— Но он еще ребенок. Вы должны научить его , как выжить».

«Я учу его, позволяя ему сталкиваться с таким количеством опасностей в одиночку, как только он может. Дети его возраста не глупы; они достаточно упали, чтобы знать, что это больно. Он бы не забрался так высоко, если бы не чувствовал себя в безопасности в своей силе, а единственный способ расти и испытывать эту силу — бросить вызов самому себе, когда это важно… когда под ним нет резинового коврика. Кроме того, — добавляет он, когда я собираюсь начать спор, — я слежу за ним . Если он начнет падать, я его поймаю.

Тогда я заткнулся, потому что, скорее всего, он это сделает. У человека рефлексы кошки. На днях я случайно локтем сбила со стола стакан с водой, и Николай поймал его в воздухе, не прерывая разговора. В другой раз я споткнулся об одну из деталей Славы LEGO и врезался бы мне в лицо, но Николай обнял меня до того, как я упала на пол, хотя он был в другом конце комнаты секундой раньше.

Если бы я не знала лучше, я бы подумала, что он был одним из супергероев комиксов Славы или, что более вероятно, суперзлодеями.

Этот ярлык подходит ему как нельзя лучше.

Позже той же ночью, когда мы входим в нашу спальню, мне приходит в голову кое-что в связи с нашим предыдущим разговором.

«Если ты так полон решимости взрастить независимость Славы, почему ты так полон решимости оградить меня от любой опасности?» — спрашиваю я, садясь на кровать и наблюдая, как Николай снимает пиджак и галстук. Мы все еще примеряем официальные наряды за ужином, и я должен признать, что мне это нравится. Мало того, что я ношу великолепные платья каждый день, мой муж невероятно красив в тех строго сшитых костюмах, которые ему нравятся.

Как будто мы переключаемся между двумя сферами: дневной, где мы идем в поход по пустыне и пачкаемся, и вечерней, где царят гламур и блеск.

— Потому что ты не ребенок, и тебя не так воспитали, как я воспитываю Славу, — ровно отвечает Николай, расстегивая запонки. — Твоя мама, какой бы замечательной она ни была, не подготовила тебя к борьбе с убийцами, зайчиками… или такими мужчинами, как я.

Я тяжело сглатываю, моя кровь нагревается, когда он скользит взглядом по моему все еще полностью одетому телу. С тех пор, как мы поженились, я стала лучше читать сексуальные настроения Николая и понимать, какая ночь мне предстоит. И сегодняшний вечер обещает быть одним из наших самых диких, тех, когда я никогда не уверен, как далеко он зайдет.

Когда я чувствую в нем тьму, чувствую, как она поднимается близко к поверхности.

Не то чтобы я его боюсь. Не совсем. Я знаю, что он не причинит мне вреда, по крайней мере, никоим образом. Просто иногда у меня возникает ощущение, что ему недостаточно того, что у нас есть, что его ненасытный голод по мне остается неудовлетворенным.

Временами мне кажется, что он хочет поглотить меня, всю меня, и ничего меньшего не получится.

Он снимает рубашку, обнажая красиво очерченные мускулы, и подходит ко мне, его движения снова напоминают плавный, убийственно грациозный рыскание большой кошки.

Может быть, он был тигром в прошлой жизни.

Может быть, я была его добычей.

Инстинктивно я откидываюсь назад на кровати, и его губы зловеще изгибаются. Как всегда, он знает, что я думаю и чувствую, и ему нравится то, что я чувствую сейчас.

Ему нравится заставлять меня немного нервничать.

Двигаясь с той же хищной неторопливостью, он взбирается на кровать и надо мной, толкая меня на землю, прежде чем схватить мои запястья и прижать их над головой одной рукой.

У меня пересохло во рту от взгляда его глаз, от темной напряженности в них. Я облизываю губы, и его взгляд следует за моим языком, его лицо напрягается. Когда его глаза снова встречаются с моими, они полны такого обжигающего жара, что мне кажется, что я могу сгореть на месте. Мое сердце бешено колотится, моя кожа вся краснеет, когда он опускает голову и громко вдыхает, словно жадный до запаха моих волос.

— Гм, Николай… — я извиваюсь под ним, мой пульс учащается, когда я чувствую, как выпуклость давит на мои бедра. Даже несмотря на то, что нас разделяют слои его штанов и моего платья, я чувствую, насколько горяча и тверда его эрекция, насколько она массивна. Я снова сглатываю. — Когда ты сказал «мужчинам вроде меня», что именно вы имели в виду?

Его губы касаются моего уха, жар его дыхания заставляет меня дрожать, когда он шепчет: «О, мой милая, любопытный зайчик… ты скоро узнаешь».

38

Хлоя

Дрожь пробегает по моему телу, и он поднимает голову, чтобы посмотреть на меня, и уголки его губ изгибаются в мрачной улыбке. Я почти чувствую, как он упивается моим трепетом, садистски продлевая ожидание.

Я пытаюсь пошевелить руками, вывернуться из его хватки, но это бесполезно. Его пальцы железными кандалами сковывают мои запястья, приковывая их над моей головой. Его улыбка становится глубже, золотой блеск в его глазах усиливается, когда я борюсь, и я знаю, что ему это тоже нравится, видя меня беспомощной в его объятиях.

Опустив голову, он делает еще один голодный вдох и, наконец, отпускает мои запястья. Прежде чем я успеваю вздохнуть с облегчением, он переворачивает меня на живот и, придерживая одной большой рукой, расстегивает молнию моего платья. Когда он открывается до самого копчика, он проводит теплой ладонью по моему голому позвоночнику, шероховатость его мозолей приятно царапает мою кожу.

— Я когда-нибудь говорил тебе, как сильно люблю твою спину? Мягкий темный тембр его голоса успокаивает, но нервирует. «Такая подтянутая и грациозная, как у балерины. Но моя любимая часть в тебе — это задница. Его ладонь скользит по моей щеке и слегка сжимает. «Такая тугая, круглая и идеальная… такая трахабельная».

Мое сердце снова подпрыгивает, когда он поднимает меня в сидячее положение и прислоняет спиной к своей груди, обхватывая одной мощной рукой мою грудную клетку, чтобы удерживать меня на месте, пока он стягивает платье вниз по моему телу. Он обращается со мной, как с куклой в человеческий рост, и в этом есть что-то извращенно эротичное, что-то, что привлекает ту часть меня, о которой я стараюсь не думать… ту, которую не отталкивает темнота внутри него, а тянет к ней.

На мне нет лифчика, и, когда он стягивает платье до моей талии, моя обнаженная грудь вырывается наружу, растекаясь по его предплечью, мои соски уже набухли и болят. В его груди раздается низкое рычание, и он сгибает меня обратно через свою руку так, как он любит делать, заставляя меня чувствовать себя человеческой жертвой, подношением свирепому, изначальному богу.

Его горячий, влажный рот смыкается вокруг моего соска, и я задыхаюсь, хватая его за голову, пока он кусает, посылая огонь прямо в мой клитор. Мои нервные окончания бунтуют в замешательстве, боль и удовольствие смешиваются, пока я не отчаянно хочу большего. И он доставляет больше, повторяя лечение с другой моей грудью, чередуя сосание соска с зубами. К тому времени, как он поднимает голову, чтобы встретиться со мной взглядом, я задыхаюсь, сгорая от возбуждения.

Он нужен мне. Он мне чертовски нужен.

Забыв о своих страхах, я притягиваю его голову к себе, и наши губы сливаются в жестком, глубоко плотском поцелуе, наши языки переплетаются, когда я отвечаю на его неистовую потребность, отвечая на его поглаживание, покусывание на укус. Мне все равно, что он сделает со мной сегодня вечером, пока я могу получить больше этого темного, головокружительного удовольствия, больше того, чего я жажду.

Мы оба прерывисто дышим, когда он прерывает поцелуй и укладывает меня на пол, чтобы платье спустилось по бедрам. Оно отказывается сниматься легко, поэтому он разрывает его по швам, слишком нетерпеливый, чтобы заботиться о том, чтобы испортить еще одно дорогое платье. И мне все равно, не с быстро нарастающим во мне напряжением, не когда каждая частичка меня горит для него.