялся прежде всего показать, что королевства, провинции и семьи точно так же впадали в меланхолию, как и отдельные люди, я перейду теперь к более детальному их рассмотрению, и то, о чем я рассуждал доселе несколько хаотично и в общих словах, я докажу теперь обстоятельно, с помощью более конкретных и очевидных аргументов и свидетельств, хотя при этом и сжато.
Nunc accipe quare desipiant omnes aeque ac tu
[442],
Так вот и послушай,
В чем же безумие тех, кто тебя обзывает безумцем,
Свой первый довод я почерпнул у Соломона, я вынул эту стрелу из колчана его изречений: «Не будь мудрецом в глазах твоих» (Притч. 3, 7); и еще: «Видал ли ты человека, мудрого в глазах его?» (Притч. 26, 12); Исайя скорбит по поводу таких людей: «Горе тем, которые мудры в своих глазах и разумны пред самими собою!» (5, 21). Отсюда мы можем заключить, что это тяжкий проступок, и глубоко заблуждаются люди, придерживающиеся слишком высокого мнения о себе; это особенно важный довод, чтобы убедить их в собственной глупости. «Многих людей, — говорит Сенека, — можно было бы вне всякого сомнения признать мудрыми, не придерживайся они мнения, что в своих познаниях они уже достигли совершенства, хотя не прошли еще и половины пути»[443]; чересчур скороспелые и созревшие, praeproperi, слишком проворные и решительные, cito prudentes, cito pii, cito mariti, cito patres, cito sacerdotes, cito omnis officii capaces et curiosi[444] [не успеешь оглянуться — и они уже мудрые, благочестивые, уже мужья, отцы, священники, подготовленные к тому, чтобы домогаться любого положения, и прилежные, чтобы как следует справиться с ним]; они слишком высокого о себе мнения — о своем достоинстве, храбрости, ловкости, искусстве, учености, суждениях, красноречии, о своих способностях, и это все портит; все, что они делают, выше всяческих похвал, и это очевидное свидетельство того, что все они не более чем глупцы. В прежние времена насчитывали лишь семь мудрецов{361}, теперь же вы едва ли обнаружите такое же число дураков. Фалес послал выловленный из моря рыбаками золотой треножник, который по велению оракула надлежало «вручить мудрейшему»[445] — Бианту, а Биант — Солону и так далее. Если бы этот предмет выловили сейчас, мы бы все передрались из-за него, как некогда три богини из-за золотого яблока{362}; мы до того умудрились, что у нас есть женщины-политики, дети-метафизики, любой простофиля может нарисовать квадратуру круга, создать вечный двигатель, найти философский камень, истолковать Апокалипсис, создать новые теории, новую систему мироздания, новую логику, новую философию и прочее. Nostra utique regio, говорил Петроний{363}, наша страна до того переполнена обожествляемыми духами и божественными душами, что вы можете скорее сыскать среди нас бога, нежели человека[446]; столь уж мы высокого мнения о себе.
Мой второй довод основывается на сходном месте в Св. Писании, которое хотя уже и приводилось прежде, но все же в силу некоторых причин его следует повторить (и, с милостивого позволения Платона, я могу это сделать, ведь διζ το καλον ρηθεν ονδεν βλαπτει[447] [хорошая мысль от повторения не становится хуже{364}]. Глупцов, говорит Давид, по причине их прегрешений и т. д., (Пс. 107, 17), а Мюскюл{365} заключает из этого, что все грешники обязательно глупцы. Так, например, мы читаем: «Скорбь и теснота всякой душе человека, делающего зло» (Рим. 2, 9), но ведь зло творят все. То же у Исайи: «…рабы мои будут петь от сердечной радости, а вы[448] будете кричать от сердечной скорби и рыдать от сокрушения духа» (65, 14). Это подтверждается сходным мнением на сей счет всех философов. «Бесчестность, — считает Кардано, — не что иное, как глупость и безумие». Probus quis nobiscum vivit?[449] Покажите мне честного человека. Nemo malus qui non stultus [Нет такого преступника, который не был бы также и глупцом], — этот афоризм Фабия <Квинтилиана> подтверждает ту же мысль. Но если нет ни одного честного, ни одного мудрого, то все в таком случае дураки. И их вполне можно считать таковыми, ибо кто будет другого мнения о том, qui iter adornat in accidentem, quum properaret in orientem, кто всю свою жизнь устремляется вспять, на Запад, тогда как должен стремиться к Востоку? кто сочтет мудрым того, говорит Мюскюл[450], кто вечности предпочитает минутные удовольствия, кто в отсутствие своего хозяина расточает его добро, чтобы тотчас понести за это наказание? Nequicquam sapit qui sibi non sapit [какой толк от мудрости тому, у кого нет мудрости в отношении самого себя?]. Кто назовет мудрым больного, который ест и пьет, чтобы подобным способом понизить температуру? Можете ли вы считать мудрым или благоразумным того, кто жаждет здоровья, однако палец о палец не ударит, чтобы сберечь или продлить его? Феодорит приводит слова платоника Плотина{366}: «следует считать смехотворным стремление человека жить согласно своим собственным правилам, совершать оскорбительные для Господа поступки и надеяться при этом на то, что Тот непременно его спасет; в то время как сам он, сознательно пренебрегая собственным спасением и пренебрегая содействующими тому средствами, полагает, что он будет избавлен кем-то другим»[451]. Кто же после этого назовет таких людей мудрыми?
