То есть, если он не будет подражать мне и Валерию — и каждому другому Молотову до нас.

Мое настроение портится, но я заставляю себя сохранять спокойное любознательное выражение лица, когда снова спрашиваю, сколько времени у него ушло на постройку замка.

«Я работал над этим утром и еще раз после того, как вернулся из леса», — говорит Слава, которому теперь со мной заметно легче. Он все еще далеко не такой болтливый и оживленный, как с Хлоей, но я считаю это прогрессом. Раньше на большинство моих вопросов он отвечал парой слов или вообще молчал.

В течение следующих нескольких минут он показывает мне все входы и выходы замка — там есть башенки, башни и большие окна, похожие на те, что в нашем доме, — а затем робко спрашивает, где Хлоя и почему он ее не видел. не видел ее весь день.

— Она отдыхает, — говорю я ему. «Ветка повредила ей руку, поэтому нам пришлось пригласить врачей и исправить ее. Сейчас ей лучше, но она будет лежать в постели пару дней, пока рана не заживет.

Пока я говорю, его глаза расширяются от беспокойства. — Хлоя ранена?

"Только немного. Ей скоро станет лучше.

Он все еще выглядит озабоченным. — Она не умрет, как мама?

Словно осколок стекла пронзает мою грудь. — Нет, Славочка. Я не позволю этому случиться». Алина сказала мне, что он иногда спрашивает ее о Ксении, но я впервые слышу, как он говорит о своей матери, и я ненавижу это.

Я ненавижу ее за то, что она скрывала его от меня все эти годы, и еще больше я ненавижу то, что она погибла в автокатастрофе, оставив его со своей мерзкой семьей.

От моих слов Слава светлеет. «Может ли Хлоя остаться с нами навсегда?»

Теперь это вопрос, на который я с радостью отвечу. "Да." Я смотрю своему сыну прямо в лицо. «Она может, и она будет».

Никакая сила на земле не может отнять у меня Хлою теперь, когда она вернулась ко мне. Я сделаю все возможное, чтобы сохранить ее — и для Славы, и для себя.

Она спит, когда я захожу к ней в комнату по дороге в офис, так что я даю ей отдохнуть. Это то, что ей нужно сейчас. Ее физические травмы заживут в течение нескольких недель, но эмоциональные раны — другое дело. Я думал не рассказывать ей о том, что Константин узнал о Брансфорде и его отношениях с ее матерью, но решил, что важно, чтобы она знала — чтобы она понимала всю степень опасности, в которой она находится.

Однако я не рассказал ей всего — например, о том, что ее мать-подросток перерезала себе вены после того, как узнала, что беременна. Или что после той неудачной попытки самоубийства она дважды посещала клинику для абортов, но оба раза струсила. Ничего из этого не важно. Важно то, что после рождения Хлои Марианна смогла справиться со своей травмой и стать заботливой матерью, которую Хлоя знала и любила.

Первое, что я делаю, войдя в свой кабинет, — звоню Павлу и говорю, чтобы он поднимался. Второй видеозвонок Валерию.

«Мне нужно, чтобы ты послал сюда дюжину своих лучших людей», — говорю я своему младшему брату вместо приветствия. — Они нужны мне прямо сейчас.

— На этом, — говорит Валери, как всегда хладнокровно и бесстрастно. Константин, должно быть, уже проинформировал его о моей ситуации. "Что-нибудь еще? Оружие? Взрывчатка?

"Да. Все." У меня уже есть большая заначка здесь, в комплексе, но больше не помешает. «Кроме того, пришлите немного лекарств».

"Ты понял."

Он вешает трубку как раз в тот момент, когда раздается стук в мою дверь.

Я подхожу, чтобы впустить Павла.

Металлические глаза моей правой руки немигают. "Война?"

— Война, — мрачно подтверждаю я.

Я не жду, пока Брансфорд пришлет еще убийц за Хлоей.

Теперь, когда мы знаем, кто ее враг, мы сразимся с ним.

6

Хлоя

Мои глаза распахиваются, когда я просыпаюсь, тяжело дыша, мое сердце бешено колотится, а больничная рубашка промокла от пота. Только пульсирующая боль в руке и парализующая боль во всем теле не дают мне рефлекторно сесть. Вместо этого я заставляю себя лежать неподвижно и любоваться потрясающим видом на солнце, садящееся за далекие горные вершины, за окном от пола до потолка.

Постепенно я начинаю успокаиваться.

Кошмар.

Это был просто еще один кошмар.

В отличие от ярких снов в стиле фильмов ужасов, которые мучили меня после маминой смерти, этот был скорее мешаниной образов и впечатлений. Свист пули мимо моего уха, ветки, бьющие мне в лицо, когда я бегу по лесу от какого-то чудовищного существа, тяжелая тяжесть, сбивающая меня с ног — не нужно иметь степень психолога, чтобы знать, что мой разум воспроизводит моя встреча с убийцами в попытке справиться с затянувшимся террором.

Тихий стук отвлекает меня от великолепного вида. Прежде чем я успеваю что-то сказать, дверь распахивается, и входит Николай, теплая улыбка изгибает его чувственные губы, когда он видит, что я просыпаюсь.

Мой сердечный ритм снова учащается, но с эмоцией гораздо более сложной, чем страх. Он снова переоделся, на этот раз в один из идеально сшитых костюмов, которые он предпочитает за ужином. Накрахмаленная белая рубашка и узкий черный галстук завершают строгий наряд, подчеркивая его мужскую красоту таким образом, который должен быть незаконным — не то чтобы его волновала такая тривиальная вещь, как законность.

Учитывая то, что я видел, как он делал ранее сегодня, мой похититель не особо разбирается в верховенстве закона.

По крайней мере, я подозреваю, что он мой похититель. Нам еще нужно поговорить об этом.

"Как ты себя чувствуешь?" — мягко спрашивает он, останавливаясь рядом с моей кроватью. Прежде чем я успеваю ответить, он щупает мой лоб тыльной стороной ладони и хмурится, затем вытаскивает термометр из внутреннего кармана пиджака.

Хм. Кажется, меня немного лихорадит.

— Открой, — инструктирует он, поднося термометр к моим губам, и я подчиняюсь, чувствуя себя нелепо ребенком, когда он сует его мне в рот и приказывает держать. Через несколько секунд термометр пищит, и он смотрит на маленький экран сбоку.

«Девяносто девять целых два десятых», — говорит он с облегчением, пряча устройство обратно в карман и садясь на край кровати. «Доктор предупредил, что у вас может быть субфебрильная температура до того, как подействуют антибиотики».

"Действительно? Это вещь? В меня никогда раньше не стреляли».

Его белые зубы сверкают в ослепительной ухмылке. — Да, я знаю по личному опыту.

Мое непослушное сердце снова ускоряет темп, и моя кожа нагревается так, что это не имеет ничего общего с субфебрильной температурой. "Думаю, теперь у каждого из нас есть свои военные истории».

— Думаю, да. Его улыбка исчезает. — Как ты себя чувствуешь, если не считать лихорадки?

«Как будто кто-то использовал меня в качестве теннисного мяча в матче с Сереной Уильямс», — говорю я, не задумываясь, только для того, чтобы пожалеть об этом, когда выражение его лица мрачнеет, а челюсть опасно напрягается.

«Эти ублюдки. Если бы я только добрался туда раньше… Его пальцы угрожающе сжимаются на бедре.

— Нет, не надо. Инстинктивно я тянусь, чтобы накрыть его руку своей. «Если бы не ты, я бы не…» Я сглатываю, беспорядочные образы из кошмара вторгаются в мой разум. — Я бы не справилась.

И это стопроцентная правда. У меня не было возможности по-настоящему подумать об этом, но если бы он не пришел за мной, если бы он не использовал свои страшные «ресурсы», чтобы выследить меня так быстро, как он это сделал, я была бы уже в шести футах. под, после первых страданий в результате жестокого изнасилования.

Николай спас меня.

Какими бы ужасающими ни были его методы, он спас мне жизнь.

Его взгляд на секунду падает на мою руку, и выражение его лица снова меняется, угроза в тигриных глазах уступает место темному жару, который кажется бесконечно более опасным. — Зайчик… — Его голос становится мягче, глубже. "Я.."