Laudatus abunde, Non fastiditus si tibi, lector, ero [159]. […не славы прошу — снисхожденья: Лишь бы читатель меня, не заскучав, дочитал.] Я страшусь осуждения людей достойных и предоставляю свои труды на их снисходительный суд, [Но я презираю хулу рабов.] А что до злобной и грубой клеветы, насмешек и выдумок всяких критиканов и хулителей, то это для меня все равно что собачий лай: я им спокойно пренебрегаю; а всех прочих презираю. А посему что я сказал, pro tenuitate mea [по мере своих слабых сил], то и сказал. И все же мне хотелось бы, будь это в моей власти, исправить кое-что относящееся к манере изложения предмета этой книги, кое в чем повиниться, deprecari [попросить прощения] и по зрелом размышлении дать доброжелательному читателю необходимые пояснения. У меня вовсе не было намерения писать по-английски, предавая тем мою музу на поругание{112}, и разглашать на нем secreta Minervae [тайны Минервы], я хотел изложить все более сжато на латыни, будь у меня только возможность это напечатать. Любой гнусный памфлет наши корыстные английские книготорговцы встречают с распростертыми объятьями; они печатают все, что угодно, cuduntque libellos In quorum foliis vix simia nuda cacaret {113} [и отшлепывают памфлеты на такой бумаге, Какой и голая обезьяна не стала бы подтираться]; но с латынью они не желают иметь дело. В этом одна из причин, которую Николас Кэр{114} приводит в своей речи по поводу малочисленности английских писателей: многие из них, находясь в расцвете таланта, преданы забвению, не подают признаков жизни и погребены в нашей нации[161]. Другой главный изъян моей книги состоит в том, что я не выправил ее перед новым изданием, не улучшил ее язык, который течет теперь с такой же безыскусственностью, с какой он впервые возник в моей голове, — просто у меня не было необходимого для этого досуга. Feci nec quod potui, nec quod volui, признаюсь, я не добился того, на что способен и чего хотел. Cum relego scripsisse pudet, quia plurima cerno Me quoque quae fuerant judice digna lini [162]. Стоит мне все перечесть — самому становится стыдно, Требует собственный суд многие строчки стереть. Et quod gravissimum [И что важнее всего], многое в самом содержании книги я теперь не одобряю, ведь, когда я писал ее, я был моложе и глупее. Non eadem est aetas, non mens[163]. [Годы не те, и не те уже мысли.] Я многое охотно бы изъял и прочее, но теперь уже слишком поздно, и мне остается только просить прощения за все эти изъяны. Я мог бы, конечно, будь я благоразумнее, последовать совету поэта — Nonumque prematur in annum [Дать полежать написанному девять лет, прежде чем публиковать его] и больше позаботиться о его судьбе или же поступить подобно лекарю Александру{115}, который, прежде чем прижечь рану адским камнем, пятьдесят раз промывал ее, то есть просмотреть, выправить и улучшить этот трактат, но у меня, как я уж говорил, не было ни счастливого досуга, ни переписчиков или помощников. Панкрат, как описывается у Лукиана[164], приехав из Мемфиса к коптам и нуждаясь в слуге, воспользовался для этой цели обычной дверью: с помощью каких-то магических заклинаний (чему был свидетелем повествующий об этом Евкрат) он заставил ее прислуживать себе вместо слуги — приносить ему воду, поворачивать вертел, прислуживать за едой и выполнять другие его прихоти, а затем, когда все это было исполнено, вернул своему слуге прежний облик. Я не владею ни искусством создавать по своему желанию новых людей, ни средствами, чтобы нанимать их, ни свистком, чтобы, подобно капитану корабля, сзывать матросов и приказывать им бегом выполнять команды и пр. У меня нет ни власти, ни таких благодетелей, каким благородный Амвросий был для Оригена[165]{116}, которому он определил шестерых или семерых писцов, дабы те писали под его диктовку, а посему мне пришлось выполнять свою работу самому; я был вынужден произвести на свет эту беспорядочную глыбу, подобно медведице, рождающей своих детенышей, и не только не имел времени как следует вылизать ее, как она обычно делает это со своим потомством, пока ее детеныши не примут надлежащий вид, но даже принужден был напечатать ее в таком виде, в каком она была первоначально написана quicquid in bucca venit [как взбрело мне в голову], без всяких приготовлений, экспромтом, как я обычно выполняю все другие работы[166]; effudi quicquid dictavit genius meus [я обычно запечатлевал на бумаге все, что пришло мне на мысль], в виде беспорядочного собрания заметок, и так же мало обдумывал то, что пишу, как обычно, не задумываясь, говорю, — без всяких высокопарных пышных слов, напыщенных фраз, пустозвонных выражений, тропов, витиеватых оборотов, которые подобны стрелам Акеста, что воспламенялись на лету[167], без надсадного остроумия, тщеславного пыла, панегириков, преувеличенных украшений и всяческих тонкостей, к которым многие столь часто прибегают. Я — aquae potor[168] [пью одну только воду], в рот не беру вина, которое столь споспешествует нашим нынешним остроумцам, я — независимый, прямодушный, неотесанный писатель, ficum voco ficum et ligonem ligonem [и предпочитаю называть вещи своими именами — фигу фигой, а паука пауком[169]], столь же свободный, сколь и независимый, idem calamo quod in mente [пишу обо всем, что приходит на ум], animis haec scribo, non auribus [пишу для ума, а не для ушей] и чту суть, а не слова, памятуя изречение Кардано: verba propter res, non res propter verba [слова сущуствуют для обозначения вещей, а не вещи существуют для слов], и, как и Сенеку, меня прежде всего заботит quid scribam, non quemadmodum [о чем, а не как писать], потому что, по мнению Филона{117}, «тот, кто знает суть дела, заботится не о словах, а отличающиеся особым витийством, не обладают обычно глубокими познаниями»[170].
Verba nitent phaleris, at nullas verba medullas [Могут слова услаждать украшеньями пышными часто, Хоть и лишенные смысла.] вернуться Ovid. Trist. I, eleg. 7. [Овидий. Скорбные элегии, I, 7 <31–32, пер. Н. Вольпина>.] вернуться Juven. Sat. 9. [Ювенал. Сатиры, IX <120–121>.] вернуться Aut artis inscii aut qaestui magis quam literis student. [Они либо несведущи в своем искусстве, либо больше заботятся о выгоде, нежели о написанном.] Hab. Cantab. et Lond. excus., 1576. вернуться Ovid. de Pont. Eleg. I, 5. [Овидий. Письма с Понта. Элегии, 1, 5 <15–16, пер. А. Парина>.] вернуться Hor. [Гораций. <Послания, I, 1, 4, пер. Н. Гинцбурга. Несколькими строками ниже Бертон еще раз безымянно приводит совет Горация писателям — публиковать написанное лишь по прошествии девяти лет; см.: Послание к Пизонам, или Наука поэзии, 388–389, пер. М. Гаспарова.>] вернуться Tom. 3, Philopseud. Accepto pessulo, quum carmen quoddam dixisset, effecit ut ambularet, aquam hauriret, urnam pararet, etc. [Том 3. Псевдовлюбленный. Произнеся несколько заклинаний, он добился того, что обычная дверь начала двигаться, приносила воду, готовила еду и пр.] вернуться Eusebius, Eccles. Hist. lib 6. [Евсевий. Церковная история, кн. VI.] вернуться Stans pede in uno. [Стоя на одной ноге. <Так, по мнению Горация, сочинял будто бы римский поэт-сатирик чрезвычайно плодовитый Луцилий (180–102 до н. э.), который будто бы «считал за великое дело / Двести стихов произнесть, на одной ноге простоявши» (Сатиры, I, 4, 9–10, пер. М. Дмитриева).>] вернуться Virg. [Вергилий. <Акест не раз упоминается в поэме «Энеида», он воин, один из спутников Энея; оказавшись, год спустя после смерти своего отца Анхиза, вновь у его могилы, Эней устраивает по нем священную тризну со спортивными состязаниями. Ко всеобщему изумлению, выпущенная Акестом стрела воспламенилась в воздухе, что было воспринято всеми, кроме Энея, как дурная примета (V, 519–534).>] вернуться Non eadem a summo expectes, minimoque poeta. [Не станешь ведь ожидать одного и того же от самого одаренного и самого слабого поэта.] вернуться Stylus hic nullus, praeter parrhesiam. [Стиля здесь нет, а только суть. <Поговорка насчет фиги и паука взята из сборника Эразма «Adagia».>] вернуться Qui rebus se exercet, verba negligit, et qui callet artem dicendi, nullam disciplinam habet recognitam. |
