Тем временем в Берлин приехала Лили фон Эпенштейн, чтобы выполнить волю мужа и передать во владение Герингу и его дочери замок Фельденштейн. Замок Маутерндорф тоже должен был отойти к ним, но только после ее смерти. Она боялась войны и просила Германа помочь ей уехать из Европы. Геринг раздобыл разрешение на выезд. Лили получила американскую визу для посещения родственников в Чикаго. Но в Америке ей не понравилось. Она вернулась в Маутерндорф летом 1939 года, а когда 1 сентября услышала по радио сообщение о начале войны, скончалась от сердечного приступа.
3 апреля 1939 года Гитлер подписал секретную директиву о подготовке нападения на Польшу, а 23 мая сообщил Герингу о том, что война с Польшей неизбежна. Как вспоминала Эмми в беседе с Фришауэром, вечером того дня Геринг был сам не свой. Он не хотел войны и стремился отговорить Гитлера, поскольку в случае поражения терял все. А терять Каринхалле, уютную, комфортную жизнь Герингу ох как не хотелось!
По утверждению Томаса фон Кантцова, в последнее предвоенное лето Геринг очень нервничал из-за того, что некоторые безумные руководители НСДАП побуждают Гитлера ввергнуть Германию в войну, и в особенности ругал Риббентропа за его ненависть к Англии. Геринг считал тех, кто хочет войны, глупцами, уверял, что в войне нет никакой необходимости, и сетовал:
«Если бы фюрер поручил это дело мне, я бы добился, чтобы у Германии было свое место под солнцем, и обеспечил бы мир для целого поколения!»
Но одновременно Геринг интенсивно готовился к войне и постоянно проводил совещания. На одном из них, обращаясь к представителям большого бизнеса, он заявил, что Европе грозит новая война и виноваты в этом, ясное дело, евреи. Промышленность Германии должна быть готова обеспечить вермахт всем необходимым, а она производит все еще слишком много гражданской потребительской продукции.
Томас фон Кантцов утверждал, что Геринг «все время спрашивал, почему англичане столь упорны в вопросе о Данциге и Польском коридоре, которые Германия только и хотела получить от Польши. Неужели они не понимают, что это неотъемлемая часть Германии и ее отрыв от рейха был противоестествен? Что бы сказали сами англичане, если бы кто-нибудь отнял у них Нормандские острова, жители которых, кстати сказать, даже не говорят по-английски? Они бы не успокоились, пока не вернули бы их обратно. И то же самое справедливо относительно Гонконга или Гибралтара».
Через Томаса фон Кантцова Геринг еще в 1938 году познакомился с видным шведским промышленником Биргером Далерусом, имевшим обширные деловые связи в Великобритании. В августе 1939 года Далерус попытался сыграть роль посредника между Англией и Германией. Он приехал вместе с Томасом в Каринхалле.
Геринг получил разрешение Гитлера пригласить несколько видных англичан для переговоров. Сначала встречу хотели провести в Швеции, в замке графа фон Розена — месте, столь памятном Герингу. Однако вскоре сообразили, что пребывание Геринга в Швеции будет трудно скрыть от местных журналистов, поэтому встречу перенесли в Шлезвиг-Гольштейн, в дом жены Далеруса.
7 августа Далерус вместе с пасынком Геринга прибыл туда и встретился с группой бизнесменов из Англии и Герингом. Поскольку в английской делегации не было никого из официальных лиц, все свелось к ничего не значащим разговорам за чашкой чая. Переговоры решили продолжить. Далерус и Геринг посещали Гитлера, а потом швед передавал предложения Чемберлену и главе британского МИДа лорду Галифаксу. Но англичане уже не верили немцам и не сомневались, что дело идет к мировой войне.
Когда весной 1939 года было принято решение о войне с Польшей, выяснилось, что одним из узких мест люфтваффе оставалась подготовка летчиков. В августе 1939 года не хватало 139 пилотов одномоторных истребителей, 11 бомбардировочных экипажей, 54 экипажей двухмоторных истребителей, 36 экипажей пикирующих бомбардировщиков, 61 экипажа ближних и 11 экипажей дальних самолетов-разведчиков. Из-за этого в начале войны нельзя было использовать 412 из имевшихся к тому времени 4333 самолетов. Для преодоления кризиса Геринг использовал летные школы «Национал-социалистического летного корпуса» (нечто вроде советского Осоавиахима), разбросанные по всей Германии. К началу войны в Германии имелось 29 авиафирм, располагавших 20 самолетостроительными и 13 авиамоторными заводами, а также 31 заводом по изготовлению комплектующих узлов и деталей. На них было занято 190 тысяч рабочих.
В тот момент Геринг не хотел затяжной войны, зная, что к ней не готовы ни армия, ни промышленность. Он рассчитывал, что, если удастся договориться с англичанами, те надавят на поляков и заставят их пойти на уступки. Геринг предостерегал:
«Современная война — это война тотальная, и никто не может даже приблизительно знать, когда она закончится!»
19 августа Геринг виделся с Гитлером и получил от него разрешение полететь в Лондон для переговоров с Чемберленом, если тот согласится на это. Утром 21 августа Геринг позвонил Далерусу в Стокгольм и заявил:
«Я попробую нечто иное — единственный способ, как я думаю, пробить глухую стену».
В тот же день английский посол в Берлине Гендерсон отправил телеграмму в Лондон, извещавшую о том, что Геринг собирается лететь туда утром 23-го. Визит должен был проходить в обстановке повышенной секретности.
Англичане готовы были принять Геринга. Но подтверждения из Берлина так и не последовало. Вместо этого вечером 21-го берлинское радио объявило о предстоявшем 23 августа визите Риббентропа в Москву для подписания пакта о ненападении.
Практически так и не состоявшиеся переговоры Геринга и Чемберлена в Лондоне, так же как состоявшиеся, но окончившиеся ничем переговоры военных делегаций СССР, Англии и Франции в Москве, преследовали одну и ту же цель: оказать давление на будущего партнера по пакту Молотова — Риббентропа и сделать его сговорчивее. И Сталин, и Гитлер к тому времени уже решили по-братски разделить Польшу между собой. По всей вероятности, Геринг знал о принятом решении и в глубине души понимал, что переговоры с Англией не принесут результата.
22 августа, сразу после объявления о предстоящем визите Риббентропа в Москву, Гитлер выступил с речью перед высшим командным составом вермахта, заявив, что войну против Польши опасно откладывать на 4–5 лет, а необходимо начать сейчас же.
В самый канун войны Германию покинул видный промышленник Фридрих Тиссен, разочаровавшийся в национал-социализме и считавший надвигавшуюся войну гибельной для страны. Он направил Гитлеру послание, в котором упрекал его в терроре против оппозиции, в преследовании евреев, в провоцировании войны и заключении договора со Сталиным.
Геринг попытался вернуть Тиссена в Германию, объясняя его письмо нервным срывом, явившимся следствием переутомления. Он позвонил Тиссену в Париж (номер раздобыли сотрудники его секретной службы), но Тиссен от разговора со старым знакомым отказался. 31 августа беглый промышленник прислал Герингу телеграмму с просьбой устроить публикацию в германской печати его письма Гитлеру. В другое время Геринг воспринял бы такую просьбу как издевательство, чем она в действительности и являлась. Появление чего-либо подобного в подцензурной Геббельсу прессе невозможно было себе даже представить. Но Геринг все еще тешил себя иллюзией о временном помешательстве Тиссена и направил ему письмо, в котором заверял, что если тот вернется и покается, то Гитлер его простит.
Тиссен не без ехидства ответил:
«Предпочитаю дождаться конца национал-социализма здесь, во Франции».
В Париже, однако, сделать ему это не удалось. В 1940 году после оккупации Франции он вместе с женой был отправлен в концлагерь, где и дожидался краха Третьего рейха. Не исключено, что от казни Тиссена спас старый друг Герман.
30 августа 1939 года, по словам фон Белова, «вокруг Гитлера собралось довольно много народу. Среди окружавших его были и Геринг с Риббентропом. Геринг сказал, что все еще не верит в возможность объявления англичанами войны Германии. Гитлер похлопал его по плечу и произнес: «Дорогой мой Геринг, если англичане однажды ратифицируют соглашение, они не рвут его через сутки!» Ему было Ясно: британцы от своего пакта о взаимопомощи с поляками не отступят».
