Поэтому я склоняюсь к тому, что та самая Могила Праматери Рахели, которая находится около сегодняшнего Бейт-Лехема – и есть место погребения жены Яакова, любимой и прекрасной матери народа нашего.

Юго-западные кварталы Иерусалима почти неизвестны туристу. В них почти нет гостиниц, и только Эйн-Керем стоит особняком среди них, «отрабатывая» туристическую непривлекательность старых зданий, утилитарных до предела. Но именно здесь мы можем наблюдать несколько чуждую для Иерусалима архитектуру «блоков» – блочных домов, предназначенных для расселения волн репатриации, живущих в бараках, так называемых «асбестонах» – а это еще одна глава в истории города.

В 1951 году на месте этих кварталов была деревушка на три домика – брошенная арабским населением. Она называлась Бейт-Мазмиль. На соседнем холме плотно лепились домики еще одной деревни – Малхи, нынешний Манахат. Из нее арабские жители тоже ушли в страхе перед евреями. А внизу, в волшебной долине среди зеленых гор торчали колокольни монастырей Эйн-Керема, тогда еще не бывшего туристической жемчужиной западной части Иерусалима. В Эйн-Кереме расселили новоприбывших из Йемена и Марокко евреев, те плакали, поднимаясь в город по единственной горной дороге, узкой и лишенной асфальтового покрытия. А на месте Бейт Мазмиля решено было возвести новый район, который назвали Кирьят-Йовель, в честь Еврейского Земельного фонда, праздновавшего 50 лет со дня основания.

Кирьят-Йовель – разноэтажная застройка 60—70-ых годов ХХ века

В начале появились асбестовые бараки, которые тут же прозвали «Асбестоним». В них заселились новоприбывшие евреи из арабских стран, бежавшие оттуда зачастую без имущества, без средств к существованию. И жизнь их была тяжелой, хотя Земля Обетованная приняла их всех и снабдила предметами первой необходимости, но проживать в бараках с тонкими холодными стенами, когда в крыши бьет барабанным боем частый и тяжелый иерусалимский дождь, и воет ветер в горах, и ему вторят воем шакалы, когда нехитрую снедь готовят на примусах, когда нет магазинов, а продукты распределяют по карточкам, и все знают обо всех все, потому что через тонкие стены слышно, когда кто-то ругается, а кто поет, кто любит жену, и кто бьет детей… Дети росли вместе, возились в пыли на улице, ходили в детский сад, устроенный в таком же бараке, ездили в школу в город на автобусе номер 18, который ходил раз в час по разбитой дороге.

Иерусалим был разделен тогда забором, и за забором, где остались и Стена Плача, и разрушенные синагоги Старого города, и еврейское кладбище, где арабские вандалы разбивали надгробные плиты для изготовления строительного камня, за забором ждала смерть, жалящая исподтишка пулями иорданских снайперов. Как-то меня вез таксист, старик, у которого не было на правой руке мизинца и безымянного пальца. На мой немой вопрос он рассказал нехитрую историю, как потянулся за игрушкой, стоящей на перилах балкона, и в него выстрелил снайпер, но пуля – на счастье – попала в ручку ребенку, оторвав ему два пальчика. «Указательный остался цел», – спокойно рассказывал таксист, – «и я в 1967 и в 1973 отомстил тому подонку, который метил в меня». Больше он ничего не стал рассказывать. Я молча пожал его беспалую руку крепким пожатием. Он, как и многие другие дети его поколения, жил в разделенном Иерусалиме.

В 1954 году началось первое строительство. Те самые, некрасивые двухэтажные домики, на четыре квартиры, неказистые, с низкими потолками, с узенькими лестницами. Но это были дома, настоящие дома, с электричеством и водой, с канализацией и надежными стенами. Частично в них заселили чиновников из Сохнута, но и жителей «Асбестонов» начали переселять в квартиры. А в начале 60-ых развернулось строительство так называемых «блоков». Домов в три-пять этажей, совершенно не похожих на те архитектурные чудеса, которые предполагалось строить в Столице. Их стены были из голого, отштукатуренного и окрашенного бетона. Квартиры по две и три комнаты, с кухонной нишей вместо кухни, без балконов, от 35 до 50 квадратных метров площадью, с хлипенькими дверями, которые никогда не закрывались – в память об «Асбестонах» жили одной семьей.

Даже после победоносного объединения Иерусалима в 1967 году, строительство в трех районах – Кирьят Йовеле, Кирьят Менахеме и Ир Ганиме продолжалось со все возрастающим темпом – до середины 70-ых годов. Были отстроены такие «известные» улицы как Штерн, Колумбия, Ольсвангер и Бразиль. Их застроили стоящими на склоне девятиэтажными домами, вход в которые был расположен на уровне пятого этажа, и в него вел бетонный мост. А из узкого парадного можно было спуститься либо подняться на четыре этажа. Те же крохотные трехкомнатные квартирки в 50 метров вместили, наконец, последние семьи из «Асбестонов», и асбестовые бараки были разрушены.

Десять этажей – вход с пятого. Потому лифт не нужен

Три юго-западных района города оставались «кварталами бедноты». Здесь процветали наркотики, воровство и другой криминал. В 1980-ых годах полиция навела относительный порядок в иерусалимском Гарлеме, а в 1990-ых районы стали облагораживаться за счет приехавших из бывшего СССР репатриантов. Русская речь зазвучала на улицах Кирьят Йовеля. Одновременно с этим, поблизости появились новые кварталы – Манахат, Гиват-Масуа, Рамат-Шарет, где проживал средний класс. Пришло время облагородиться и «Гарлему». Началась достройка дополнительной площади в домах, посадка деревьев, исчезли свалки и мусорные кучи, склоны холмов оделись в опорные стены, сложенные из камня. В районах появилась новая прослойка населения – ультраортодоксальные молодые семьи, с детишками. А старые дома перестраивали в виллы. Сегодня от былых кварталов бедноты не осталось ни следа. А трущобные девятиэтажные дома планируют сносить, строя вместо них 20—30 этажные жилые комплексы высокого класса.

Кроме всего этого, через Кирьят-Йовель и Кирьят-Менахем пройдет трамвайная линия.

А недавно, при закладке нового строительного проекта был разрушен последний асбестовый барак, напоминавший о былых днях квартала.

Рынки восточные, иерусалимские. О вас хочется сложить поэму, полную томных вздохов, мавританских красавиц, улыбающихся сквозь решетки окон, пирамид пряностей и куч коралловых бус. Но – спустимся на землю, и пройдемся сегодня по христианскому кварталу Иерусалима, где между Храмом Гроба и протестантской церковью Erloserkirche, чья сорокаметровая колокольня вонзается в кубово-синее восточное небо Города, между Яффскими воротами и армянским кварталом шумит и сверкает варварскими пестрыми красками рынок Муристан.

Он лежит несколько в стороне от улицы Давида, и посещается туристами чуть менее основного арабского рынка Старого Города Иерусалима, но его плотное соседство с главной святыней христианского мира, а также с церковью Искупителя и русским подворьем Александра Невского приводит туда российских туристов, причем их количество в последние годы увеличилось, в связи с введением безвизового режима. И русский язык появился на вывесках муристанских лавочек, и зазвучал в воздухе старого рынка, где плеск воды одного из самых старых городских фонтанов вносит успокоение в мелодию улиц.

Муристан – странное имя, эдакое искаженное персидское слово. Это может быть и «бимаристан» – больница на фарси, и «тимаристан» – дом для умалишенных на том же языке Авиценны и Фирдоуси. Ларчик открывается просто – как в славной сказке Льюиса Кэролла, Муристан – слово-бумажник. В нем несколько отделений. В 12 веке, когда Иерусалим был столицею Иерусалимского королевства крестоносцев, на том месте, где сегодня находится церковь Искупителя, точнее, чуть правее ее находилась больница ордена Госпитальеров. После захвата Иерусалима Саллах-ад-Дином ее разрушили. А в 1948 году в одно из зданий, расположенных в районе Муристана перевели больницу святого Иоанна, которая до этого находилась в здании, где нынче расположена гостиница Ар-Цион, на склоне горы, нависшей над долиной Бен-Инном. Вскоре эта больница вновь переехала, на сей раз в квартал Шейх Джаррах. Но «больничные» названия остались за рынком.